Ожившие легенды - Горянов Леонид Борисович - Страница 19

Здесь в один из первых установившихся зимних воскресных дней увидел он неповторимую, на всю жизнь запавшую в память и сердце картину кулачных боев." Лед сковал великую реку, ослепительный снег покрыл ее берега. И вот выстроились с двух сторон две живые черные стенки и молча стали сходиться. И было в этом движении столько решимости и отваги, столько молодецкой удали, открытого благородства, столько невысказанной, рвущейся наружу силы, что у Бориса захватило дух и он крепко прижался к ноге отца.

– Ну что, испугался? – спросил Михаил Николаевич и погладил сына по головке.

– Нет, папенька.

– Ну хорошо, хорошо. Смотри, как наши сейчас ударят…

Михаил Николаевич, человек по природе своей удивительно мирный, кулачные бои любил невероятно. У него даже были свои любимцы бойцы, люди могучие, которыми он любовался, которым втайне помогал.

После Нижнего Новгорода – город Ковров. Здесь кулачные бои носили еще более ожесточенный характер: городские сражались против Мызы – пригорода на другом берегу Клязьмы. На льду реки разыгрывались самые настоящие сражения.

Нижний и Ковров оставили в памяти ребенка яркие и волнующие картины, разожгли в его маленьком сердце великое пламя азарта, жажды деятельности, глубокое преклонение перед силой и ловкостью.

Прошло несколько месяцев – снова смена декораций: на этот раз маленькая станция, точнее разъезд, – Новки. Они запомнились мальчишке тем, что ежедневно приходилось делать в поезде два конца по двадцать верст – в школу и обратно. И здесь впервые вошла в его жизнь физкультура. Нет, речь, конечно, идет не о каких-то плановых занятиях, уроках по расписанию – тогда об этом и не мечтали. Просто здесь очень любили исконно русские игры – лапту, городки и «чижик». В летние каникулы мальчишки сражались с утра и до позднего вечера, никогда не уставая и лишь меняя для разнообразия одну игру на другую.

Страсть к лапте, пришедшая к Борьке Чеснокову в Новках, выросла до фанатизма в подмосковном Бирюлеве. Он уже был владельцем целого склада черных, плотных мячей для лапты, научился выделывать прекрасные биты из сосновых и еловых кругляшей. Но, главное, он научился играть так ловко, так искусно, что не было ему равных в местечке.

– Ну и «маленький», – удивленно качали головой все, кому доводилось увидеть, как сноровисто действует Борис, как не отстают от него братья. «Маленьким» его окрестили за очень низкий рост, который, впрочем, не мешал ему обыгрывать всех местных великанов.

В Бирюлеве одна против другой стояли две товарные конторы – одна от Курской дороги, другая от Павелецкой. После рабочего дня служащие, устав от долгого прозябания в помещении, охотно наблюдали за играми молодежи. А потом и сами начали пробовать силенки. Прошло немного времени, и вот уже весь городок оказался охваченным городошной «эпидемией», яростно и самозабвенно сражался в лапту. Контора против конторы, линия (так здесь назывались улицы) против линии. Во всех состязаниях «сборная Чесноковых» выступала самостоятельно и неизменно одерживала победы. Что же касается Бориса, то о нем по всей округе рассказывали чудеса.

– Ловкий бесенок, – отзывались о нем повсюду. – Ни за что не перехитришь.

Да, именно бесенком – всегда неугомонным, непоседливым, обожающим движение – сделали Борю Чеснокова детские игры.

Вскоре он надел форму 4-й московской гимназии, помещавшейся у Покровских ворот. В этом великом городе спорт поворачивался к нему все новыми гранями: вместе с товарищами он на Чистых прудах точил на льду свои бегаши и пристраивался в кильватер легендарному Николаю Струнникову, проводившему здесь свои тренировки.

– Бывало, подпустит нас на близкое расстояние, – рассказывал мне как-то Борис Михайлович, – а потом включит скорость и… только мы его, как говорится, и видели.

Потом пришло увлечение профессиональной борьбой. Собственно говоря, первая бацилла «борцовской болезни» поразила Чеснокова еще в Бирюлеве. Там в бараках жили ремонтные рабочие – в подавляющем своем большинстве молодые ребята, – и в свободное время они часто устраивали борцовские турниры. Бориса никогда нельзя было оторвать от созерцания их поединков.

И все-таки там, в Бирюлеве, мальчик видел любительские картинки, а здесь, в Москве, отец, вняв его настоятельным просьбам, взял мальчишку в цирк. В цирк, где все третье отделение было отведено «встречам знаменитых чемпионов французской борьбы».

