Смертоносная чаша [Все дурное ночи] - Сазанович Елена Ивановна - Страница 66

– С вашего позволения, Юрий Петрович, я удаляюсь вместе с ним, – нахмурил густые брови Вано. – Задоров действовал по моей непосредственной просьбе, и его показания могут быть крайне полезны следствию.

– Прекрасно! Уважаю добровольцев! Они даже с жизнью прощаются добровольно. – Порфирий, недоговорив, махнул рукой. – Впрочем, на одного из них вы можете посмотреть. Думаю, это вам доставит удовольствие. Поехали со мной, и вы убедитесь, насколько скоротечна человеческая жизнь. И как легко можно избежать ответственности.

Я еще ничего не понимал, почему и устремил на Вано вопросительный взгляд.

– Так этот гад сбежал или нет?

– Сбежал, Ник. Сбежал на тот свет. И уже с того света нам его никогда не достать. Тем более – не заставить дать показания.

– О Боже! – только и мог я выдавить из себя. Толмачевский. Третья смерть. Круг замкнулся. И мы не знали, как выбраться из этого круга, потому что у нас не осталось свидетелей.

…До места трагедии мы ехали довольно долго: авария произошла за городом, на довольно пустынной дороге. Нам навстречу попалась только парочка автомобилей, несущихся на бешеной скорости, поскольку движение на этой узкой загородной дороге было слабое. Этим, видимо, и объяснялось, что о происшествии не сразу сообщили в милицию. А возможно, просто не хотели сообщать. Люди не любят выступать в качестве свидетелей. При любом, даже незначительном столкновении с блюстителями закона волей-неволей чувствуешь себя виноватым. А все предпочитают покой…

Поэтому о несчастном случае сообщили спустя много времени. Уже несколько часов машина, сорвавшаяся с дороги и взорвавшаяся на дне оврага, тлела на обгоревшей траве. Толмачевский, по видимости, успел выскочить на ходу, или его тело выбросило волной воздуха – это пока было не ясно. Во всяком случае, он не взорвался вместе с машиной, а лежал на довольно большом расстоянии от нее.

Постояв несколько минут возле сгоревшего лимузина и слушая, как Порфирий с экспертами и оперативниками обсуждал детали случившегося, мы наконец направились к трупу. Там уже находилась «скорая помощь», крутились врачи, судебные медики. Безусловно, о спасении жизни господина управляющего не могло быть и речи. Парень летел с огромной высоты. На огромной скорости. И погиб сразу, правда, успев испугаться, хотя, скорее всего, смерть наступила до его падения. От страха. И, если бы его лицо не было побито и изуродовано до неузнаваемости, я уверен, на нем бы застыл тот ужас, что и на лице мертвого Стаса.

Боже, как ко всему быстро привыкает человек. Я невольно усмехнулся, хотя это было некстати. Совсем недавно я не выносил даже вида похоронной процессии. И даже когда умер дядя, я оказался на кладбище в последние минуты. А теперь… Теперь я уже сравнительно спокойно рассматривал труп человека, с которым совсем недавно разговаривал. Теперь все мои чувства не имели смысла и ужас не заполнял меня. Неужели человек способен привыкнуть к самому страшному – к смерти? Нет, я к этому никогда не привыкну. Разве что стану по-взрослому смотреть на страшные вещи, которых нам в жизни, увы, не избежать.

Вано предложил мне сигарету, и я жадно затянулся.

– Ну, и что ты думаешь по этому поводу? – мрачно спросил он.

– Думаю, что мы законченные идиоты! – со злостью выкрикнул я.

– Ты прав, Ник. Но ничего уже изменить нельзя. Давай лучше подумаем о случившемся.

Подумаем о случившемся! Не знаю почему, но меня сегодня бесили все работники угро. Даже Вано. Столько прошло времени, а убийца спокойненько разгуливает на свободе, насвистывая веселую песенку о дурачках. Наверняка издали наблюдает за нами и мерзко хихикает в кулачок. Правильно делает! Есть над кем посмеяться! Он ловко обводит нас вокруг пальца. Перед нашим носом совершает одно убийство за другим. А мы, как полные придурки, носимся взад-вперед, попусту суетимся и ничего не делаем.

Толмачевского давно нужно было арестовать! Давно! Хотя бы для его же безопасности, ведь он явно представлял угрозу для преступника. А мы… Он нам откровенно сказал, что знает имя убийцы, а мы и палец о палец не ударили, чтобы задержать его!

