Как заарканить миллионера - Биварли (Беверли) Элизабет - Страница 41

— Ты уверен? — Дорси кивнула в сторону разноцветной гудящей толпы гостей. — Кажется, среди гостей я заметила свою мать. Может быть, мне не стоит там появляться?

Улыбнувшись, Адам помог ей снять плащ. Кстати, свой плащ ей тоже дала Карлотта.

— Ничуть не удивлюсь, если она в самом деле здесь, — ответил он. — На ежегодный прием у моих родителей собираются сотни людей. Кого только здесь не бывает! Но никто из них не кусается, — снова заверил он. — Они совсем безвредные и даже милые.

Дорси предпочла промолчать. Молча смотрела она, как Адам передает оба плаща — ее и свой собственный — женщине, которая в ответ сделала книксен (господи, самый настоящий книксен!).

«С ума сойти!» — изумлялась Дорси. Никогда в жизни ей не делали книксена, и она понятия не имела, как надо ответить в этом случае.

— Э-э… спасибо, — пробормотала она, с трудом подавив в себе желание сделать в ответ глубокий поклон. И прошептала Адаму:

— Слушай, а номерков или чего-нибудь в этом роде она нам не даст?

Он от души рассмеялся:

— Нет. Марисса помнит все. Это ее работа.

Ничего себе: служанка, чья единственная обязанность — запоминать, какое пальто кому принадлежит! Интересно, каково ее место в служебной иерархии дома Дариенов? Выше или ниже главного дегустатора блюд?

Адам протянул Дорси руку. Сердце ее отстукивало бешеную мамбу, но, собравшись с храбростью, она коснулась холодными пальцами его ладони и двинулась вперед, на покорение неизведанной территории.

Шаг за шагом. Ноги, казалось, не слушались ее, походка была деревянной. Раз, два — кругом голова. Три, четыре — нет мне места в этом мире… Спокойно, спокойно. Дыши глубже. У тебя все получится.

Должно быть, почувствовав волнение Дорси, Адам сжал ее похолодевшую руку в своей и повел по бальной зале, переходя от одной группки гостей к другой и представляя всем свою спутницу.

Он называл ее сегодня по имени. И не добавлял: Официантка из нашего клуба» или: «Моя единственная любовь». Просто говорил, улыбаясь: «Это Дорси Макгиннес» — и при звуках теплого, нежного голоса, каким произносил он ее имя, в груди у нее словно били крыльями пестрые бабочки.

Почему он так редко называет ее по имени? Не то чтобы Дорси не нравилось прозвище Мак в его устах оно звучит весело и нежно, особенно теперь, когда они с Адамом стали любовниками. Но Дорси хотелось бы, чтобы Адам видел в ней не только девушку из клуба Мак. Не только подружку и собеседницу. И даже — не только любовницу. Она хочет, чтобы Адам видел в ней человека. Женщину, начинающего ученого, преподавательницу, любительницу фланелевых рубах. Дорси Макгиннес во всей полноте ее личности.

Прием продолжался, и постепенно Дорси немного расслабилась. Адам оказался прав: никто здесь не кусался, и даже его родители оказались очень симпатичными людьми. Невероятно богатыми и тем не менее симпатичными. Фигурой и чертами лица Адам пошел в отца, а вот цвет волос и глаз унаследовал от матери. Аманда и Нат были приветливы и гостеприимны, и Дорси даже позволила себе помечтать о том, как когда-нибудь войдет в их мир…

Но, разумеется, тут же отринула дурацкие фантазии. В этот мир она едва ли войдет на равных, даже несмотря на свою наследственность. Да, Карлотта здесь как дома, а ее отец вообще в этом мире родился и вырос, но к Дорси это не относится. Она — незаконный ребенок. Самозванка. И не избавится от этого груза, пока не откроет Адаму всю правду о Лорен Грабл-Монро.

Что в этом блистающем мире ей делать нечего, Дорси поняла, едва вошла в бальную залу. Ибо в первый же миг она наткнулась на своего отца. Он стоял в каких-то десяти футах от нее — высокий, подтянутый, в, смокинге, погруженный в беседу с еще одним смокингоносцем. У Дорси подогнулись колени: она смотрела на него и не могла отвести взгляд. Должно быть, Адам заметил ее смятение; остановившись, он взглянул в ту же сторону, затем перевел взгляд на Дорси:

— Что такое, милая?

Она молчала, не отрывая глаз от Реджинальда. Отец, как видно, что-то почувствовал: он обернулся, расширил глаза, приоткрыв рот от удивления, и даже двинулся к ней, но тут же опомнился, поколебавшись, отвернулся и с неохотой продолжил прерванный разговор. Все продолжалось не дольше нескольких секунд, но Дорси показалось, что прошла целая вечность.

