Сад для бегонии - Сазанович Елена Ивановна - Страница 21

Локарев мгновенно нашел общий язык с Ромкой. В отличии от меня. Наверно, потому, что он пришел к Ромке через меня… Он изменился, помолодел. Его глаза горели. И он неустанно болтал.

– А потом я, устав от своего безделья и босоногого детства, совершенно случайно поступил в музыкальную школу… – рассказывал нам историю своей жизни Локарев.

– И был там отличником. Потом закончил консерваторию, потом… – продолжила я за него.

– А ты не перебивай, девочка, – он погрозил мне пальцем. – Потом как раз ничего не было. И школу я закончил кое-как. И никуда не поступил. Я просто начал писать песни. Наверное, потому, что мне все время кому-нибудь было нужно обязательно что-нибудь доказать. Самое интересное, что неизвестно кому. И неизвестно что. Мои песни понравились. Я создал команду из таких же ребят. Вобщем-то моих единомышленников. Мы репетировали в основном по подвалам. Как теперь помню. Так же горела свеча. Так же за маленьким решетчатым окошком – проливной дождь. Бутылочка дешевого винца. И мы очень счастливы… Мне кажется, так же, как теперь. Во всяком случае – я… Куда все это делось? То необъяснимое ощущение счастья. Вроде бы – ни гроша в кармане. Ни уверенности в завтрашнем дне…

– И куда же все это делось? – спросила я.

Локарев пожал плечами.

– Постепенно мы разбрелись в разные стороны. Один спился. Другой уехал, погнавшись за журавлем в небе. Третий просто женился.

– А ты, Костя?

– А я… То же мерцание свеч. Только на дорогих презентациях. Тот же проливной дождь. Только за окном особняка. Под скрип поленьев в шикарном камине. То же вино. Только стоимостью в недельный заработок среднего гражданина.

– И то же ощущение счастья?

Локарев задумался. Глубоко затянулся сигаретой.

– Скорее не ощущение. А желание счастья. Иначе какой смысл было все это воздвигать? Отказываться от прошлого? И даже если вообще нет счастья у таких как я. Они непременно его выдумывают. Чтобы все оправдать. Пожалуй, я выдумал тоже…

– И любовь к Марте ты тоже выдумал? – спросила я очень тихо. Полагая, что он не услышит. Он услышал.

– Марта… С нее все и началось. Я, пожалуй, влюбился вначале не в нее, а в ее блестящий мир. Где она жила. Я, босяк и бродяга, не мог устоять перед этим. Наверное, если бы я вырос в богатой семье. Я бы сам выбирал для себя любовь. Но тогда любовь выбирала меня. И у меня не было сил отказаться. И даже если этой любви не было вообще. Я с успехом ее придумал. Опять же, чтобы все оправдать. Марту ужасно раздражали мои песни – я от них отказался. Марта очень дорожила влиятельными людьми – и я стал их уважать. Марта хотела видеть рядом с собой респектабельного мужчину в смокинге – и я им стал. И тут два варианта ответа. Можно сказать, что мне ужасно повезло. А можно – что я ужасно несчастлив.

– И как бы ты ответил, Костя? – спросил Ромка.

– Мне даже не надо отвечать. За меня уже ответили. Правда, девочка, – и Локарев мне подмигнул.

– М-да, – протянул Ромка. – А вот Санька у нас в классе была самой умницей. Самой начитанной девчонкой. А как она рисовала! Как-то даже на международную выставку ее рисунки отправили. Помнишь? И при всем при этом она была отличной спортсменкой.

– Да? – глаза Локарева зажглись любопытством. – Ну, в этом я в общем-то не сомневаюсь. По борьбе, что ли?

– Да нет. По стрельбе. Ей вообще прочили блестящее будущее. Такое воспитание, такие родители… И к тому же – красавица из красавиц…

– По стрельбе? – переспросил Локарев. И усмехнулся, вероятно вспомнив мой промах. – Пожалуй, по стрельбе она никогда бы не стала чемпионкой. Для этого нужна не только твердая рука. Для этого еще нужно очень твердое сердце.

– В таком случае, это не про Бегонию. Ее сердце … – Ромка посмотрел на часы. И присвистнул.

– О, мне пора. Я здесь недалеко, сторожем в ночную. Временно, конечно. Пока не подыщу себе работенку получше. Ну ладно, ребятки, до утра. Вы тут располагайтесь. В бидоне – чистая вода. Если нужно переодеться – в шкафу вещи моих родителей. Можете временно взять. Идет? Было чертовски приятно вас увидеть.