Я резко развернулся и пошел прочь от этой суетящейся компании сыщиков. Я даже не оглянулся на выкрики Вано. Чушь какая-то! Невиновный человек сидит в тюрьме. По-прежнему погибают люди. А эти только и умеют, что установить время смерти и определить количество алкоголя в крови погибшего. На большее они, похоже, не способны.

Вано догнал меня на обочине дороги. Я уже успел тормознуть попутную машину, и Вано запрыгнул в нее вслед за мной. Автомобиль помчал нас в город. Раздражение мое постепенно стихало, к тому же я понимал, что не следует жалеть о прошлом, нужно просто не повторять своих ошибок и довольствоваться теми фактами, которыми мы располагаем на сегодняшний день.

– К какому они пришли выводу? – продолжая по инерции хмуриться, спросил я у товарища.

– Полное заключение будет сделано после проведения экспертизы, – тоже хмуро ответил он.

– Свидетелей происшествия, конечно, нет, – утвердительно сказал я, но все еще надеясь на чудо.

– Да, Ник. Нет. Ты же сам видел: дорога заброшенная, движение слабое. Машина могла слететь в пропасть, когда поблизости никого не было. Но, безусловно, угро сделает все, чтобы отыскать очевидцев. Может, кто и откликнется, —

– вяло предположил он, явно не рассчитывая на успех.

– Вано… – Я на секунду задумался. – А лично ты веришь в случайную гибель Толмачевского?

– Во что я верю, а во что нет – не имеет никакого значения. Пока мы располагаем, к сожалению, весьма неутешительными фактами. Толмачевский был сильно расстроен. К тому же – пьян. Мало того, он чувствовал свою вину в смерти Анны. В таком состоянии человек запросто мог не рассчитать скорости. Да мало ли чего он мог не рассчитать! И разбиться. Так что доказать, будто кто-то намеренно подтолкнул его к гибели, фактически невозможно. Доказать, что он покончил с собой, – еще как-то получится, если подтасовать факты. Но убийство…

– Я тебя лично спрашиваю, Вано. Ты сейчас не на весь мир вещаешь, чтобы соблюдать крайнюю осторожность в выборе слов. Ты просто ответь мне. Лично ты веришь в случайную смерть?

Вано тяжело вздохнул и устало посмотрел за окно автомобиля, где уже мелькали многоэтажные дома, крикливые витрины, пестрые зонтики и голые ветви деревьев. Мы въехали в суматошный, бестолковый наш город, которому никакого дела не было ни до нас, ни до наших забот, ни до того, что еще один человек из этого города сегодня погиб.

– Я верю в то же, что и ты, – наконец произнес Вано. – И так же, как и ты, отлично знаю, что кто-то был крайне заинтересован в смерти Толмачевского. Очень заинтересован, Ник. И трудно поверить, чтобы убийце постоянно так сильно везло. Скорее, он сам, собственными усилиями готовит свою удачу. Но я повторяю, Ник. Доказать что-либо подобное будет трудно, фактически невозможно. Даже если существует свидетель происшествия, он не сразу сообщит об аварии. Следовательно, мало надежды, что он откликнется позже. Конечно, можно предположить, что он в первую минуту испугался. Такое бывает. Но… Если что-то нечисто в этом деле и он это видел, нет гарантии, что он осмелеет теперь. Нет, Ник, он захочет жить спокойненько. Вот такие-то дела, дорогой.

– Мерзкие дела! – в сердцах выдохнул я. – Но Толмачевского не иначе, как убили. Это я знаю. И мне плевать, какое заключение подпишет Порфирий. Абсолютно плевать! Толмачевский был искренен, когда убеждал нас, что сегодня же предоставит все факты следствию. И он бы, несомненно, вел себя осторожно, будь даже тысячу раз пьян. Сегодня он дорожил своей жизнью, потому что для него было очень важно осудить убийцу. И уж тем более он не отправился бы на тот свет по доброй воле, не разоблачив преступника и не отомстив за любимую женщину.

Вано легонько похлопал шофера по плечу, и тот резко притормозил возле самого модного и престижного в столице ресторана «Плаза». Я недоуменно взглянул на своего товарища: насколько я знал, нужно было быть по меньшей мере директором банка или гражданином Эфиопии, чтобы посещать такие крутые заведения. Мы не были ни тем, ни другим, в карманах не густо, в рифму – пусто. К тому же у нас вообще не было повода для развлечений – победу на сегодняшний день должен праздновать убийца. И я во все глаза таращился на Вано, который упрямо тащил меня к «Плазе».