Собака моего врага - Остапенко Юлия Владимировна - Страница 1

Собака моего врага

Десять шагов, отделявшие ворота от дверей дома, дались ему так трудно, как никогда не давались мили. Последние ярды Трой прохромал, волоча немеющую ногу за собой и с трудом удерживая вой, рвущийся сквозь стиснутые зубы. Кровь из разрубленного бедра била по пальцам, судорожно сжимавшим рану. Кровь эта была горячая, живая, и орошала кожу так же приятно, как кровь Вонгерда минуту назад. Трою нестерпимо хотелось обернуться и посмотреть на тело, распростёртое посреди двора, но он знал, что любое промедление сейчас может стоить ему жизни. К тому же, пройдя первые пять шагов, он не мог уже думать ни о чём, кроме этой проклятой двери.

Когда она наконец подалась под его натиском, он впервые за последние месяцы ощутил глубокое ноющее облегчение. Громко вздохнув то ли от боли, то ли от радости, Трой повалился на скамью у входа. Грохнул мечом об пол, сорвал пояс, туго обхватил им бедро повыше разреза, затянул зубами – руки мелко тряслись. Тугая струя, бьющая из раны, тут же опала, превратилась в тягучий тёмный ручеёк. Было тихо, только надрывалась лаем цепная собака во дворе, да капли крови стучали о дощатый пол.

Трой поднял голову, огляделся в поисках чистой ткани, чтобы сделать перевязку, увидел женщину, неподвижно стоящую в углу, перевёл взгляд дальше и остановил его на скатерти, покрывавшей обеденный стол. На нём сладко дымилась каша – ещё четверть часа назад Вонгерд собирался пообедать. Трой поднялся, придерживаясь за стену, поковылял вперёд, сильно припадая на здоровую ногу. Раненой он уже не чувствовал вовсе, даже боль отпустила. Оказавшись у стола, Трой схватил скатерть одной рукой, дёрнул на себя. Миски, ложки, чашки со стуком полетели вниз. Трой сел на пол и принялся рвать скатерть на длинные узкие полосы.

Женщина в углу по-прежнему не двигалась. От неё исходил крепкий, кисловатый запах ужаса.

– Не трону, не бойся, – вполголоса сказал Трой, вспарывая ножом штанину. Ткань успела присохнуть, и он отодрал её от раны, скривившись от вспышки боли.

Женщина наконец шевельнулась, слабо, неуверенно. Трой привычно уловил движение боковым зрением, но даже не поднял глаза. Она была никто. Она была не опасна. Опасность он нутром чуял. Когда она что-то промычала, низко и сдавленно, он и не подумал, что она обращается к нему, и продолжал возиться со своей ногой. Женщина ещё помедлила, по-прежнему слабея от страха, а потом раздельно, хотя и с большим трудом проговорила:

– Промыть бы…

– Валяй, – равнодушно ответил Трой. Она рванулась с места, будто подстреленная газель, загремела чем-то, зашумела – Трой не обращал внимания, всё так же зная, что опасности нет. Женщина опустилась перед ним на колени, поставила таз с водой у его ног, прямо в лужицу крови.

– Не так. Надо… – она осеклась и молча вынула из рук Троя бинты, умудрившись не задеть его даже кончиком пальца. Трой привалился к ножке стола и закрыл глаза. Так и сидел, пока женщина лила воду на рану и вычищала прилипшие ошмётки ткани, даже не морщился уже. На смену облегчению пришла усталость, и ему страшно хотелось спать.

Он почувствовал, когда она закончила, и открыл глаза. Его бедро было плотно и аккуратно перемотано, белизна лоскутов резала глаз. А женщина всё так же стояла на коленях, уронив руки вдоль тела, и смотрела на Троя огромными глазами, тёмными, как колодцы, до краёв заполненные животным ужасом.

– Ты кто ему? – неохотно спросил Трой. – Рабыня? Дочь?

– Жена, – ответила она так тихо, что Трой скорее угадал ответ по движению губ, чем услышал его.

– А-а, – вяло протянул он. – Только не жена теперь. Вдова.

Он задрал руку над головой, нащупал край стола, тяжко опёрся, начал подниматься. Женщина резво подскочила к нему, подхватила, обвила грудь руками. Трой не стал её отталкивать.

– Кровать тут где? – спросил он, шаря мутнеющим взглядом по дому – в глазах темнело, и он плохо различал окружающие предметы.

Она без единого слова поволокла его куда-то в сторону. Трой расслабился, лишь давая себе труд перебирать здоровой ногой, и с наслаждением рухнул на мягкое. Женщина подхватила его ноги, бережно положила на кровать, накрыла. Её прикосновения были умелыми и заботливыми, но это была какая-то холодная, сухая забота, будто от долга шла, а не от сердца – он потому и подумал сперва, что она рабыня.

– Это его постель? – спросил Трой, не открывая глаз.

– Его, – прошептала она.

– Хорошо, – сказал Трой и удовлетворённо вздохнул. «Так-то, Вонгерд, – подумал он. – Ты бы не был против, правда? Как я бы не был против, чтобы ты спал в моей постели, если б убил меня прежде. Это право победителя, моё право. И я пользуюсь им не для того, чтобы унизить тебя – просто так вышло…» Последняя мысль отозвалась смутной тревогой, будто осталось что-то очень важное, о чём он забыл.

– Тело, – сказал Трой. Услышал отдалённое, почти неразличимое «Что?..» и повторил: – Тело.

Но больше ничего сказать не смог, потому что провалился в забытье, и последнее, что он запомнил, был приглушённый лай собаки во дворе.

Это, конечно, было опрометчиво – заснуть под надзором жены только что убитого врага, врага, которого выслеживал, гнал, травил много лет подряд. Засыпая, Трой отдавал себя в её власть, точнее – отдал бы, если бы это существо знало, что такое власть и как ею пользоваться. А оно не знало. Он понял это, увидев её в первый раз там, в углу, замершую статуей, и тогда уже перестал считать человеком. Вонгерд, возможно, смог бы зарезать раненого и спящего. Собака, надрывавшая глотку во дворе, могла бы вцепиться в горло. А эта – только дрожала да глазами хлопала.

Трой доверился инстинкту и не ошибся. Когда он проснулся, псина всё так же орала во дворе – хрипло и с промежутками, но по-прежнему упрямо. Трой представил, как она рвётся к телу хозяина, срывая сталью ошейника кожу с шеи, и вскинулся, приподнялся на локтях, встревоженно завертел головой.

Женщина, сидевшая на скамье у него в изголовье, тут же вскочила и склонилась над ним. Трой только теперь заметил, что у неё чёрные волосы.

– Пить хочешь? – спросила она и тут же протянула ему полную чашку. Трой молча принял, осушил залпом, вернул.

– Ещё?

Он кивнул, глядя за окно. Там было сумрачно – не понять, то ли вечереет, то ли он проспал до утра, и только начинает светать, то ли день стоит на дворе, просто пасмурный. Но теперь эта мысль его не обеспокоила. Он больше никуда не торопился.

Трой осушил вторую чашку, отдал, не поблагодарив. Сел, упёрся руками в края кровати, подтянулся. Онемение в ноге прошло, но какая-то она непослушная была, неродная будто – так, словно ногу Вонгерда ему пересадили, в качестве военного трофея. «В преисподнюю такие трофеи», – мрачно подумал Трой и снова пошевелил ногой. Шевелилась, зараза, но будто бы не так, как он хотел, неправильно как-то. Трой поднатужился и спустил ноги на пол. И лишь только ступня коснулась пола, всю ногу до бедра пронзила такая боль, будто её отрубили начисто.