Улица вечерних услад - Сазанович Елена Ивановна - Страница 19

– Оно сбылось, Вера, – глухо выдавил я сквозь зубы.

В ее глазах промелькнул страх. Но тут же исчез. Она поджала губы. И стряхнула со своих залатанных джинс пепел от сигареты. И громко вздохнула. Чтобы я услышал, и услышал. И не отрываясь наблюдал за этой маленькой мартышкой. Так безумно влюбленной в жизнь. И так легко способной отнять эту жизнь у другого. Она, по-моему, этого до конца так и ни поняла. Она была способна понять только дождь, радугу, вечерние услады. А чело – век… А на человека ей было глубоко наплевать. Безмозглое развратное существо. И меня переполняла злоба. И лицо мое пере – косилось в ядовитой усмешке.

– Ну что, Вера, – и губы мои скривились. – Ловко ты на-училась классифицировать любовь. Так, значит, навязчивая идея, говоришь, была у Кита? А как ты вообще можешь судить о любви, если понятия не имеешь, что это такое. – И я медленно стал на нее наступать. – Слышишь, твои маленькие обезьяньи мозги не способны узнать любовь. И твое маленькое обезьянье сердечко не способно почувствовать любовь.

Вера не на шутку испугалась. И закрыла лицо руками. Я действительно был в этот момент малопривлекателен. И напоминал кровожадного палача. Я силой оторвал ее руки от лица. И Вера громко вскрикнула. Я стал трясти ее за плечи. И страшная ненависть к этой женщине проступала наружу. Но как с ней поступить – я не знал.

И вдруг. Вдруг я почувствовал ее руки. Ее сухие прохладные руки. Скользнувшие по моей спине.

– Ты что, Вера? – вскрикнул я.

И увидел ее глаза. И осекся. Я не подозревал, что глаза могут быть такими. Они горели таким ярким пламенем. Что казалось вот-вот сожгут меня до пепла. И в них прочитывалось все. И страх. И желание. И любовь. И отчаяние. И, конечно, страсть. Жаркая и откровенная страсть. Способная безжалостно испепелить мое тело до тла. И на мгновенье мои руки расслабились. И она воспользовалась этим. И со всей силы притянула меня к себе. И вдруг я услышал запах, исходящий от этой женщины. Это был запах земли. Сухой, потрескавшейся земли, на которой ничто не росло. Это был запах одинокого мира. И там, среди этих сухих комков земли я увидел Кита. Он беспомощно оглядывался кругом. И не звал о помощи. И его глаза были почему-то совсем бледными. Словно навсегда потеряли свой черный цвет.

Я встряхнул головой, словно после тяжелого сна. И со всей силы отшвырнул ее от себя. Вера не упала. Она умела сохранять равновесие, эта чертовка. Она прищурила свои глаза. И забросила руки за голову.

– А ты, оказывается, хулиган, Лоб. И сильнющий такой, ух!

– Когда-то ты меня научила драться, Вера.

– Ты оказался способным учеником, Лоб. Жаль, что только не всему тебя научила.

Я схватил ее за руку. И крепко сжал.

– Перестань, Вера!

Она вырвалась. Захохотала. Встряхнула своими путаными лохматыми волосами. И, как девчонка, выбежала за дверь.

Вскоре она вернулась. И в ее руках лежала охапка изумрудных свежих цветов.

– Какая прелесть, Лоб. Ну посмотри, какая прелесть! – И она ткнула охапку цветов в мое лицо. Я уткнулся лицом во влажные зеленые лепестки. И моя голова закружилась от пьянящего аромата. И я увидел землю, влажную, взрыхленную, богатую землю. Усыпанную цветами. И среди этих цветов места для моего друга Лешки уже не нашлось.

– Это герань, Вера? – спросил я ее, чтобы позлить. Отлично зная название этих цветов.

Я не ошибся. Вера обиженно надула губы. И бросила цветы на диван.

– Эти цветы называются услады, Лобов. Вечерние услады.

– Я не слышал о таких цветах, Вера, – вновь солгал я.

– Слышал, Костя. Но почему-то забыл, – Вера не смотрела на меня. Веру это явно задело. – Впрочем, прошлое часто забывается. Особенно, если оно незначительно.

Я вновь назло ей промолчал в ответ.

– Я автор этих цветов. Я их сочинила. Вот ты бы мог такое сочинить, сочинитель?

Я чистосердечно признался, что на такое не способен.

Вера резко оживилась. Захлопала в ладоши. Меня часто удивляла ее внезапная смена настроения. И я ей часто в этом завидовал.

