Властелин моего сердца - Беверли Джо - Страница 49

Эмери с удовольствием включался в обсуждение теории или тактики, но становился циничным, если речь заходила о героизме, и отмалчивался, когда начинали подсчитывать убитых. Хью – тот просто упивался сражением, его глаза сияли. Эмери же становился серьезным.

«Как печально, – думала Мадлен, – что мужчинам такого происхождения, как Эмери, в этом мире приходится выбирать только между кольчугой и сутаной».

Она сомневалась, что ему подошла бы монашеская жизнь, хотя кровопролитие ему явно претило. Теперь еще больше она молилась о том, чтобы в Англии воцарился мир и они могли спокойно жить, она и ее муж, заботясь о земле и защищая своих крестьян. Но когда до них дошли вести о схватках короля с мятежниками, она поняла: это такая же несбыточная мечта, как и то, что однажды ночью муж снова придет к ней, шепча слова любви.

Мадлен и Эмери по возможности избегали друг друга, но пришел день, когда уже нельзя было тянуть с ремонтом хранилищ. Она нашла Эмери на восточном земляном валу, где он орудовал лопатой вместе с дюжиной других мужчин. Его волосы, слипшись от пота, свисали тонкими прямыми прядями, и на нем ничего не было, кроме свободных штанов до колен и башмаков. Он перестал носить свое золото, и его рука была прикрыта только выпачканной в земле повязкой.

Его штаны держались низко на бедрах, и его великолепный торс еще раз предстал перед ее глазами. Он блестел от пота, а не от речной воды, но она все равно его узнала. Подтверждением служила голубая отметина на левом плече. Сможет ли она когда-нибудь, с горечью подумала Мадлен, пробежаться языком по ложбинке на его спине?

Кто-то известил его о приходе жены, и он обернулся, воткнул лопату в землю и спрыгнул к ней.

– Да? – спросил он.

Мадлен смотрела на грубые шрамы на его левом плече. Они не только портили красоту его тела, но и говорили о его близкой встрече со смертью.

– Что же с тобой случилось?! – спросила она.

Он поднял руку и потер шрам.

– Тебе не хватает опыта общения с воинами. Удар топора в битве на Сенлаке. Ты оторвала меня от работы, чтобы осмотреть мои шрамы?

От этого упрека Мадлен похолодела.

– Ты не должен так сильно напрягать руку. И мне нужны мужчины для ремонта кладовых.

– Моя рука в порядке, и все мужчины нужны здесь, чтобы завершить строительство защитных сооружений. Может быть, потом. – Он повернулся и хотел уйти.

– Потом может быть слишком поздно. Что толку возводить укрепления, если зимой все мы умрем с голоду?

Он обернулся.

– Попридержи язык! – Но тут же добавил: – Я пришлю двух человек.

Эмери вернулся к работе, и Мадлен какое-то время наблюдала за ним, беспокоясь за его плечо и запястье. Его правая рука зажила. Мадлен понимала, что повязку он носит только для видимости, чтобы не надевать браслет на такой тяжелой работе. А с этим плечом он уже прожил почти два года и должен хорошо знать, что может себе позволить. Беспокойство о его здоровье только напомнило ей об их отчужденности.

Но теперь у нее были рабочие. И власть. Правда, Эмери настаивал на ее формальной покорности ему, но он позволял ей свободно распоряжаться в замке и поддерживал ее авторитет.

У Мадлен вошло в привычку часто и неожиданно обходить кухни, чтобы пресекать любые попытки обмана или расточительства. Она лично следила за сбором остатков пищи и их распределением между неимущими. На косые взгляды и невнятные проклятия кухонной обслуги Мадлен не обращала внимания. Пожалуй, она находила в этом некоторое утешение. Не было уже той жгучей ненависти, как прежде. В их хмурых взглядах проскальзывало сдержанное уважение.

Так же относились к ней и служащие в замке женщины – ткачиха Альдреда, швея Эмма, Хильда, занимавшаяся стиркой. Они угрюмо подчинялись.

Однако когда они вместе выполняли тонкую работу, ей хотелось бы менее гнетущей обстановки. В монастыре во время шитья бывали перерывы, когда разрешалось поговорить. При дворе Матильды дамы за вышивкой беззаботно болтали. Здесь же, стоило ей войти в комнату, как стихали все разговоры. Она была страшно одинока.

