Нечаянная мелодия ночи - Сазанович Елена Ивановна - Страница 19

И в этот вечер он протянул мне снежную фигурку как-то неловко, поспешно, мне даже показалось, что у Игната слегка дрожат руки. И я ее тоже взяла как-то неловко. И снеговичок упал на пол и рассыпался. На полу постепенно стала образовываться небольшая лужица. И я почему-то заплакала. Наш талисман, наше непрочное, очень хрупкое представление о счастливой зиме сегодня таяло на глазах.

Игнат прижал мою голову к своей груди. Мне стало холодно. Он сегодня принес зиму в дом.

– Ну-ну, сестренка, не плачь. Я завтра тебе принесу другого снеговичка. И все будет хорошо, честное слово. Тем более, я не верю в талисманы. Тем более, что сегодня удачный день.

– Опять не приняли на работу? – я слегка отпрянула от него и заглянула в глаза. И вновь – этот незнакомый мне блеск. И мне почему-то больше всего не свете захотелось, чтобы он ответил: Да, Светка, не приняли, к счастью.

Он ответил.

– Нет, сегодня, Светка, меня взяли на работу, – он старался говорить весело, беспечно. Как всегда. Но не знаю почему – я ему не верила. Не знаю почему, но впервые за долгие годы мне он показался вдруг чужим и далеким. И очень усталым. Казалось, он устал от себя, от своего легкомыслия, от своего жизнелюбия, от своей безалаберности.

Мы пили на кухне чай с бергамотом. Игнат пытался согреться. И ему это долго не удавалось. И мне казалось, что он не хочет говорить ни о работе, ни о зиме. Мне казалось, что он избегает моего взгляда. И больше всего на свете ему хочется побыть одному. Но этого позволить я ему не могла. Мы всегда были самыми близкими на свете людьми. И эту близость вот так, в один вечер, я бы не позволила разрушить никому и ничему.

– И тебя вот так, просто так, прямо с улицы, взяли и приняли на телевидение? – нарушила я затянувшееся молчание.

– Угу, – нехотя промычал он, крепко сжимая в руках горячую чашку.

– Не хочешь – не говори, – обиженно сказал я.

Он не хотел, но сказал. И даже улыбнулся. Он вспомнил, что он мой старший брат. И что когда-то обожал поболтать со своей младшей сестренкой.

– Светик, не дуйся. Я чуточку приустал. Но в любом случае – чертовски доволен. Действительно, все вышло неожиданно и закончилось вполне счастливо. У тебя легкая рука, сестренка. Я понравился, кто-то что-то обо мне слышал хорошее, ну знаешь, как это бывает.

Я не знала. И мне во все это верилось с трудом. И я уже ревновала Игната к его будущей работе. Больше всего на свете я когда-то хотела, чтобы он нашел свой путь в жизни. И теперь я этому была меньше всего этому рада.

– Боюсь, что мы с тобой ошиблись, – вздохнула я, как старушка, умудренная опытом. – Ты музыкант, а не мальчик на побегушках.

– Я никогда не был мальчиком на побегушках, запомни это, сестренка, – Игнат не отрывал от меня взгляд. – И никогда им не буду.

Похоже, он пытался убедить в этом только себя. И я не ожидала, что он придаст значение моему глупому замечанию. Это было на него так не похоже. И мне это не понравилось. И я перевела взгляд за окно.

Хлопья снега, ослепительные в свете уличных фонарей, кружились в ночи. И вновь мне вспомнилось детство, это ни с чем не сравнимое ожидание праздника и новогодних подарков. И на душе мне стало легче. И мне подумалось, что ничего страшного не произошло и разбитый снеговичок только к счастью. Тем более, что теперь их можно будет лепить каждый день.

Игнат вслед за мной посмотрел за окно. И эта смутная печаль покинула его. И мое праздничное настроение передалось ему. Он искренне улыбнулся. Его щеки порозовели. Он согрелся.

– Представляешь, Светка, есть люди, которые никогда в жизни не видели снега. И никогда не увидят.

