Как заарканить миллионера - Биварли (Беверли) Элизабет - Страница 11

Карлотта Макгиннес никогда не искала мужа. Она искала миллионера. Рожденная в нищете, она мечтала стать богатой — и положила на это всю жизнь. Богатства Карлотта не получила, но кое-чего добилась. Через ее нежные ручки прошли десятки, если не сотни миллионеров. Положим, женить на себе ни одного из них она так и не смогла — но вот заарканить одного… или двух… или трех…

Одна беда: даже ради спасения собственной жизни Карлотта не смогла бы написать книгу.

Но зачем писать самой? Разве нет у нее ученой дочки, которая всю жизнь провела за сочинением разных тезисов, рефератов, курсовых?

Из матери и дочери получился отличный тандем. Беда лишь в том, что Дорси, в отличие от Карлотты, не стремилась к приключениям.

— Если я появлюсь на публике как Лорен Грабл-Монро, — заговорила Дорси, оборачиваясь к матери, — вся моя жизнь превратится в цирк.

— Что же в этом дурного? — удивилась Карлотта. — Цирк — это прекрасно, я всегда его обожала. Кроме клоунов, конечно. По-моему, клоуны просто ужасны — ты согласна, дорогая? Взять хотя бы их грим. Не знаю, кто додумался раскрашивать клоунам лица? Говорят, это нравится детям. Глупости! Накрашенный мужчина — это насилие над реальностью; такое не по душе ни детям, ни взрослым. Я всегда говорила, что любить сюрреализм могут только ненормальные. Взять хотя бы этого… Дали: и сам был со странностями, и поклонники его…

— Карлотта, — с бесконечным терпением произнесла Дорси.

— Что, дорогая

— Мы сейчас говорим о другом.

— Да, в самом деле. О том, почему тебе необходимо явиться перед публикой в облике Лорен Грабл-Монро.

— Нет, Карлотта. Мы говорили о том, почему этого делать не стоит.

— Дорогая моя, это же будет так интересно!

Вдруг Дорси просияла — ее озарила гениальная мысль:

— Послушай, а почему бы тебе самой не…

Карлотта горестно покачала головой.

— Девочка моя, я бы всей душой — но, к сожалению, это невозможно. По двум причинам. — Она взяла у Дорси телефонную трубку. — Анита, может быть, ты перезвонишь через час? Нам с Дорси надо поговорить.

— Отлично, — бодро отозвался голос из трубки. — Но учтите: ответ мне нужен сегодня.

— Ответ ты получишь через час, — пообещала Карлотта.

Дорси уже открыла рот, чтобы возразить, но, повинуясь знаку матери, со вздохом повесила трубку и подвинулась на кровати, чтобы дать Карлотте место рядом с собой:

На миг ей вспомнилось детство. Испуганная дурным сном, девочка всегда бежала к матери. А дурные сны снились ей часто — сны об одиночестве и отчаянии.

Карлотта крепко обнимала дочь, прижимала к себе и баюкала, пока не утихали слезы. А потом говорила — всегда почти одно и то же, так что в конце концов Дорси запомнила ее маленькую речь слово в слово:

— Милая моя девочка, в жизни у тебя будет и одиночество, и отчаяние. Без этого не проживешь. Люди приходят и уходят; все они ищут в тебе то, что нужно им, и не замечают остального. Только мама будет любить тебя всегда, что бы ни случилось, — любить такой, как есть. Только мама никогда тебя не бросит!

Дорси становилась взрослее, и речи матери звучали иначе: все чаще она заменяла слово «люди» на «мужчины».

Прошли годы, и предсказания Карлотты сбылись. В горе и в радости мать оставалась рядом с дочерью. А люди (то есть мужчины) — что ж, они приходили и уходили, хоть и не совсем так, как имела в виду Карлотта: такого обращения с собой Дорси не допускала. Но все они (особенно мужчины), как и предупреждала мать, искали в Дорси то, что нужно им самим, и на все остальное им было наплевать.

Адам Дариен… Может, и он такой же: видит в ней «своего парня», приятельницу, с которой можно поболтать о том о сем, — не более. Едва ли он сумел разглядеть в ней женщину. Она ведь не Лорен Грабл-Монро — сексуальная кошечка с повадками тигрицы-людоедки, а всего-навсего Дорси Макгиннес, которая готовит для него напитки.

Быть может, ее публичная известность сможет нарушить кровожадные планы Адама? Он стремится разгадать тайну Лорен; если дать ему понять, что никакой тайны нет, может быть, он оставит свою затею с «разоблачением»? И никто не узнает, что под блистательной маской великосветской хищницы скрывается Дорси Макгиннес, младшая преподавательница, подающий надежды социолог, девушка серьезная и увлеченная своей научной работой… Короче говоря, зануда, каких свет не видал.

— Так почему же ты не можешь изобразить Лорен? — поинтересовалась она у матери, желая потянуть время, ибо все яснее понимала, что согласиться придется.

Карлотта грустно улыбнулась.

— Ах, дорогая, ничего бы мне так не хотелось, как попасть на телевидение! Особенно в передачу к Мэтту Лауэру — он такой душка! Но я же тебе говорила, это совершенно невозможно. По двум причинам.

— Каким же?

— Во-первых, — вздохнула Карлотта, — если я объявлю о своем авторстве, многие мои знакомые мужчины узнают в этой книге себя. Хуже того, своих мужей узнают и их жены. Ты только представь себе, во что превратится жизнь этих людей! А ведь эти мужчины были добры ко мне, и я им многим обязана…

— Ничем ты им не обязана! — возмущенно перебила мать Дорси.

— Вот в этом ты заблуждаешься, дорогая, — невозмутимо ответила Карлотта. — К тому же у всех этих людей есть адвокаты. Вот уж они-то вцепятся в меня и не успокоятся, пока не отсудят весь гонорар до последнего цента.

— Значит, ты боишься превратить в кошмар жизнь своих бывших поклонников, — подытожила Дорси. — А мою жизнь в кошмар превращать можно?

— Ты ошибаешься! Видишь ли, Дорси, мужчины — очень хрупкие существа. Мы, женщины, куда выносливее. Что для женщины мелкая неприятность, для мужчины — катастрофа. Наш долг — оберегать их и защищать. И потом, — тут Карлотта мечтательно улыбнулась, — что, если этот «кошмар» тебе понравится? Дай себе шанс. Я никогда не понимала, что хорошего ты находишь в этой скучной, по часам расписанной затворнической жизни.

«Разумеется, не понимает, — сказала себе Дорси. — Где ей понять, что я ценю прежде всего стабильность и спокойствие!» Но вслух она только спросила:

— А вторая причина?

— Видишь ли, милая, — печально улыбнулась мать, — женщине, написавшей такую книгу, просто не может быть за пятьдесят.

— Карлотта, не думаешь же ты…

— Не думаю, а знаю, Дорси. Ты можешь стать Лорен Грабл-Монро, я — нет.

— Серая кабинетная мышь во фланелевой рубахе? — язвительно отозвалась Дорси. — Очень сомневаюсь!

— Ты говоришь о Дорси Макгиннес. А Лорен Грабл-Монро — о, это совсем другое дело! Прежде всего, она блондинка. Яркая. Вызывающая. Сексуальная. Все о мужчинах знает. Такой она и будет… такой ты и будешь, Дорси, когда я над тобой поработаю!

— Что ты задумала? — дрогнувшим голосом спросила Дорси.

Вместо ответа мать встала и жестом пригласила ее подняться. Словно во сне, Дорси позволила подвести себя к зеркалу.

— Для начала отправимся в поход по магазинам, — объявила Карлотта с веселой решительностью. — Купим белокурый парик и что-нибудь из одежды — приличной одежды, без… э-э… скандинавских мотивов. — С этими словами она снова устремила взор на платья — голубое и зеленое. — Затем, набор косметики «Ланком» и, разумеется, лифчик «Уандербра». Я давно говорила: такую грудь, как у тебя, надо подчеркивать.

— Карлотта…

Интеллигентный негромкий голос безнадежно подвел Дорси — мать ее просто-напросто не услышала.

— У нас все получится, Дорси. Обещаю. Когда ты выйдешь в свет, ни одна душа не заподозрит, что под маской Лорен Грабл-Монро скрывается Дорси Макгиннес!

— Ничего у нас не выйдет, — в панике простонала Дорси. — Ничего не…

Но Карлотта уже протягивала ей оба платья

— Так как ты считаешь, Лорен, — промурлыкала она, лукаво улыбнувшись, — голубое или зеленое?

4

До того, как стать издателем мужского журнала, Адам Дариен перепробовал в жизни

немало занятий. Но сидеть в засаде ему еще не приходилось.

Точнее, стоять, ибо присесть здесь было негде.