Любовь не умирает - Биварли (Беверли) Элизабет - Страница 24

— Джек, это правда?..

В вопросе ее прозвучало отчаяние: она желает услышать все от него самого. Должно быть какое-то объяснение. Какое именно — она не имеет понятия, но оно есть.

Он выдержал взгляд ее расширенных, полных ужаса глаз.

— Нам нужно поговорить, Джо.

— У нас было два дня, чтобы поговорить. Я прямо спросила, какие дела привели тебя в Карлайл, но ты ушел от ответа. Тогда я не придала этому особого значения, но теперь…

— Что теперь?

Ощутив прилив тошноты, она сглотнула комок в горле.

— Теперь я прихожу к выводу, что ты сознательно лгал мне все это время.

— Прежде чем слушать отца, выслушай меня. Неужели ты встанешь на его сторону?

— Я не собираюсь вставать ни на чью сторону. Просто хочу узнать, что происходит.

— Он украл у меня «Лавендер индастриз», — объявил Грегори Лавендер и медленными, тщательно рассчитанными шагами пересек гостиную.

При виде отца, такого старого и беспомощного, Джорджию захлестнула волна жалости. За ним кто-то должен постоянно ухаживать, заботиться, чтобы он не заболел. Ему нельзя больше жить одному. Он немощен и бессилен, но не будет рад ее присутствию. Да и у нее самой столько по отношению к нему противоречивых чувств — они станут разрывать ее. И все-таки она не может полностью от него отвернуться — отец все-таки.

— Он отнимает все. — Грегори остановился в двух шагах от дочери. — Мое дело, капитал, оборудование… даже этот дом.

Джорджия повернулась к Джеку с молчаливым вопросом: пусть он сам скажет, что все обвинения отца — неправда. Но Джек не произнес ни слова в свое оправдание.

— Значит, это правда? Ты отнимаешь и дом? Стиснув зубы, Джек кивнул.

— Ты выгонишь моего отца из его собственного дома?

На этот раз кивок Джека был пропитан яростью.

— Черт побери, ты совершенно права! Так же, как двадцать лет назад он выгнал тебя.

При этих словах Джорджия содрогнулась, словно от удара молотом.

— О, Джек! — Она едва смогла произнести его имя. — Так об этом сюрпризе ты говорил? Вот как ты собираешься вернуть мне долг — украв у моего отца жизнь? Как мог ты так поступить?

— Все очень просто, Джо. Мне достаточно вспомнить, как он обращался с тобой. Мысленно прокрутить все те мерзости, которые он тебе говорил, чтобы при любой возможности унизить тебя.

— Джек…

— Мне достаточно вспомнить, — оборвал он ее, — что он всегда стоял у тебя на первом месте!

— Что? — встрепенулась она, решив, что ослышалась. — Что ты говоришь?

— Ты всегда хотела, чтобы он был доволен, — усталым, измученным голосом произнес Джек. — Ты никогда не думала обо мне столько, сколько об отце.

Джорджия собралась было опровергнуть его обвинения, но не смогла вымолвить ни слова. Ну конечно же, это не так! Джек всегда значил для нее больше, чем кто-либо другой, — разве он этого не понимает? Неужели он и правда думает, что занимал в ее сердце второе место — после отца? А она… она любила его больше всех на свете. Даже больше отца. Неужели он не знал этого тогда?

— Джек, — попыталась было начать она снова, — это неправда…

Но он, кажется, и слушать ее не желает…

— То, что я делаю в Карлайле, Джо, я делаю для нас. Да, я отнимаю у твоего отца его дом и все, что ему дорого. Потому что хочу дать ему прочувствовать сполна, что значит не иметь ничего.

Джорджия посмотрела на него и впервые, как ей подумалось, по-настоящему увидела его с тех пор, как они снова встретились. Она вдруг поняла наконец причину беспокойства, не покидавшего ее с самой первой минуты встречи. Джек Маккормик, два дня как вернувшийся в Карлайл, совсем не тот Джек, который уехал отсюда двадцать три года назад. Мужчина, которому она отдалась сегодня утром, вообразив что любит его, — совершенно чужой ей человек.

