Моя строптивая леди - Беверли Джо - Страница 55

Некоторое время спустя их провели в номер, где была приготовлена теплая вода. На постели лежало голубое платье — судя по крою и отделке, выходной наряд одной из служанок. Оно выглядело изрядно поношенным. Син расправил его, встряхнул и передал Честити.

— Надеюсь, подойдет, но что за лохмотья! Клянусь, близок тот день, когда я разодену тебя в пух и прах… — он подмигнул, — и, конечно, сразу раздену.

Против воли Честити бросила вороватый взгляд на постель.

— Отличная мысль! — сказал Син и начал раздеваться.

Решил привести в порядок одежду? Но зачем тогда снимать все?

— Ну! — сказал Син, стоя перед ней в чем мать родила.

— Что «ну»? — уточнила она, прикрываясь платьем.

— И когда ты начнешь раздеваться? Я хочу, чтобы ты любила меня открыто — без всякого притворства, без маски, при свете дня.

Он желал ее и не скрывал этого, но не собирался делать первый шаг. Честити поняла, что все зависит от нее и Син не будет настаивать. Это шанс, подумала она, сблизиться им — Честити Уэр и Сину Маллорену, каждому в своем истинном облике. Упустить такой шанс было бы слишком больно. Брак для них невозможен, что бы там ни думал Син, и невозможно для нее жить с ним во грехе. Завтра им придется расстаться. Сейчас можно один раз сблизиться телом и душой…

Когда Честити раздевалась, руки ее дрожали. Не сразу сумела сбросить последний предмет одежды — мужское нижнее белье. Стояла, держась за кромку коротких кальсон, не могла разжать пальцы.

Син не торопил ее.

— А знаешь, — произнес он медленно, — в тебе нет ничего мальчишеского. Иди ко мне! Сама, по своей воле.

Оцепенение оставило Честити. Бегом пробежав несколько шагов, что отделяли ее от Сина, она бросилась ему на шею. Он обнял ее — крепко, но с нежностью.

— Почему ты плачешь, милая?

— Потому что мне так больно! Я не знаю, как мы будем… как мы сможем…

— Я что-нибудь придумаю. А теперь дай мне взглянуть, где болит.

— Син!

— Молчи.

Он уложил ее лицом вниз. Легчайшим прикосновением он проследил каждый из рубцов. Честити лежала неподвижно, закусив губу.

— Что за человек! — заметил он вполголоса.

— Жестокий и опасный. Держись от него подальше!

— Наоборот, я хочу с ним встретиться. И убить. На этот раз он не мешал ей повернуться.

— У тебя не будет и шанса… — начала Честити и умолкла.

Глаза Сина совсем потемнели и горели мрачным огнем. Она вдруг усомнилась в неуязвимости отца.

— Если нужно, милая, я создам свой шанс из ничего.

— Не нужно! — Честити схватила его за руку. — Отец имел право наказать!

— Но не издеваться над тобой! Не мучить тебя!

— Син… — Она сделала глубокий вдох, чтобы говорить спокойно. — Син, дай слово, что не станешь мстить моему отцу. — Не получив ответа, она попробовала подступиться иначе. — Дай слово, или я встану и оденусь!

— Что ж, одевайся, — сказал он и отодвинулся, а потом и вовсе выбрался из постели.

Честити почувствовала потерю и холод, леденящий холод.

— Думаешь, я не способен справиться с желанием? Не пытайся манипулировать мной таким образом, это бесполезно. Твой отец не заслуживает того, чтобы жить, и не только из-за того, что бил тебя, обрядил в наряд шлюхи и грозил отдать в бордель. Это не был родительский гнев, ведь так?

Вопрос прозвучал внезапно и застал девушку врасплох. Син, конечно же, прочел ответ на ее лице. Его решимость пугала, пугали и мысли о том, что выйдет из его столкновения с графом, но всего ужаснее был страх потерять его. Его потребность в ней оказалась не настолько сильной, как ее потребность в нем.

В который уже раз Син угадал ход ее мыслей, потому что вернулся к постели.

— Ты нужна мне до боли, — сказал он, поцеловал ее и снова отошел.

Честити бросилась за ним и обхватила сзади за талию.

— Тогда люби меня!

