Преданья старины глубокой - Рудазов Александр - Страница 8

– Да до Ратича почти сотня верст…[13] – озадачился Иван.

– Ну вот за полдня и добегу. Но уже завтра – утро вечера мудренее…

– Какого вечера – солнышко на полудне еще только!

– Просто поговорка. Мне сначала руку заживить надо. Отдыхай пока, Иван. И я отдохну.

Иван еще немного подумал, а потом нагло заявил:

– А у меня на коне еще и оружие оставалось! Как я теперь без меча буду? Что я – пастух, что ли, какой, с одним ножом? Я, чай, княжич, мне так-то невместно!

– А что – хороший меч был?

– Самый лучший! Мне его еще батюшка подарил – наилучший булат, рукоять самоцветная! Гюрята-коваль три дни над ним бился!.. а теперь татю какому-нибудь достанется, конокраду вшивому! Не дело княжичу – да вдруг без меча!

– Ладно, Иван, не кручинься, помогу тебе и в этой беде, – пожевал губами Яромир. – Я добрый… иногда.

– А что – у тебя тут оружие есть? – оживился Иван, завертев головой.

– Нету ничего. Головой подумай – зачем мне эта ржавчина? Прикинь-ка волка с мечом или кистенем на поясе – не смешно ли?

Иван представил такое зрелище и расплылся в широченной улыбке – вспомнились скоморошеские потехи, когда козлов или собак одевали по-человечьи, а потом гоняли со свистом, с улюлюканьем. Забава была веселая, вся детвора радовалась.

– Вот лук разве что найдется – посмотри в том углу, на крюке подвешен, – продолжил Яромир. – А врукопашную я безоружным выхожу – в промежуточной форме, чистым волколаком. У меня когти знаешь какие – ну чисто ножи!

Иван бережно достал указанное оружие. Превосходный лук – тугой, разрывчатый.[14] Внутренняя планка можжевеловая, внешняя березовая, усилен лосиными сухожилиями, склеен лучшим рыбьим клеем, рукоять выложена костяными пластинками. Кибить[15] пока еще «голая» – тетивы лежат в туле[16] вместе со стрелами. Аж восемь тетив – для всякой погоды. Сухожильные для влажной и прохладной, кишечные – для теплой и сухой. Но самые лучшие – из сыромятной кожи, эти и в зной, и в слякоть хороши. Там же, в туле, нашлись и петли из кожаных ремешков – для прикрепления тетивы.

Княжич аккуратно заправил подаренный лук в налучье[17] и закрепил его на перекидном ремне, накинув на левое плечо. А вот стрелы в туле надолго его заняли – очень уж интересными оказались, глаза так и разбегаются. Оперение от самых разных птиц взято – орлиные перья, соколиные, кукушечьи, лебединые… На одной стреле и вовсе так зарница многоцветная, а не оперение. Есть и легкие стрелы, и тяжелые, все заточены именно под этот лук, ушко аккурат под тетиву вырезано.

А уж наконечники! Полсотни стрел – и все разные. Треугольные, двушипные, листовидные, «бородатые», «рогульки», «лопаточки», «шарики», «томары»,[18] «ласточкины хвосты», узкие бронебойные из наилучшей стали… Много всяких. И древки возле ушка в соответствующие цвета окрашены – чтоб сразу нужную стрелу выхватить, долго не раздумывая.

– С черными и зелеными осторожно – эти отравлены, – предупредил Яромир. – Зеленые еще так-сяк – только дурман напускают, обездвиживают, а черные – верная смерть! Белые тоже попусту не трать – у них наконечники серебряные, для нежити припас…

– А вот это что за диво? – вытянул ту самую радужную стрелу Иван. Наконечник у нее был самый простой, хотя и поблескивал странным отсветом.

– Перья Жар-птицы, – усмехнулся оборотень. – Эту стрелу до поры не трожь – зачарованная. Для особого дела берегу.

– Добрый лук, надежный… – одобрительно погладил верхнюю дугу княжич. В чем-чем, а уж в оружии-то он толк понимал – княжеский сын все-таки, его чуть не с колыбели ратному делу обучали!

– Хорошо ли владеешь?

– Да неужто нет? – обиделся Иван.