– Мне тоже было очень приятно с тобой познакомиться, Роман, – искренне сказал Локарев. И пожал ему руку.

– Я тебя провожу, Ромка.

Мы вышли на крыльцо. Дождь потихоньку утих. И воздух был настолько свеж, что его не портил даже дым заводских труб.

– Ты его любишь, Саня? – тихо спросил меня Ромка.

Я рассмеялась.

– Да ты что, Ромка! Нам столько пришлось пережить вместе! Когда в любую минуту могли пристрелить! А ты говоришь – любовь. Любовь, Ромка – привилегия богатых и вполне довольных жизнью. А это, ты знаешь, не про меня.

– А я думал, что любовь не выбирает. Я не богатый и не совсем довольный жизнью. Но это почему-то про меня. Почему, Саня?

– До встречи, Ромка.

Я, не ответив на вопрос, обняла его на прощание. И поспешно скрылась в доме. может быть убегая от ночного холода. А может быть – от влюбленного взгляда Ромки.

Локарев сидел на том же месте. Склонив голову над нетронутым бокалом. Он настолько был погружен в свои мысли. Что не заметил как я появилась и села напротив него.

– Локарев, – тихо позвала я его.

Он встрепенулся. И медленно поднял на меня взгляд. Открыто улыбнулся.

– Этот парень, по-моему, очень тебя любит, девочка.

– С чего ты взял, – я пожала плечами. – Хотя, наверно, ты прав.

– А ты?

– Тебе это интересно.

– Можешь не отвечать. Но я думаю… Его есть за что любить. Он прямодушен, открыт. Он чем-то напоминает меня в юности. Только в отличие от меня, он еще очень смел. Ты бы могла быть с ним счастлива, девочка…

– Может быть, – неопределенно протянула я. – Но смелость, наверное, не врожденное качество?

Я вопросительно посмотрела на Локарева. Он не отвел взгляд.

– Наверное. И если бы я шел по тому пути. Который выбрал изначально. Вернее. Который мне изначально подсказала судьба. Все бы было обязательно по-другому. И я был бы совсем другим. Знаешь, если идти против самого себя, в итоге натыкаешься на тупик… Я с детства мечтал быть смелым парнем. И поэтому начал писать про смелых людей. Уверовав, что в конце концов я стану своими героями. И так бы обязательно случилось. Но… Я выбрал другое. Борясь за справедливость. Я в итоге встал на сторону несправедливости. Так было легче… И что я имел, когда был поэтом? Кроме шквала аплодисментов и преданности поклонников – пожалуй ничего. Но я жил так, как хотел. Я жил в ладу с самим собой. А потом я имел все. Но это был уже далеко не я. И я сам себя обманывал, что счастлив. Ты знаешь, обманывать себя – проще простого. В жизни всегда есть выбор, девочка.

– Но можно к правильному выбору прийти через множество ошибок, Локарев. Это никогда не поздно сделать.

– Может быть… Ты знаешь, я очень скучаю по своему прошлому. И только, влипнув в эту историю. Можно сказать, благодаря тебе, я в этом себе признаюсь. Раньше мне казалось, что я ненавижу свое прошлое. Что он портит мне жизнь. А оказывается, я его очень любил. И поэтому старался не думать о нем. Не расстраиваться. Но я скучаю по аплодисментам, по восхищенным взглядам. Я был тогда очень нужен. Кому я нужен теперь… Помню, одну девочку в голубеньком платьице. Она всегда брала билеты на первый ряд. И всегда плакала, слушая мои песни. А потом дарила цветы с записочкой всегда одного и того же содержания: «Вы мне помогаете жить.» Это, возможно, кажется банальным.

– Банальностей боятся только бездарности с претензией на оригинальность. Настоящий талант никогда не боится банальностей.

– Не ты ли была той маленькой девочкой в воздушном платьице?

– Нет, Локарев. Но, думаю, я могла бы написать тебе тоже самое.

– М-да… Ты была совсем другое. Я же привык за последние годы судить лишь по внешнему виду. Так научила меня Марта. С внешности начинается стоимость человека. Вот так… А ты оказалась совсем другой. Рваные джинсы. Стоптанные кеды. Лохматая стрижка. Майка с моим безвкусным портретом. И много души!.. Я родился босяком. Но встретив Марту. Стал толстосумом. Ты родилась в обеспеченной интеллигентной семье. Но, потеряв родителей, стала босячкой. А все должно было быть наоборот. Значит – не всегда мы выбираем. Значит, быстрее всего – судьба выбирает за нас.