Син повернулся. Нетерпеливая дрожь его тела подсказала, что его железный самоконтроль слабеет. Честити прильнула теснее, целуя все, до чего могла дотянуться. Она не заметила, как и когда они снова оказались в постели. Это был какой-то ураган страсти, но странное дело — боль совершенно не давала о себе знать, словно исчезла.

В какой-то момент Честити подумала: как змеи… так вьются змеи вокруг друг друга! Они стали как будто одним сплошным комком наслаждения в горячей и сладкой бездне, куда не достигает отголосок даже самого бурного скандала…

Но потом Честити вернулась к действительности и пониманию, что впредь придется довольствоваться только воспоминаниями. Она прижалась к мужскому телу, борясь со слезами.

— Честити?

Она отняла руку от глаз. Взгляд зеленых глаз был повелительным.

— Той ночью Хлоя не была девственной. Мне нужно знать, кто и когда…

— …и сколько их было.

— Речь не об этом. Мне нужно знать, потому что и в этом я чувствую что-то странное. Я хочу знать все!

— Значит, я не имею права на тайну?

— Мы уже обсуждали и это, любовь моя. Зачем тебе тайны от меня? Если хочешь, я расскажу обо всем, что у меня было и с кем.

— А что, ты помнишь всех? — съязвила девушка. — У тебя же их было столько, что не хватит никакой памяти!

— Зря ты так думаешь. Я никогда не ложился в постель удовольствия ради — скорее, ради женщины, которая мне понравилась. К примеру, я ни разу не переспал с полковой шлюхой, потому что они все на одно лицо. Я выпытываю твою тайну потому, что это часть чего-то большего, какой-то мистерии, что всерьез меня беспокоит. Расскажи!

Честити не хотела облекать эту часть своей истории в слова. Во-первых, это было больно и унизительно, а во-вторых, не могло не настроить Сина еще более отрицательно по отношению к ее отцу Но в глубине души ей хотелось видеть его реакцию на то, что Хлоя все-таки была невинна.

— Что же ты молчишь? — настаивал Син. — Боишься, что мое отношение к тебе изменится? Никогда! Даже если над тобой надругался целый полк, я не стану меньше уважать тебя. Скорее, наоборот — больше, раз после этого ты осталась такой, какая есть.

И Честити рассказала.

О развратном ухаживании Генри Вернема и о том, как отец поощрял его, как упорствовал в своем желании выдать ее за этого человека. О том, как Генри был застигнут в ее постели, о трости и о подлом поступке подкупленного доктора.

По мере того как история разворачивалась, лицо Сина темнело от гнева.

— Твой отец умрет! — процедил он сквозь зубы, когда Честити умолкла. — Вернем тоже!

— Оставь это! — взмолилась она. — Все равно ничего уже не исправить!

— Я найду способ все исправить. И отомстить.

Несколько минут, пока Син обуздывал ярость, длилось молчание. Наконец он погладил девушку по растрепанным волосам.

— Я сказал, что буду мстить, и я отомщу, но не за свои обманутые надежды. Не думай так, милая. Для меня ты стала еще прекраснее и еще чище.

Было так чудесно слышать эти слова, что Честити разрыдалась.

— Не плачь. — Син со вздохом привлек ее к себе. — Как раз теперь плакать ни к чему — все уже хорошо и таким останется. Тебе никогда больше не придется ни бояться, ни страдать. Клянусь в этом! Ты знаешь, что я всегда держу слово.

Этому хотелось поверить, но Честити получила слишком жестокий урок. Она высвободилась.

— Ты очень хороший человек, Син, но один против всех. Отец сокрушит тебя.

К удивлению, он расхохотался.

— Ты все время забываешь, что имеешь дело с Маллореном!

Честити не нашлась что сказать на это и лишь молча смотрела на него. Син соскочил с постели и потянул ее за собой.

— Всем одеваться! — Он дал ей звучного шлепка по заду, а в ответ на изумленный взгляд пояснил:

— Это за то, что в «Доме у дороги» ты прикидывалась прожженной девицей. Надо было прямо сказать, что это с тобой впервые.

Затем он начал одеваться, и, словно в тумане, Честити последовала его примеру. Она надела безвкусную розовую сорочку, кричащие нижние юбки и прикрыла все это поношенным платьем служанки. Не дожидаясь просьб, Син подошел затянуть ей сзади шнуровку — милая, трогательная фамильярность.