Однажды она приказала высечь одного из поваров. С досадой она вспомнила клятву никогда не применять кнут в Баддерсли, но этот человек крал цыплят для продажи, а ведь все они боролись за выживание, за то, чтобы вообще уцелеть. Здесь не до сантиментов. С кухонной обслугой было особенно трудно. Ей было противно смотреть, как они жируют со своими семьями, тогда как остальные голодают.

Но и в этом случае порка не была жестокой, просто демонстрация ее воли. Она заставила себя стоять и наблюдать, как Хью выдает виновнику десять ударов. Потом она дала жене наказанного мазь для спины и понадеялась, что его пример послужит предостережением для других.

Эмери присоединился к ней, когда экзекуция прошла наполовину. Он не стал вмешиваться, но, когда все кончилось, поинтересовался:

– В чем он провинился?

Она рассказала, он кивнул и удалился, но на лице его явно читалось недовольство. Может, он не одобрял ее методы поддержания дисциплины? Тем же вечером она спросила его об этом. Но он сказал только:

– Ты полностью распоряжаешься домашней прислугой, пока не проявляешь излишней жестокости.

«Зачем, – устало подумала Мадлен, пытаясь его понять, – раз уж вся жизнь, все дни и ночи твердо расписаны надолго вперед».

Но дела шли все лучше. Палисад был достроен, крепкий и надежный, ворота установлены на место, а рабочие трудились на башне. Эмери считал, что не стоит заниматься ею слишком много, лучше потом выстроить из камня. Кладовые были отремонтированы и начали заполняться.

Мадлен временами слышала пение в рабочих комнатах и в полях. В деревне оказалось много детей. Они работали в хозяйствах, но часто, играя, носились, постоянно путаясь под ногами.

Но никакие улучшения не принесут пользы, если Мадлен не удастся заготовить продукты на зиму. Летом даже плохо обработанные поля и запущенные огороды Баддерсли могли прокормить людей, но с наступлением зимы только ее предусмотрительность позволит им всем остаться в живых. Можно пойти по легкому пути, ожидая от мужа постоянной поддержки деньгами. Но его состояние небезгранично. Эмери отдал ей это имение и предоставил полную свободу управлять им. Господь свидетель, она с этим справится!

Мадлен распорядилась сушить большую часть урожая гороха и бобов и обдумывала, какие бы еще растения заготовить на зиму. Она понимала, что им следует сохранить до зимы все, что возможно. Однообразие пищи в темные зимние месяцы обычно приводит к слабости, потере зубов и зрения. Но и в ожидании холодов людям нужно получать вдоволь сытной и полноценной пищи, чтобы вступить в это тяжелое время года как можно более сильными. Мадлен отчаянно нуждалась в помощи и совете, но даже если Эмери и разбирался в таких вещах, она не могла обременять его лишними заботами.

Она присела отдохнуть на скамейку возле часовни, когда страж на палисаде прокричал, что видит приближающихся путников. Должно быть, это были простые люди, раз об их прибытии дозорный не оповестил сигналом рога. Мадлен поднялась и направилась к воротам.

Две запыленные фигуры проворно двигались по дороге. Когда они подошли ближе, стало понятно, что обе молодые, крепкие женщины – монахини. Было видно, что они пришли издалека, хотя и передвигались легко. Когда Мадлен подошла приветствовать их, ее поразило, какие у них ясные веселые глаза. И еще оказалось, что они близнецы.

– Добро пожаловать, сестры. Можем мы предложить вам что-нибудь?

Обе женщины поклонились.

– Кров и стол, – сказала одна с широкой улыбкой.

Другая добавила:

– Мы пришли от настоятельницы Уилфреды, чтобы помочь вам.

Мадлен удивленно заморгала. Монахиня протянула ей пергамент.

– Я сестра Гертруда.

– А я сестра Уинифред.

Мадлен сказала, что рада их видеть. Она распорядилась, чтобы их вместе поместили в алькове, принесли им воды для умывания и накормили.

Письмо от настоятельницы Уилфреды содержало только представление двух монахинь, а также служило конвертом для другого, более длинного послания от еще одного человека.