И вот перед его глазами арена. Гремит бравурный марш, показывают свое искусство эксцентрики, воздушные акробаты, клоуны, но Борька совершенно не реагирует на все это. Он ждет. Он поломал себе от нетерпения ногти, впиваясь ими в бархат барьера. И вот наконец:

– Начинаем парад-але!

Распахивается занавес, скрывающий от зрителей проход за кулисы, и на освещенную, сверкающую арену один за другим выходят настоящие богатыри. Вот нескрываемый кумир Борьки Чеснокова – нежный, элегантный красавец с неповторимым торсом Карл Микул, вот настоящий, со сверкающими белками негр, которого объявляют «Том Сойер», вот гордость русского спорта, король гирь Петр Крылов, вот непобедимый и неповторимый Александр Вильям Муор Знаменский… Гремит оркестр, гремят аплодисменты, и колотится от небывалого счастья и волнения восхищенное увиденным сердце гимназиста. Он не может усидеть на своем месте – вскакивает, перевешивается через барьер, и отец то и дело вынужден дергать его за рукав:

– Да сядь ты, пожалуйста, на место…

Побывали в цирке и другие мальчишки. Нужно ли после этого говорить, что через недельку-другую началась в 4-й гимназии повальная эпидемия борьбы. Особенно доставалось Борьке: был он небольшого роста, очень щупленький на вид, и каждому хотелось проверить на нем свою ловкость и силу, каждый считал, что именно здесь-то гарантирована победа. Но «маленький» показывал такие чудеса стойкости, такую ловкость, что вскоре только самые-самые отчаянные головы решались на поединки с ним. Поединки эти были острыми, и по вечерам мать со вздохом и причитаниями пришивала к форменному костюму новую серию пуговиц и тщетно старалась снять с него следы желтой краски, покрывавшей все коридоры и классы гимназии.

Но назавтра все начиналось сызнова. Однажды в схватку с Борькой вступил его тезка – Шагурин, сын известного домовладельца, парень рослый, признанный силач, велосипедист и конькобежец. Казалось, исход поединка не мог вызывать сомнения, но Чесноков отчаянно сопротивлялся, и матч, за которым наблюдала почти вся гимназия, затягивался.

Зазвенел звонок, оповещавший о конце большой перемены. Толпа зрителей постепенно редела. Наконец, и самые отчаянные головы разбежались по классам – дисциплина в гимназии была жестокая.

– Давай перерыв сделаем, – с трудом переводя дыхание, предложил «маленький».

Но Шагурин – общепризнанный «гроза ковра» – рассвирепел. Он усиливал натиск, желая во что бы то ни стало вернуться в класс победителем. Он отчаянно наступал, забыв о всякой осторожности. И тут, изловчившись, собрав все свои силы, Борис маленький идеально точно провел свой любимый прием тур-де-бра, и тело Бориса большого гулко шлепнулось на пол коридора. Наступила тишина. Где-то уже был в разгаре урок по химии: до слуха доносились отдельные фразы: «аш два о», «натрий хлор».

… И вдруг над головой раздались хлопки, а потом, путая русский с французским, кто-то воскликнул:

– Брафо, Брафо! Такой маленький, но все же побеждает… Колоссаль!

Ребята вскочили на ноги. Перед ними стоял гроза всей гимназии их педагог мсье Жано. Он взял Чеснокова за руку, поднял ее, как это делали судьи в цирке, и так ввел в класс.

С этого дня Борис Чесноков стал всеобщим героем, а уроки французского языка начинались его сообщением о том, как закончился очередной чемпионат в цирке (он туда продолжал ходить регулярно), кто кого и на какой минуте положил…

Победа над Шагуриным, а потом еще несколько удачных выступлений в чемпионате гимназии окрылили Чеснокова, и однажды – это было уже в одном из последних классов – он пришел в знаменитую в ту пору атлетическую школу Дмитрия Маро. Люди, на которых он почитал за высшее счастье лишь смотреть, стали его друзьями и партнерами. Он боролся с чемпионом Российской олимпиады Сергеем Осиповым, встречался и с другими прославленными богатырями, и все это давало ему истинное наслаждение. Но однажды, выступая против партнера, который был на полтора пуда тяжелее (поединок шел в присутствии кумира Москвы Сержа Маро, и это, конечно, раззадоривало участников встречи), «маленький» постарался провести свой любимый прием, потянул гиганта на себя, но неудачно упал на плечо… Дикая боль… Обморок… Разрыв связок. Он остался горячим поклонником борьбы, другом Сергея Маро и Ивана Заикина, продолжал ходить в кружок, где встречался с очень интересными людьми, тянувшимися, как и он, к спорту (здесь бывал Иван Григорьевич Мясоедов, сын знаменитого художника и сам живописец, известный в то время бас, артист Большого театра Василий Родионович Петров), но с выступлениями на ковре пришлось расстаться навсегда.