Маринисты - Сазанович Елена Ивановна - Страница 5

Я согласился. И покосился на Слона.

– Он не пьет, – улыбнулся хозяин. – Он, знаете ли даже представления не имеет о таких, развращающих наше сознание, вещах. Бог ему не дал возможность понимать реальный мир. Он понимает только море, землю, небо. И за это я его очень люблю. Он один из не многих, кто способен сохранить в себе первозданное начало. Первозданную чистоту, не загроможденную хитростями, уловками, пересудам. Он принимает мир только прекрасным. И слава Богу! Его молчание – это тоже в некотором роде первобытная чистота. Вы задумывались, природа сама по себе молчалива? И способна только на отдельные звуки, шумы. Но никак не на грамотно выстроенные фразы. Вначале было слово… Но не слово ли нас и загубило? Ведь слова бывают самыми разными. И бывало, одно слово приводило к трагедии. Вначале было слово… И, поверьте мне, оно же и всему положит конец.

Я с интересом слушал своего словоохотливого собеседника. И уже отлично понимал, почему Слон меня к нему привел. Он – единственный в поселке, кто способен дать ответ на многие вопросы.

– Скажите, – попытался я поддержать разговор и едва коснулся губами рюмки. – Скажите, вам здесь не скучно?

– Скучно? – он рассмеялся. – Скука, молодой человек, не бывает во внешних проявлениях. Скука – она в характере. Можно с одинаковым успехом умирать от скуки в многомиллионном городе и прекрасно проводить время в глуши. Разве не так?

– Мне кажется мы еще не представились? – не ответил я на его вопрос. – Тимофеев…

– Друзья вас зовут просто Тимом, – и в его глазах мелькнули лукавые огоньки.

Я вопросительно приподнял брови.

– Ну, это вам же многомиллионный город, – он развел руками. – Здесь все разносится в считанные секунды. А я – местный врач. Не слыхали? Бережнов моя фамилия. И ради Бога, не спрашивайте имя отчество. Это слишком долго и скучно. Я предпочитаю, чтобы меня называли исключительно по фамилии. Я люблю свою фамилию. В ней присутствует и морское начало и чувство некоторого самосохранения. Разве не так?

– Вы угадали, – согласился я с ним. – Я, действительно, плохо запоминаю имена отчества.

Меня не покидало чувство, что он что-то не договаривал, что ему есть что мне сказать. Но о чем может быть речь – я даже не подозревал. Эта пустая деревня, эти злобные взгляды, пробиващие окна, это переспелое яблоко, чуть не угодившее Марине в голову. Здесь было что-то не так. И я не ошибся. Он первым начал разговор.

– Вы, наверняка, испытали на себе некоторую холодность со стороны наших жителей.

– Это еще мягко сказано.

Бережнов расхохотался во весь голос крупными зубами. Казалось, зубов у него гораздо больше, чем должна дать природа.

– Ах, эти деревенские жители. Им всегда нужна жертва. Чтобы хотя бы таким образом разнообразить жизнь. Эта бесконечная южная жара. Эта однообразная полевая работа. Эти рано наступающие вечера.

– Вы сами только что утверждали, что скучать можно и в многомиллионном городе.

Он отрицательно покачал головой.

– Вы не уловили мою мысль, Тим, – он неожиданно меня назвал Тимом. И я не сопротивлялся. – Что ж. Я повторюсь. Скука – в характере. Только умственная работа может позволить не скучать в глуши. А им, после тяжелого физического труда обязательно нужны развлечения. Или нужна жертва…

– И этой жертвой оказалась Марина?

Он тотчас согласился. И его круглые очки заблестели.

– А вы знаете, они ей в глубине души даже благодарны. Знаете сколько разнообразия она внесла в их монотонную жизнь? Она… Замкнутая, романтичная, не умеющая болтать о перемене погоды и сплетничать о соседях. Вот так, молодой человек. Она по-другому одевается, живет вдали от поселка и часто купается обнаженной. Кому это может понравиться?

– И только за это можно ненавидеть? – недоверчиво усмехнулся я. И пристально на него посмотрел.

Он не отвел свой взгляд.

– Можно. Ненависть, как и любовь, чаще всего рождается на пустом месте. И чаще всего затруднительно ответить на вопрос, за что любишь или за что ненавидишь.