– Да, но есть и такие, кто никогда не видели океан или горы…

– Океан похож на море или даже озеро. Горы… Горы – на холмы или пригорки… А снег… Знаешь, снег ни на что не похож. Я очень счастлив, что живу здесь. Где бывает снег…

И вновь это жизнелюбие. Эта жажда жизни, так свойственная моему брату. Но она… Но сегодня она была все же другой. Замешанной на глубокой, необъяснимой грусти, которую могла видеть только я. И я уже ревновала моего брата к снегу, зиме, Новому году. Если раньше я это ценила как часть души Игната. То теперь эта любовь к природе, жизни воспринималась как бы отдельно. И это его жизнелюбие я уже ненавидела. Мне казалось, что его любовь к миру связана с чем-то или кем-то другим. Только не со мной. И мне казалось, мой брат где-то далеко, И уже никогда со мной не будет. И этот маленький снеговичок он тоже сегодня принес не мне. Не в наш дом и не на нашу счастливую зиму. Поэтому он разбился. Наш талисман не выдержал лжи…

И все же я не хотела знать правду. Я боялась ее. Я настолько привыкла воспринимать своего брата таким, каким его знала с детства. Что теперь любые изменения я бы с трудом пережила. Поскольку ничего не любила менять.

А Игнат как-то уж слишком беспечно присвистнул. Как-то слишком уж невзначай взглянул на часы. И как-то слишком уж равнодушно сказал.

– Пойду, телик включу.

Вот оно. Вот теперь я все узнаю. Он включит телик, который не мог терпеть, и я все, все узнаю. Даже если совсем не хочу знать.

Он включил телевизор. И я послушно поплелась за ним в зал. Женское любопытство сильнее любого нежелания что-либо знать.

На экране все было против меня. Там шла моя самая нелюбимая передача. И ее вела самая отвратительная ведущая. И вдруг я поняла, что Игнат влюблен. Не знаю, почему я это решила. В конце-концов, еще ничего не значит, что он поплелся смотреть телевизор. В конце-концов он мог перепутать время. Но нет, я поняла что это то время и та передача. Мой брат, милый славный, обаятельный добрый и умный никогда не любивший и никогда не думавший о любви всерьез, сегодня вновь влюбился. Влюбился в полную противоположность. Влюбился в старую, хитрую, наглую мегеру, делающую вид что она умна, серьезна, интеллигентна и неотразима. Это было выше моих сил. И я поняла что это надолго. И я поняла, что это непросто. И я поняла, что нужно все сделать, чтобы спасти его от этой любви.

И я уже проклинала эту газетенку, это телевидение и всех его сотрудников вместе взятых. И я думала: «Ну почему ему на пути не попалась какая-нибудь тупая сверхмодная смазливая ведущая музыкальных программ?» И тут же себя пресекла. Нет, такую бы он не полюбил. Их слишком много у него было. И я думала: «Ну, почему ему на пути не попалась симпатичная женщина, милая, пусть старше для пикантности, но вполне умная и порядочная?» Я смела надеяться что такие еще существуют на телевидении. Но вновь себя пресекала. И такую бы он не полюбил. И опять же я думала: «Черт побери, ну пусть бы ему тогда попалась на пути стерва, дрянь, изменница и блудница, роковая женщина, от которой все сходят с ума?» И это можно было бы понять. Но и такую бы он не полюбил! Он бы никого не полюбил. Он хотел эту мегеру. Потому что вдруг поверил, что она и роковая, и сверхмодная, и порядочная, и умная, и неотразимая, и женственная. В общем – полный набор достоинств, который никакого отношения к этой тетке не имел.

И я поняла, что мой брат погиб. Что она испортит его, вывернет наизнанку и выбросит. Он постепенно отупеет, его улыбка. Самая обаятельная улыбка на свете исчезнет. Его светлый взгляд потемнеет. И его искристая жажда жизни угаснет. И я поняла, что спасти его могу только я.

И попытался незамедлительно это сделать. И это была моя первая ошибка.

– Боже, ну и дура! – громко заявила я. Указывая чуть не пальцем на экран. – Разве можно таким высокомерным тоном разговаривать со зрителями. У нее даже нос задран от рождения. Или она сделала пластическую операцию, как ты думаешь? Ну, конечно! Она все еще молодиться в свои пятьдесят! И денежек продажных на это у нее вполне хватает!

Мне еще казалось, что сейчас стена непонимания рухнет. Игнат рассмеется. И мы вместе посплетничаем об этой мегере.

Он не засмеялся. Он даже не взглянул в мою сторону. Он был влюблен.

И тогда я поспешила сделать вторую ошибку.

– Игнат, ты наверное чокнулся, неужели ты под ее руководством собираешься пахать? Да она точно тебя превратит в мальчишку на побегушках! Помнишь, ты сам не раз говорил, кого тебе напоминают эти фальшивые тетки! Надзирательниц! Под выхоленными напудренными лицами – жестокость и ненависть! Тупость и самовлюбленность! Им только плетки для полного набора не хватает.