Черепашки-ниндзя и Баркулаб фон Гарт - Автор неизвестен - Страница 2

Тина улыбнулась и подумала: «Можно было бы и привыкнуть. Ведь я уже почти полжизни провела в клинике. И если бы не мое знакомство с Джерри… Бог знает, на кого я была бы похожа. На Элису? Или на Жоржа? Или стала бы, в конце концов, такой же, как старик Пэт?»

«Какое счастье – влюбиться», – подумала она и мысленно поцеловала своего друга Джерри. Вспомнила, что сегодня он обещал прийти и вместе с ней и доктором Крузом поехать к озеру. И вдруг, как молния, Тину поразила простая мысль: доктор Круз ей напоминал отца. «Да, да, – пронеслось у нее в голове, – разговором он напоминает папу: голос громкий и озорной, но сам на папу не похож. Папа был больше похож на индейца, а этот… скорей на самурая. Твердость в нем какая-то другая, не папина… Твердость бейсбольного мяча под обшарпанной кожей, – Тина рассмеялась вслух.

И тут же смолкла. Вспомнила, каким стал отец в последние месяцы жизни. Худой, как скелет, он проплыл перед глазами, с раскинутыми в стороны руками, будто медуза, погружающаяся на дно.

«Последнее время он жил как во сне, – вспоминала Тина, – наверное, потому что мама завела себе любовника. Он стал похож на тощую унылую ворону. Даже плакала.

Тина закрыла глаза. Накануне того злополучного дня шел дождь. Капли застывали под взметнувшимися к небу холодными потоками ветра. Капли представлялись человеческими глазами.

Тина шла с отцом по безлюдной улице. Ей было страшно ступать по человеческим, глазам. А отец так сильно сжимал ее руку, что она вскрикивала от боли. Он же смотрел перед собой невидящим взглядом. На следующий день вечером они втроем, вместе с мамой, уехали к озеру. Лесное озеро называлось Лебяжьим. После затяжных дождей вода в нем стала настолько чистой и прозрачной, что можно было в отражении узнавать созвездия.

Отдыхающие сюда еще не приехали, и казалось, ничто не могло нарушить первозданной тишины божественного уголка.

Но в первый же вечер мама и отец поссорились. Тина знала из-за чего.

– Аманда, я давно знаю, что ты изменяешь мне, – говорил отец. Он был пьян. В неистовстве бросился на жену и ударил ее по щеке.

Глаза матери наполнились слезами.

– Что ты делаешь? – кричала она. Отец грубо схватил ее и прижал к стене. Сорвал с маминого плеча кофту.

– Я буду с тобой играть, – играть, как это теперь делают другие. Как делал это твой Эллис.

– Что ты говоришь? Эллис не позволял себе ничего подобного, – отбивалась мать. – Ты пьян, Джон.

– Я знаю все. Давно знаю! – отец, размахивая руками, грубо, гадко, напоминая Тине какое-то скользкое, попавшее в ловушку насекомое.

– Нас видит Тина! – кричала мать.

– Плевать.

Тина, сжавшись в комок, долго смотрела на их возню. Комок слез и ненависти подступил к горлу.

– Я тебя ненавижу, папа! – вдруг твердо и глухо произнесла она.

Сказала и выбежала из дома.

Отец, хлопнув дверью, осмотрелся, – пытался понять, куда скрылась девочка.

Тина помчалась по темной липовой аллее к озеру. Тени деревьев вставали из-за спины одна за другой, будто великаны, низкие заросли тростника бросались навстречу. Она бежала, гулко отпечатывая в летней ночной тишине каждый шаг, бежала к деревянному помосту, уходящему метров на двадцать в озеро.

«Умереть! Теперь только умереть!» – стучало у нее в висках.

– Тина! Вернись! – кричал отец, топая непослушными ногами по деревянному мосту.

Девочке показалось, что за ней гонятся какие-то огромные чудовища с разинутыми ртами, выпученными глазами, готовые вот-вот разорвать ее на части.

Добежав до конца помоста, Тина на мгновение остановилась, вскинула вверх руки и бросилась в воду, точно в пропасть.

– Чтоб ты умер! – прокричала она и сама удивилась своему голосу.

Множество бесцветных прозрачных пузырьков стали подниматься со дна озера, превращая его гладкую поверхность, в кипящую и бурлящую.

Последнее, что увидела Тина, было бледное, растерянное лицо отца, погружающегося в бездну.