Теперь-то она осознала: вовсе не его она любит, не этого человека. Она любила того мальчишку. Любила озлобленного на мир подростка, умевшего все же отдавать себя, а не набрасываться зверем на всех, кто обходился с ним несправедливо. Тот бился изо всех сил над самосовершенствованием. Тот никогда никого не винил, не искал отмщения — лишь стремился вырваться из той жизни, в которой ему приходилось тяжело. Тот мальчишка просто хотел счастья, а этот мужчина жаждет мести.

Он вернулся в Карлайл, потому что не в силах забыть прошлое. Этот Джек хочет воздать сполна за все зло, причиненное ему и тем, кто ему дорог. Это человек, не способный прощать, в сердце у него лишь одно желание — расплаты. Такого невозможно любить.

— Ты делаешь это не для нас, — ровным голосом заговорила она. — Ты делаешь это для себя. Я никогда не думала о мести. И ты тогда не думал о ней. Не знаю, почему ты изменился. Я-то осталась той же. Я хотела только, чтобы моя жизнь сложилась не хуже, чем мне суждено. Я и сейчас хочу лишь этого. И мне казалось, того же хочешь и ты. Очевидно, я ошибалась.

— Джорджия, все не так просто… — начал было Джек.

Но она подняла руку, останавливая его:

— Нет, все совершенно просто. Ты ослеплен пустой жаждой мщения и ничего не видишь.

— Нам нужно поговорить. Но она отстранила его и, выходя в ночной холод, бросила, не оборачиваясь:

— По-моему, нам больше не о чем говорить.

Джек сделал шаг следом за ней, но остановился.

— Нам много о чем надо поговорить.

— Поговори обо всем этом с моим отцом. — Она отступила от него еще на шаг. — Это теперь касается только вас двоих. Судя по всему, ни ты, ни он ни на секунду не задумались о моих чувствах.

— Как тебе в голову пришло такое! — воскликнул Джек. — Ты всегда значила для меня очень много, всегда.

Слезы навернулись у нее на глаза. Плакать нельзя, приказала она себе, только не теперь, только не здесь, когда ее видят отец и этот незнакомый мужчина, которого она когда-то любила.

— Твой поступок никоим образом не свидетельствует об этом.

— Джо…

Поколебавшись, она все же обернулась.

— Знаешь, Джек, возможно, ты был прав относительно своих родных.

— Что ты имеешь в виду? — Джека смутила внезапная перемена темы.

— Вчера вечером ты сказал, что боишься, вдруг им не понравится, каким ты стал. Ты был прав. Скорее всего, не понравится. Они будут поражены: человек, когда-то так любивший их, теперь думает только о себе.

— Джо…

— До свидания, Джек.

Спохватившись, она вспомнила об отце и повернулась к нему.

— Папа…

Больше она ничего не могла бы сказать — во всяком случае, сейчас. И возможно — больше никогда.

Ответом была лишь какая-то странная улыбка — смесь душевных мук и торжества. Джорджия не знала, как толковать ее, и думать об этом не хотелось. Усталая и разбитая, она мечтала лишь об одном: поскорее бы оказаться дома. И потому, не оборачиваясь, быстро пошла к машине. Лишь завернув за угол в конце квартала, она позволила себе расплакаться.

Джек проводил ее взглядом — она медленно прошла через газон и скрылась в машине. Шаги уверенные, ни разу не оглянулась на тех, кого оставила. Он стоял и смотрел, как тронулась ее машина, безучастно отметил вспыхнувшие красные огоньки стоп-сигналов у выезда на шоссе, ритмичное подмигивание желтого сигнала поворота на углу. Из выхлопной трубы вырвалось облачко дыма, и машина скрылась из виду. Думал он только одно — это стучало в голове: «Почему она ничего не поняла?» Обернувшись к Грегори Лавендеру, он заметил у него на лице ту самую ухмылку, которую возненавидел еще много лет назад.

— Я же говорил тебе: у меня есть секретное оружие.

— Ничего у вас нет.

Ухмылка повторилась, еще более гнусная.

— А теперь и у тебя ничего нет.

— Вы ошибаетесь. Джорджия вернется ко мне. Просто она ничего не поняла. Как только я поговорю с ней, все объясню… — И осекся, сам почувствовав, какое отчаяние звучит в его словах.

Грегори Лавендер, несомненно, заметил это, зловещий смех его вызвал гулкое эхо — это откликнулся пустой дом.

— Зачем? — вдруг почти жалобно проговорил Джек. — Зачем вы это сделали? Почему хотите разлучить нас с Джорджией?