Чего хочет женщина - Полякова Татьяна Викторовна - Страница 24

– Не падай духом, – засмеялась. – Неужто дурака не облапошим?

– Тебе хорошо, – разозлилась я, – а я вторые сутки голодная, в животе урчит.

– Потерпи. С работы заеду… а если он раньше меня явится, так ты гордость-то прибери да попроси ласково, со слезой, авось и накормит.

– Я его попрошу со слезой, – уверила я. Делать мне было совершенно нечего, и, воспользовавшись тем, что кровать свободна, я завалилась спать.

Танька пришла рано, часа в три, как видно, мои жалобы ее достали и она подсуетилась. Привезла кое-какой одежды, а еще провизии в двух пакетах. Мы обнялись, расцеловались и прослезились. Если честно, то больше от радости, что снова вместе.

– Ломика обломаем, – заверила Танька, разливая чай. – Он от твоих небесных прелестей давно спятил. Увяз по уши…

– Ага, – хмыкнула я.

– Ага, – передразнила меня Танька. – Дела идут неважно. Как я и думала, Лом много чего не углядел, а тут еще ты сбежала… Ему б наплевать и делом заняться, а он на другой конец света поперся за любимой женщиной. Очень ты ему нужна.

– Конечно, – фыркнула я.

Танька посмотрела хмуро и сказала:

– Тебе повезло.

– Что? – охнула я, пытаясь понять Танькины слова.

– Чего глаза таращишь? Повезло. Он тебя не убил – раз, не покалечил – два, мужикам на потеху не отдал – три, попинал вполне по-семейному. А теперь скажи, что не любит… Если б не любил, лежала бы ты сейчас в морге и выглядела так паршиво, что и думать не хочется.

– Это ты меня успокаиваешь, что ли? – опешила я.

– Конечно. Ты же не дура, должна понимать. Сейчас Ломик злится, и пусть себе полютует маленько, а ты наперед подумай, как его покрепче к себе привязать.

– На кой черт он мне?

– Боюсь, что другого-то не будет, Ладушка, – пропела Танька, чем очень напомнила Лома. – Либо ты из него сляпаешь образцового мужа, либо он тебя на кладбище устроит. От любви до ненависти один шаг и обратно тоже.

– Мне его любовь даром не нужна…

– С синяками ходить лучше? Давай взглянем на проблему иначе: у нас с ним общее дело…

– Нет никакого дела, – перебила я. – Аркаша помер, и все дела с ним…

– До чего ж ты вреднющая бываешь… Дай сказать-то… Так вот, у нас с ним общее дело. Ежели по-умному себя поведешь, деньги, что он у тебя забрал, с лихвой вернутся, сам в зубах принесет, да еще хвостом вилять будет. Лом дурак, но имеет власть, а мы при нем развернемся… – Глаза у Таньки загорелись, на лицо пал отблеск вдохновения.

– А я-то гадаю, как ты могла проболтаться, где меня найти, – покачала я головой.

Танька оставила замечание без ответа, почесала нос и добавила:

– Мы с Ломиком заживем лучше, чем с Аркашей.

Я посмотрела на Таньку и застонала:

– Танька, убьет он меня…

– Вряд ли, коли по сию пору не убил. Ты б дурочку-то не валяла, пригрела бы его на своем шикарном бюсте. Побесится и простит. Будешь им вертеть ловчее, чем Аркашей, царство ему небесное (тут Танька перекрестилась на пустой угол). – Кошки и бабы гуляют сами по себе, а мужики и собаки к ним приноравливаются, – вдруг процитировала она.

– Сама придумала? – насторожилась я.

– Нет, мне слабо. Почерпнула из умной книги, нет-нет и прочтешь что-нибудь путное.

– Мудрость сия мужского происхождения?

– Конечно, бабы народ скромный.

– Интересная мысль, – призадумалась я. Танька поглядывала на меня с хитрецой. – И что мне с этим дураком делать?

– Скажи, что шибко любишь.

– Спятила?

– А чего? Сама ж говоришь: дурак. Поверит, если душевно скажешь.

– Что, вот так просто кинуться на шею и заявить: «Лом, я тебя люблю»?

– Так просто, пожалуй, не годится. Опять же, у мужика имя есть, зовут его Генка, лучше, конечно, Геночка.

– А еще лучше новопреставленный Геннадий, – съязвила я.

– Нет, не лучше, – терпеливо ответила Танька. – Есть еще Святов. Он тебя не жалует и при случае с дерьмом смешает. В общем, думай… Нужна тебе хорошая жизнь – создай ее своими руками.

В этот момент дверь открылась, и на пороге появился Лом, почти трезвый. Таньку он не выгнал, а вполне мирно поздоровался. Это еще больше убедило меня в том, что о нашем с Димкой местонахождении донесла ему она.

– Ты чего человека голодом моришь? – усмехнулась Танька, наливая Лому коньяка.

– Не сдохнет, – ответил он, не глядя в мою сторону.

– В тюрьме хоть и макаронами, но кормят. У нее с голодухи мысли дурные. Ревет.

– Она у меня не так заревет, – утешил ее Лом. Тут его взгляд натолкнулся на вещи, что принесла Танька. – Это что? – спросил он хмуро.

– Ладке собрала кое-что на бедность. Чего ж бабе, голой ходить?

Лом поднялся, вещички сгреб в охапку и швырнул с балкона.

– Повезло кому-то, – вздохнула Танька. – Полторы тыщи баксов.

– Псих, – рявкнула я. Лом пнул ногой мой стул, и я тут же пристроилась в уголке, разбив при этом губу о столешницу.

– Ты что ж делаешь, гад? – поднялась Танька. – Ты что мне обещал? Ты какие клятвы давал? Отпинал раз – и хватит, зверюга окаянная…

– Еще раз встрянешь, и ты получишь, – заверил Лом и коньячку выпил.

– Дурак, – покачала головой Танька, помогая мне подняться. – Сваляла баба дурака, не того выбрала. Был бы умный – простил, по-доброму всегда лучше.

– Топай отсюда! – заревел Лом. – Загостилась.

– Видишь, что выделывает? – пожаловалась я, размазывая слезы.

– Проявляй гибкость, – посоветовала Танька и отбыла восвояси. Ей хорошо говорить…

Лом устроился возле телевизора. Я помыла посуду и заглянула к нему.

– Генка, можно я на диване лягу?

– Можно в спальне, – усмехнулся он.

– Ты драться будешь.

– А это уж как услужишь.

– Пошел ты к черту… – разозлилась я.

– Тогда на выбор: кухня или вон прихожая, можешь коврик взять и лечь у двери.

– Чтоб ты подох, скотина! – от души пожелала я.

Держалась я неделю, потом пришла в спальню. Лом довольно ухмыльнулся:

– Никак надумала, Ладушка?

– Пообещай, что драться не будешь!

– Еще чего…

Мое водворение в спальне закончилось плачевно, я заработала синяк под глазом, огрела Лома настольной лампой и остаток ночи провела на балконе. Но в этот раз не ревела, а, поглядывая на проспект, ухмылялась. Танькины слова возымели действие, все чаще появлялась мысль: неужто я и вправду этого дурака не облапошу? Ладно, гад, ты у меня будешь на задних лапах ходить и хвостом вилять.