— Ты знаешь Реджинальда Дорси? — с нескрываемым удивлением спросил Адам, когда она обернулась. — Он друг моего отца. Довольно известный человек. Очень…

Осекшись на полуслове, вдруг повернулся к Реджинальду, каким-то новым взглядом окинул его седеющие рыжие волосы и ярко-зеленые глаза…

— Дорси! — тихо сказал он. На этот раз в том, как он произносил ее имя, не было нежности — только глубокое изумление.

— Да? — ответила она, не слыша собственного голоса — его заглушало биение сердца.

— Нет, я хочу сказать… Дорси. Тебя зовут Дорси — как его.

— Верно, — подтвердила она.

— Он… он твой отец.

Это был не вопрос, а утверждение: Адаму понадобились секунды, чтобы прийти к верному выводу. Что ж такого — он ведь умный парень. Знает, что почем. Удивительно, как Лорен Грабл-Монро до сих пор ухитрялась обвести его вокруг пальца.

— Да, — ответила она. — Реджинальд Дорси — мой отец. Бывший любовник моей матери. Бывший благодетель моей матери, — поспешно поправилась она.

Адам молча смотрел на нее — смотрел так, словно с трудом переваривал эту новость. «А чего ты ждал? — сердито подумала Дорси. — Ты знаешь, кто я и откуда. Что изменилось оттого, что теперь тебе известно имя моего отца?»

— Хочешь поговорить с ним? — полушепотом спросил Адам.

— Нет, — поспешно ответила она. Адам с любопытством взглянул на нее.

— Уверена?

— Абсолютно. — Жесткий ответ — без размышлений, без колебаний.

Но Адам не сводил с нее пристального задумчивого взгляда.

— Знаешь, его жена умерла в прошлом году.

— Знаю, — коротко ответила Дорси.

— Дети выросли и живут своей жизнью.

— Тоже знаю.

— Не будет ничего страшного, если они узнают о тебе…

— Они ничего обо мне не узнают, — прервала она. — Он никогда им не расскажет.

— А что, если ты…

— И я не расскажу. Никогда!

— Но…

— Адам, пожалуйста, пойдем.

Поколебавшись секунду («Не настаивай!» — мысленно умоляла его Дорси), Адам подчинился

— Хорошо. Как хочешь.

По совести сказать, сейчас Дорси хотела одного — уехать домой. И уже приготовилась озвучить это желание, как вдруг перед ними в облаке алого шифона материализовалась Карлотта и, обняв Дорси, быстро чмокнула в щеку.

— Дорси, дорогая, потрясающе выглядишь! Я же говорила; что это зеленое платье создано для тебя!

Это еще вопрос, уныло подумала Дорси. Конечно, оно маленькое (даже слишком!) и облегает тело, как вторая кожа; но беда в том, что в этом платье Дорси не чувствует себя собой. Хотя в этом, быть может, и не платье виновато. Просто за последние дни она совершенно перестала понимать, кто же она на самом деле.

— Спасибо, Карлотта, — без особого энтузиазма ответила она. — Как… интересно… тебя здесь встретить.

Мать беззаботно помахала рукой.

— Ничего удивительного: на приемах у Дариенов собирается весь город. Добрый вечер, Адам, как поживаете?

И, приподнявшись на цыпочки, запечатлела у него на щеке быстрый поцелуй. Абсолютно родственный поцелуй, черт бы его побрал!

— Разве я не права? — прощебетала она. — Весь Чикаго бывает на ежегодных приемах у ваших родителей!

Адам кивнул.

— То же самое я говорил Дорси, когда мы вошли. Вот почему я не удивлен, что и вы здесь. Карлотта просияла.

— Какой вы милый! Будьте душкой, принесите мне коктейль. Я где-то потеряла своего спутника.

Адам почтительно склонил голову, готовый лететь по ее приказу. Удивительно, думала Дорси, как удается Карлотте так командовать мужчинами? Она целую книгу об этом написала, но так и не смогла понять, почему они летят к матери, словно бабочки на огонь. И, как видно, даже Адам — не исключение. И дело не в красоте, не в сексуальной привлекательности, даже не в обаянии: просто в Карлотте было это. Что именно — бог его знает. То, что Дорси всегда презирала. То, от чего упорно отрекалась. Что сумела совершенно в себе истребить. И теперь с изумлением понимала, что завидует матери, потому что та обладает этой загадочной силой, которой у дочери нет и, наверно, никогда не будет.