Стрелком он и в самом деле считался не из последних. Глаз зоркий, пальцы не дрожат, да и силушки в руках предостаточно. А это ведь очень важно – боевой лук слабому не дается. Лучник должен быть очень сильным человеком, чтоб хорошо натянуть тетиву – иначе стрела и четверти перестрела[19] не пролетит, тут же наземь брякнется. А настоящий богатырь и на четыре перестрела выстрелит, и на пять, а то и целых шесть осилит! Поговаривают, Алеша, попов сын, и десять перестрелов взять мог – вот уж кто славный хоробр был, не нынешним чета!

– Да, добрый лук, – подтвердил княжич. – Только это оружие нечестное, не для двобоя. Настоящему вою и в руку надо что-нибудь – хоть кистенек или брадву…[20]

– Но лучше меч? – понимающе усмехнулся Яромир.

– Знамо дело – меч куда лучше! Что же за княжич-то – да без меча?

Оборотень задумался, оценивающе смерил Ивана взглядом, а потом медленно сказал:

– Ладно. Будет тебе меч. Такой меч, какой и базилевсу цареградскому незазорно в белы ручки принять, а не то что княжичу.

– Когда? – загорелись глаза Ивана.

– Завтра. Есть тут в лесу местечко одно заветное – вот туда завтра и наведаемся…

Глава 3

Над Костяным Дворцом клубились тучи. Багровое солнце медленно закатывалось за небозем. Ввысь устремлялись пики черных башен.

Игорь и Кащей стояли на самой высоченной, огражденной зубчатым парапетом. Два татаровьина-скотника готовили хозяйскую колесницу – очень необычную повозку с высокими бортами, но совершенно без колес. Их заменяли широкие полозья, как у дровней, но словно бы размытые. Глаз никак не мог на них сосредоточиться – они как бы одновременно были и здесь, и где-то еще.

А впрягали в колесницу крылатого змия – здоровенную зверюгу размером с буй-тура. Пузо чудища раздувалось и клокотало, перепончатые крылья медленно шевелились, толстый чешуйчатый хвост колотил по ободьям, из пасти вырывались язычки пламени. Пока один татаровьин отвлекал ящера куском кровоточащего мяса, второй ловко набросил на длинную шею хомут, закрепляя его на плечах.

– Готово, батюшка! – отрапортовал косоглазый скотник.

– Добро, – равнодушно кивнул Кащей.

Игорь смотрел на кащеевых слуг с неприязнью. Татаровьины – народ многочисленный, зело пронырливый да воинственный. Когда-то они именовали себя «та-тань», потом «хиновьями», но поселившись в Кащеевом Царстве, замирившись с людоящерами и псоглавцами, окончательно стали называться татаровьинами. На их наречии «татар-о-вьин» означает «живущий среди чужаков».

Слово «татар» – «чужак» от них проникло и на Русь. А с некоторых пор так начали кликать вообще всех враждебных иноземцев.

Татаровья у Кащея Бессмертного под рукой ходят, за него воюют, набеги на Русь да Булгарию совершают – грабят, убивают, в полон берут. А тем же им не отплатишь – кто же по доброй воле в Кащеево Царство сунется? Ловко пристроились, косоглазые, ничего не скажешь…

– Тихо, тихо, змеюка! – заорал татаровьин, хватая невесть с чего разбушевавшегося змия за шею. – А ну, охолони! Менгке, держи его, вырвется!

На руках у обоих скотников были кольчужные рукавицы с длинными раструбами – не за лошадьми все же ходят, а за чудищами свирепыми! Цапнет такой змий зубищами – и все, культя вместо руки. А так какая никакая, а все защита.

Дивиям уход за зверинцем Кащей не доверял – у этих железных детин силища медвежья, а умишко воробьиный. В лоб кому-нибудь дать – это они всегда завсегда. А вот что толковое сделать – тут на них не положишься.

– Да дай ты ему по башке! – продолжал кричать татаровьин. – Смирно лежи, змей поганый, прибьем а то!

– Спокойно, – положил руку на чешуйчатую макушку Кащей.

Огненный змий мгновенно утих и присмирел, виновато опустив клыкастую голову. Из его нутра доносилось тихое урчание, как у толстой кошки.