Кузина королевы - Бишоп Шейла - Страница 34

– Эта версия еще более губительна для нас, – вздохнула Пенелопа.

– Да, но она также и более вероятна, – заметил Чарльз. – В ней есть некая греховность, а это многим поправится. Джентльмен не может не оправдать ожиданий толпы в отношении собственной порочности, верно, мистер Бэкон?

В первый раз за время беседы Френсис Бэкон не знал, что ответить.

– Мне все равно, что обо мне подумают, – сказал Чарльз погодя. – Моя карьера и репутация могут лететь в тартарары, если я стану мужем леди Пенелопы. Все, что мы хотим узнать от вас, – это имеем ли мы в случае подачи иска шансы, что его удовлетворят? Я ни при каких обстоятельствах не хотел бы втянуть леди Пенелопу в дело, с самого начала обреченное на провал.

– Я готова рискнуть, – заверила его Пенелопа. – Если не играть – не выиграешь. Давайте проверим, насколько мы правы.

Она была так тронута его беззаветной верностью, что была готова сражаться на его стороне, позабыв все, даже собственных детей.

– Нет, – сказал он. – Я не допущу твоего публичного унижения, после которого ты бы осталась во власти Рича, чтобы он мог безнаказанно тебе мстить. Я не смогу это пережить. Я полагал, что наше дело может завершиться успешно. По-видимому, я ошибался. Ну, мистер Бэкон?

– Я бы посоветовал вам оставить всякую мысль о подаче иска. Пойти в суд с этой странной историей по прошествии стольких лет – это равносильно самоубийству. Мне очень жаль. – В его голосе действительно звучала жалость, а в его проницательных глазах промелькнуло что-то вроде сочувствия. – Испытывая к вам глубочайшее уважение и являясь верным слугой вашего брата, я прошу вас не предпринимать шагов, которые могут привести к катастрофе.

Больше сказать было нечего. Чарльз протянул руку и взял со стола небольшой блестящий предмет золотое кольцо в форме соединившихся рук, знак их обручения. Еще раньше они были приятно удивлены, когда узнали, что каждый из них сохранил свою половинку. На их венчании это кольцо должно было сыграть свою роль, по крайней мере, так они задумывали. Чарльз принес его с собой – на удачу.

Они вышли на улицу и стояли под голыми неприветливыми деревьями в саду здания гильдии. Порыв ветра поднял в воздух и закрутил по земле сухие листья. Пенелопа наблюдала за ними, охваченная странной безучастностью.

– Клянусь Богом, я бы хотел вовсе не начинать всего этого, – вздохнул Чарльз. – Каким глупцом я был, когда полагал, что стоит только рассказать правду и нам поверят. Я должен был проконсультироваться с Бэконом до того, как он перевернул с ног на голову всю твою жизнь.

Пенелопа была согласна с ним, но не чувствовала ни обиды, ни злости – лишь сострадание. Она коснулась его руки.

– Милый, не терзай себя. Все, что ни делается, к лучшему. Думаешь, я осуждаю тебя? После того, как позволила им выдать себя замуж за Рича? Я считаю, что отповедь Бэкона – это воздаяние за мой грех, поскольку я вышла замуж не по любви.

Они вышли на улицу. По мостовой скрипели и гремели повозки, на углу слепой нищий просил милостыню, в уличном шуме легко различались звонкие крики торговцев: «Сладкие апельсины из Севильи!», «Лимоны, покупайте лимоны!», «Соль, вустерская соль!».

Пенелопа крепко держала Чарльза за руку, не отдавая себе в этом отчета. На них то и дело налетали прохожие – нахальные мастеровые, торговцы, а один раз даже разносчик воды с огромной деревянной бадьей на плече. Из таверны «Кинжал», пользовавшейся дурной славой, нетвердой походкой вышли двое и перегородили им было дорогу, но, присмотревшись повнимательнее к спутнику Пенелопы, сочли за благо ретироваться. Рост Чарльза составлял куда больше шести футов, и в теперешнем его настроении он мог нагнать страху на целый полк.