И все-таки мне по-прежнему казалось, что Бережнов что-то не договаривает. Но это были всего лишь смутные предчувствия, лишенные веских оснований.

Бережнов прошелся по комнате, не выпуская изо рта сигарету.

– Поймите, у нее единственный близкий друг – это немой, – и он кивнул на Слона.

Слон по-прежнему сидел не шелохнувшись на краю стула. Но, казалось, он не пропускал ни единого слова.

– Вы понимаете, Тим. В ее близких друзьях – только юродивый. Это тоже наводит на некоторые размышления. Слон, с которым даже невозможно поговорить.

– А вы? – я не отрывал от него свой взгляд. Но его вопрос не застал его врасплох.

– Я? – он усмехнулся. – Неужели вы думаете, я способен верить в эту фантастическую блажь, которой развлекаются от скуки? Я прекрасно к ней отношусь. И если бы не я, возможно, ее давно выжили бы из поселка. Я – врач. И для них… Ну, если хотите, на втором месте после самого господа Бога. Но, как бы вам объяснить, – он запнулся и посмотрел за окно. – Она почему-то не любит меня, не доверяет… Знаете, у нас каждого свой путь в жизни. Она – романтическая натура. Я – старый циник. Я бы, поверьте мог гораздо больше для нее сделать, если бы она так не сторонилась меня…

– И все-таки, о какой фантастической блажи вы упомянули, – перебил я его на полуслове.

Он широко улыбнулся. И я вновь отметил про себя, как много у него зубов. И как они могут умещаться в его маленьком рте?

– Фантастическая блажь? – его очки загадочно блеснули. – И он посмотрел на часы. – Тайна – это тоже один из разрушителен скуки. И, возможно, самый сильный разрушитель. Но что вам могу ответить я, старый циник и практик? Про все остальное, думаю, и без меня вам постараются насплетничать наши жители. А мне, увы, пора, – и он развел маленькими руками. – Господ Бог пока, к сожалению, не спасает от приступов мигрени, язвы, бронхита. Пока этой черной работой приходится заниматься мне.

И он стал собирать свой маленький круглый чемоданчик. Типичный сельский врач. Маленький, очкастый демагог с круглым чемоданчиком в руках.

Я направился к выходу.

– Тим, – окликнул он меня на пороге. – Вы ее любите?

Только я было собирался ответить на нетактичный вопрос. Он вновь не дал мне раскрыть рта.

– Хотя я спрашиваю глупости. Только в конце жизни, пережив многое и многих, можно понять, кого мы действительно любили на этой земле, а кого – ненавидели.

– Чтобы это понять, я не собираюсь дожидаться конца, Бережнов, – глухо выдавил я. – Я это уже понял.

– Значит только вы и сможете ее уберечь, Тим. Только вы…

– Я постараюсь, – и я бесшумно закрыл за собой дверь.

Я шагал размашистым шагом по поселку, гордо подняв голову вверх. Жители уже потихоньку покидали свои укрытия. И некоторые даже садились на лавочку, чтобы подробнее меня разглядеть, ничего не упустив. Я им охотно предоставлял эту возможность. Они уже, по-моему, привыкали к мысли, что я есть, что я люблю Марину, что у меня рваные джинсы, грязные кеды и небритая физиономия. Впрочем, ко мне было привыкнуть легче всего. И я уже догадывался, что ко мне относятся как к бездельнику, который без конца торчит у моря и балуется от безделья красками. Впрочем, им, действительно было трудно меня понять. Им, привыкшим к тяжелому физическому труду на жаре, было трудно понять не менее тяжелую работу мозга, загроможденного образами, отрывками снов и видений. Но я уже становился фактом их жизни. И я не сомневался, что совсем скоро они начнут со мной здороваться, улыбаться. А потом в один прекрасные день я им наскучу и они вовсе забудут о моем существовании. И все же… Все же почему они так и не привыкли к Марине, какой бы замкнутый образ жизни она не вела. Нет, здесь определенно что-то другое…

Слон догнал меня на краю деревни. И пошел своей неуклюжей походкой рядом. Я убавил шаг. Мне он определенно нравился. И я догадывался, как много он знает. Возможно, больше всех, но бессилен что-либо рассказать.