«Точно медуза, с раскинутыми в стороны руками», – успела подумать она.

Тина потеряла сознание. Или спала и видела сны. Только звезды мерцали вокруг. Она сидела на какой-то отмели, окруженная, словно в сказке, желтыми и голубыми светящимися существами, напоминающими черепашек. Вместе с ней они резвились до изнеможения; бывало погружались в темные морские глубины, чтобы выскочить затем на яркий свет.

«Ты не больна, ты не урод и не чудовище, – слышала она волшебные голоса черепашек, – от самих людей происходят все их беды; от людей, которые себя не понимают, не слышат и боятся. Ты сильная и добрая, запомни это!»

Затем одна из черепашек погрузилась на дно и принесла Тине громадную жемчужину, самую красивую из тех, что видела девочка когда-либо.

Из мрака медленно выплыли остальные серебристые черепашки, сочувственно коснулись Тины своими ножками и исчезли.

ЧЕРЕПАШКИ-НИНДЗЯ

Это были удивительные существа, совершенно ни на кого не похожие. Как будто черепахи, но уж очень большие, почти в человеческий рост. И они вовсе не ползали по земле, а ходили на обеих ногах, как люди. Особую прелесть их фигуре придавал торчащий сзади, будто туго набитый рюкзак, выпуклый панцирь. С ним они выглядели, как небезразличные к сладостям толстяки. Их зеленая кожа отливала неким блеском, так что в темноте они светились, как светлячки. Мордочки черепашек выглядели жутко симпатичными, несмотря на зеленый цвет, чересчур выпуклые скулы, массивную челюсть и полное отсутствие носа. Главную прелесть составляли глаза – лукавые, необыкновенно добрые и чуть-чуть грустные. Больше всего черепашки любили шутить. Они без устали подтрунивали друг над другом, получая от этого истинное наслаждение.

Черепашка Микеланджело, а попросту Мик, был титаном. Он умел все или почти все: великолепно владел каратэ, ушу и дзюдо, знал пять языков, два из которых были древнейшие – древнеяпонский и латынь. Чудесно рисовал и играл в шахматы, недурно пел. Впрочем, друзья обвиняли иногда Мика в занудливости, но, поостыв, списывали все на его разностороннюю натуру. Вот чего не умел Микеланджело, так это врачевать. Сколько было случаев, когда Мик невольно становился безучастным свидетелем смерти многих и многих людей и ничего не мог поделать. Он страшно переживал из-за этого и всеми силами старался научиться врачевать по-волшебному, чтобы быть не хуже других.

– Ничего у меня не получится, – ворчал, бывало, он, сидя в древнейшей химической библиотеке Пэнкстон.

– Эй, Мик! Ты уже стал разговаривать сам с собой! – поддевал его обычно Рафаэль, обожавший подтрунить над лучшим другом.

– Ас кем же мне разговаривать, раз вы сторонитесь меня, – отзывался Мик.

– Ну, что ты, Мик! Мы любим тебя и желаем добра, но, по-моему, ты несколько заучился. А ты сам как считаешь, приятель?

– Может быть. А что, у тебя есть другие, более интересные предложения?…

И так бесконечно.

Рафаэль был самым младшим из всей этой веселой компании и, наверное, потому самым озорным. Он очень хорошо играл в футбол и был отличным танцором. Бывало, он даже смеялся над своими более неуклюжими друзьями:

– Ну, что же вы? Давайте, как я! – кричал он друзьям, отбивая чечетку.

– А мы и так, как ты – такие же зеленые, – первым находился, что ответить сообразительный Донателло.

– И только! – парировал Рафаэль, продолжая свой виртуозный танец.

Рафаэль также любил сладости, но в отличие от Леонардо, совсем не толстел. Еще он обожал читать фантастику, ну, а, на худой конец, не брезговал сказками. Кроме того, Рафаэль был невероятным выдумщиком и обожал всякого рода розыгрыши. Однажды он почти всерьез уверил друзей, что собирается… жениться. Он говорил, что нашел себе очаровательную девушку, совсем не хуже Дюймовочки, и что он до поры до времени прячет ее, боясь, что она испугается вида его друзей. И только Донателло не поддался на розыгрыш Рафаэля.

– А ты, наверное, отличаешься от нас так же, как жаба-сын от жабы-матери в сказке Андерсена? И потому-то тебя она и не боится, твоя таинственная, любимая невеста, – лукаво говорил он.