Пенелопа, не переставая, думала о том, что заставило ее выйти замуж за лорда Рича. Помнится она не очень страдала, потеряв двух своих первых женихов, хотя мысль о том, что она может и не встретит, мужчину лучше, чем Филипп Сидни или Чарльз Блаунт, неоднократно посещала ее. Если бы не Рич, она могла бы стать женой любого из них. Есть ли на свете еще одна женщина, столь опрометчиво распорядившаяся своей судьбой? От Чарльза она не откажется ни за что на свете!

Правда на их стороне! Так Чарльз сказал ей тем вечером в Холборне. Она согласилась с ним, понимая, что Чарльз придерживается определенных канонов – для него, истового протестанта, обещание, данное перед Богом, является достаточным основанием для того, чтобы считать себя связанным узами брака. Для признания этих священных уз действительными не нужен ни священник, ни формальности церемонии бракосочетания. Без сомнения, он был бы рад венчаться с Пенелопой в церкви, но только из-за того, что это является единственным способом добиться признания обществом их союза. Коль скоро это невозможно, они должны благодарить Бога за то, что им не приходится страдать из-за чувства вины.

Следующие три месяца были полны безоблачного счастья. Все, казалось, способствовало их любви, и мало-помалу Пенелопа тоже пришла к выводу, что ее чувство к Чарльзу никоим образом не греховно. Никто не вмешивался в их отношения, никто не спешил с советами. Рич как нельзя кстати задерживался в Лизе. Пенелопа по-прежнему жила во дворце Стратфорд-Хаус, и Чарльз навещал ее почти каждый вечер.

В начале мая ему пришлось уехать из Лондона, чтобы встретиться с родными, и в его отсутствие Пенелопе выпало в одиночку столкнуться с жестокой реальностью.

Тем утром Пенелопа проснулась, как обычно посвежевшая после сна и готовая встретить новый день. Мэри Дикон, младшая из двух ее служанок, подняла полог над постелью. Пенелопа села в кровати, и вдруг на нее накатила дурнота, и все поплыло у нее перед глазами. Она откинулась на подушки.

– Миледи, вам нехорошо? – спросила Мэри. – Могу я вам чем-либо помочь?

– Принеси мне чашку теплого молока, – сказала Пенелопа, не открывая глаз. – И яблоко.

Мэри на цыпочках удалилась. Пенелопу охватила паника. Она попыталась приподнять голову, но головокружение вернулось. Знакомый симптом. Теплое молоко поможет справиться с недомоганием, а что делать с беременностью? Она не допускала к себе Рича с момента рождения младшего сына – стало быть, Рич не имеет никакого отношения к зарождению новой жизни.

Пенелопа целую неделю не рассказывала никому о своих опасениях, хотя и понимала, что не ошиблась. Она беременна. Это ее пугало. Она полагала, что Рич смирится с тем, что у нее есть любовник, в основном из-за того, что не захочет портить отношения с Робином. В конце концов, двор всегда полон любовных интрижек, а в семьях аристократов нет-нет да и встречаются «кукушата». Но их «отцы» могли хотя бы делать вид, будто это их собственные дети. За все правление Елизаветы не было случая, чтобы благородная дама родила ребенка, который, согласно простым законам математики, должен был быть незаконнорожденным. И как бы Чарльз ни настаивал на том, что перед Богом они – муж и жена, она прекрасно понимала, как к этому отнесется двор. Если Рич подаст на развод, Пенелопа станет известна на всю Англию как прелюбодейка, и тогда она никогда не сможет снова выйти замуж.

Ей отчаянно нужен был Чарльз, но он был далеко. Впрочем, он все равно ничем не смог бы ей помочь, так как был столь же уязвим. Только один человек мог защитить их. Пенелопа решилась: нужно ехать во дворец Эссекс-Хаус к брату.

Она застала его за сборами в Уайтхолл, где он упражнялся в фехтовании.

– Мне очень нужно поговорить с тобой – сказала Пенелопа и, улыбнувшись, добавила: – Я пришла как просительница.

Робин окинул сестру взглядом с ног до головы. Она, как всегда, выглядела безупречно.

– Тебя я рад видеть гораздо больше, чем многих моих просителей. Однако я почему-то не думаю, что ты пришла просить у меня денег.

День был душный. Робин вывел ее в сад, где на берегу Темзы располагался летний павильон, окруженный тенистыми деревьями. Пенелопа нервничала, нервозность заставила ее забыть о правилах хорошего тона, и она единым духом выпалила все, что было у нее на сердце: