Кортик - Рыбаков Анатолий Наумович - Страница 13

Миша не откликался. Ага! Заговорил! Пусть поищет.

Миша прижался к стене и молчал.

– Миша, Миша, ты где? – беспокойно бормотал Борька, высунув голову и осматривая проход. – Что же ты молчишь? Мишк…

– Где твой подземный ход? – насмешливо спросил Миша. – Где мертвецы? Показывай!

– Это и есть подземный ход, – зашептал Борька, – только туда нельзя ходить. Там самые гробы с мертвецами стоят.

– Боюсь я твоих мертвецов! – Миша двинулся по проходу.

Но Борька схватил его за плечо.

– Смотри, Мишка, – волнуясь, зашептал он, – говорю тебе, идем назад, а то хуже будет…

– Что ты меня пугаешь?

– А ты не ходи. Мы без фонаря все равно ничего не найдем. Я завтра фонарь достану, тогда пойдем.

– Не обманешь? Знаю я тебя!

– Ей-богу! Чтоб мне провалиться на этом месте! А не пойдешь назад, смотри: уйду и не вернусь. Пропадай здесь.

– Испугался я очень, – презрительно ответил Миша, но пополз вслед за Борькой обратно.

Они вышли из подвала. Ослепительное солнце ударило им в глаза.

– Так смотри, – сказал Миша, – завтра утром.

– Всё, – ответил Борька, – договорились.

Глава 19

Шурка Большой

На заднем дворе появился Шура Огуреев, или, как его называли ребята, Шурка Большой, самый высокий во дворе мальчик. Он считался великим артистом и состоял членом драмкружка клуба. Клуб этот находился в подвальном помещении первого корпуса и принадлежал домкому. Ребят туда не пускали, кроме Шурки Большого, который по этому поводу очень важничал.

– А, Столбу Верстовичу! – приветствовал его Миша.

Шура бросил на него полный достоинства взгляд:

– Что это у тебя за ребяческие выходки! Я думал, что ты уже вышел из детского возраста.

– Ишь ты, какой серьезный! – сказал Генка. – Где это тебя так выучили? В клубе, что ли?

– Хотя бы в клубе. – Шура сделал многозначительную паузу. – Вам-то хорошо известно, что в клуб пускают только взрослых.

– Подумаешь, какой взрослый нашелся! – сказал Миша. – Вырос, длинный как верста, вот тебя и пускают в клуб.

– Я клубный актив, – важно ответил Шура, – а тебе если завидно, так и скажи.

– Нас в клуб не пускают потому, что мы неорганизованные, – сказал Слава, – а вот, говорят, на Красной Пресне есть отряд юных коммунистов, и они имеют свой клуб.

– Да, есть, – авторитетно подтвердил Шура, – только они называются по-другому, не помню как. Но это для маленьких, а взрослые вступают в комсомол.

Шура намекал на то, что он посещает комсомольскую ячейку фабрики и собирается вступить в комсомол.

– Здорово… – задумчиво произнес Миша. – У ребят – свой отряд!

– Это, наверно, скауты, – сказал Генка. – Ты, Славка, что-нибудь путаешь.

– Нет, я не путаю. Скауты носят синие галстуки, а эти – красные.

– Красные? – переспросил Миша. – Ну, если красные, значит, они за советскую власть. И потом, ведь на Красной Пресне – какие там могут быть скауты! Самый пролетарский район.

– Да, – подтвердил Шура, – они за советскую власть.

– И у них есть свой клуб?

– А как же, – сказал Шура и неуверенно добавил: – У них у каждого есть членский билет.

– Здорово!.. – снова протянул Миша. – Как же я об этом ничего не слыхал? Ты это, Славка, откуда все знаешь?

– Мальчик один в музыкальной школе рассказывал.

– Почему же ты точно все не узнал? Как они называются, где их клуб, кого принимают…

– «Принимают»! – засмеялся Шура. – Думаете, так просто: взял и поступил. Так тебя и приняли!

– Почему же не примут?

– Не так-то просто! – Шура многозначительно покачал головой. – Сначала нужно проявить себя.

– Как это – проявить?

– Ну… вообще, – Шура сделал неопределенный жест, – показать себя… Ну вот как некоторые: работают в клубе, ходят на комсомольские собрания…

– Ладно, Шурка, – перебил его Миша, – не надо уж слишком задаваться! Ты много задаешься, а пользы от тебя никакой.

– То есть как?

– Очень просто. Ты ведь собираешься в комсомол поступить. Ну вот. Комсомольцы на фронте воевали. Теперь на заводах, на фабриках работают. А ты что? Стоишь за кулисами, толпу изображаешь… Ты вот что скажи: хочешь быть режиссером?

– Как это – режиссером? У нас режиссер товарищ Митя Сахаров.

– Он режиссер взрослого драмкружка, а мы организуем детский, тогда всех ребят будут пускать в клуб. Поставим пьесу. Сбор – в пользу голодающих Поволжья. Вот и проявим себя.

– Правильно! – сказал Слава. – Можно еще и музыкальный кружок, потом хоровой, рисовальный.

– Не позволят… – Шура с сомнением покачал головой, но по глазам его было видно, что ему очень хочется быть режиссером.

– Позволят, – настаивал Миша. – Пойдем к товарищу Мите Сахарову. Так, мол, и так: хотим организовать свой драмкружок. Разве он может нам запретить?

– А он вас в шею! – крикнул Борька, собиравший на помойке бутылки.

– Не твое дело! – Генка погрозил ему кулаком. – Торгуй своими ирисками.

– Конечно, – продолжал размышлять Шура, – это неплохо… Но по характеру своего дарования я исполнитель, а не режиссер…

– Ну и прекрасно, – сказал Миша, – раз ты исполнитель, так и будешь исполнять режиссера. Чего тут думать!

– Хорошо, – согласился наконец Шура. – Только уговор: слушаться меня во всем. В искусстве самое главное – дисциплина. Ты, Генка, будешь простаком. Ты, Славка, – героем, ну и, конечно, музыкальное оформление. Мишу предлагаю администратором. – Шурка покровительственно посмотрел на остальных ребят. – Инженю и прочие амплуа я распределю потом, после испытаний.

Глава 20

Клуб

Клуб состоял из одного только зрительного зала и сцены. Когда не было спектакля или собрания жильцов, скамейки сдвигались к одной стороне и в разных углах клуба работали кружки.

Домашние хозяйки и домработницы учились в ликбезе. На сцене происходили репетиции драмкружка. В середине зала бильярдисты катали шары, задевая киями музыкантов струнного оркестра. Надо всем этим господствовал заведующий клубом и режиссер товарищ Митя Сахаров. Это был вечно озабоченный молодой человек в длинной порыжевшей бархатной толстовке с лоснящимся черным бантом и в узких брюках «дудочкой». У него длинный, тонкий нос и острый кадык, готовый вот-вот разрезать изнутри Митино горло. Растопыренной ладонью Митя ежеминутно откидывал назад падающие на лицо длинные, прямые, неопределенного цвета волосы.

Шура подтолкнул вперед Мишу:

– Говори. Ведь ты администратор. – А сам отошел в сторону с таким видом, будто он совсем ни при чем и сам смеется над этой ребячьей затеей.

– М-да… – процедил Митя Сахаров, выслушав Мишину просьбу. – М-да… У меня не театральное училище, а культурное учреждение. М-да… Культурное учреждение в тисках домкома… – И он ушел на сцену, откуда вскоре послышался его плачущий голос: – Товарищ Парашина, вникайте в образ, в образ вникайте…

Миша подошел к ребятам:

– Ничего не вышло. Отказал. У него не театральное училище, а культурное учреждение в тисках домкома.

– Вот видите, – сказал Шура, – я так и знал!

– Ты всегда «так и знал»! – рассердился Миша.

Мальчики стояли задумавшись. Гулко стучали шары на бильярде. Струнный оркестр разучивал «Турецкий марш» Моцарта. А со стены, с плаката, изможденный старик протягивал костлявую руку: «Помоги голодающим Поволжья!» Глаза его горели лихорадочным огнем, и с какой стороны ни подойти к плакату, глаза неотступно следовали за тобой, как будто старик поворачивал голову.

– Есть еще выход, – сказал Миша.

– Какой?

– Пойти к товарищу Журбину.

– Ну-у, – махнул рукой Шура, – станет он заниматься нашим кружком, член Моссовета… Я не пойду к нему… Еще на Ведьму нарвешься.

– А я пойду, – сказал Миша. – В конце концов, это не собственный клуб Мити Сахарова… Айда, Генка!

По широкой лестнице они поднялись на четвертый этаж, где жил Журбин. Миша позвонил. Генка в это время стоял на лестнице. Он отчаянно трусил и, когда послышался шум за дверью, бросился бежать, прыгая через три ступеньки. Дверь открыла соседка Журбина, высокая, тощая женщина с сердитым лицом и длинными, выпирающими зубами. За злой характер ребята называли ее Ведьмой.