– Вот видишь? – Вера показала мне язы. – Я гораздо талантливей тебя, Лоб! Разве не так?

– А разве я когда-нибудь отрицал это?

Вера обвила мою шею руками. И уткнулась остреньким носиком в мою спину.

– Ты такой славный, Лоб.

– И что дальше, Вера?

– Я не Вера, Лоб.

Я взял ее за руки. И повернулся к ней лицом.

– А кто ты?

– Для тебя я Вера, Лоб. И для твоего милого обаятельного отца тоже была Верой. И для… – Вера сморщила лобик. И вздохнула. Так она выражала свою печаль. – И для бедного дурачка Кита тоже была Верой…

– Кто ты? – перебил я ее.

– А сегодня… Сейчас… Сейчас я… Венера, – и она от неловкости закусила губу.

Я не выдержал. И расхохотался во весь голос.

– Вера! Ну, Вера! Уж от кого-кого, а от тебя я такого в жизни не ожидал. Я всегда считал, что вкус у тебя есть. Единственное, чем ты владела в совершенстве, так это вкусом. Но Венера! Венера превзошла все мои ожидания! Ты меня сразила наповал, Вера. Ой, простите, Венера! Мне теперь только остается застрелиться. – И я приложил палец к виску. И вновь во весь голос расхохотался.

– Не издевайся, Лобов, – Вера вертела в руках какую-то безвкусную фарфоровую статуэтку. И не смотрела на меня. – Думаешь, я не соображаю? Но ты ведь ничего не знаешь, Лоб. Я придумываю имена, которые необходимы моим близким людям. Вам нужна была Вера. Ему… Ему нужна Венера. Я это сразу поняла.

– Ну, – я развел руками. – Теперь я легко могу представить твоего супруга. А почему не Сюзанна? Или Корнелия? Или твой супруг астроном? И помешан на звездах? Но, если честно, имя Венера хорошо исключительно для звезд. Имена звезд не нужны людям. Имена звезд хороши только для звезд, Вера.

– Для него я звезда, Костя, если хочешь. И он меня любит.

– А кто тебя не любил, Вера? Назови мне его имя. И я поставлю ему памятник за стойкость.

Вера поежилась. И поставила статуэтку на место. Под стекло низкого бежевого буфета.

– В таком случае поставь себе памятник, Лоб. И я каждое утро к его подножью буду приносить свежие услады.

Я, честно говоря, растерялся. И, честно говоря, не знал, что ответить.

Вера приблизилась ко мне. И заглянула в глаза.

– Разве не так, Костя?

Я усмехнулся. И прошелся по комнате.

– Я не пойму, что ты добиваешься, Вера. И разве этого можно требовать. Ты хочешь новой жертвы? Но, поверь, бешеная скорость не по мне.

– Лоб, а зачем ты приехал, Лоб?

Я пожал плечами. Я этого не знал сам. Вначале мне казалось, что я приехал дописать повесть. Теперь мне кажется, что я приехал просить у судьбы то. Что она мне когда-то пообещала. Но так и не смогла дать.

Я подошел к окну. И зажег сигарету.

– Уже темнеет, – задумчиво сказал я. И тут же повернулся к Вере. – Ты что-то сказала, Вера?

– Зачем ты приехал, Костя? Впрочем, можешь не отвечать. Я знала… Я была уверена, что рано или поздно мы с тобой обязательно встретимся.

– Не обязательно, Вера.

Вера встряхнула каштановой челкой. И улыбнулась.

– Ты мечтателен, Костя. Но не более. Когда твои мечты начинают сбываться. Ты почему-то идешь на попятную. Ты почему-то этого боишься. Хотя ты и не из пугливых.

Я присед на корточки. И прикоснулся пальцем к дорогой индийской вазе, стоящей на полу. В ней стояли засушенные желтые цветы. И мне почему-то вспомнились наши полуразбитые глиняные горшки и вазочки. Из которых торчала разноцветная зелень, ветки и шишки.

– Он богат, твой муж, Вера? Любит звезды. И любит вещи, – с нескрываемой грустью заключил я. Потому что сам всю жизнь был абсолютно равнодушен к вещам и домашнему уюту.

– Одно другому не мешает, – и Вера вновь стряхнула пепел на свои залатанные джинсы. И мне показалось, что ее залатанные дырки непременно от пепла. Вера никогда не знала о существовании пепельницы.

– Одно другому не мешает, Костя. Главное, что он любит меня. И поверь, больше звезд. И больше вещей.

Мне были неприятны ее слова.