Восставшие из рая - Олди Генри Лайон - Страница 11

Кстати, со свойственным коренному селянину презрением Черчек заявил, что горожане к Ларю ездят нерегулярно и редко когда группами. В основном в одиночку.

Слова «группы» Черчек не знал. Это его Талька научил, и оно деду ужасно понравилось.

– ХР-Р-Р-РУП-П-ПЫ! – рокотал старик, и борода его излучала море удовольствия.

По-моему, он считал это особо заковыристым ругательством и восхищенно поглядывал на моего сына.

Я прикинул шансы пробраться в толпе паломников к треклятому Книжному Ларю и на месте разобраться в ситуации. Отчаянно, но не безнадежно. Правда, что делать с легендарной Зверь-Книгой, буде таковая обнаружится, я не знал. Надеюсь, что она все же больше – Книга и меньше – Зверь… поглядим, удерем, а там и думать станем.

Я поразился собственной лихости и высказал соображения вслух.

Идея была принята, поскольку никто ничего лучшего все равно не предложил, и я тут же принялся объяснять Тальке, что он никуда по малолетству не пойдет, а останется на хуторе с…

Я чуть было не ляпнул «с Вилиссой», но вовремя заткнулся. Черчек решил, что я имею в виду его, и с грубоватой нежностью потрепал пацана по голове.

Существовала еще одна загвоздка, о которой мы даже не подумали, – наши тени. Я совсем забыл, что аборигены Переплета теней не отбрасывают, по непонятным мне причинам. Старый Черчек поджал губы, рявкнул на одного из своих парней, зачем-то сунувшегося в хату, – и брезгливо сообщил, что здешнюю шваль Солнце в упор не видит и видеть не хочет. Оттого, мол, они тени и не отбрасывают.

Это меня утешило мало. Но тут я заметил, что Вилисса что-то шепчет на ухо просиявшему Тальке, и тут же мой сын нагло заявил, что ему, с его Даром, это дело – раз плюнуть. Он, дескать, таких туч недели на две вперед нагонит, что ни о каких тенях и речи быть не может.

Я глянул на Вилиссу, и она слабо кивнула в ответ. Ну что ж, глядишь, в паре с Талькой и выйдет у них что-нибудь…

Неугомонный Бакс немедленно собрался в разведку – как выяснилось, в ближайший сельский кабак, дабы испытать на практике «бестеневое освещение» и заодно произвести рекогносцировку.

Последнее слово также очень понравилось Черчеку, но с первых пяти попыток деду не удалось его произнести, и старик лишь тоскливо помянул свои молодые годы, зря ушедшие.

Я заподозрил, что кабак интересует Бакса и по другим соображениям, но промолчал. Меня эта Баксова идея вполне устраивала.

Талька с Вилиссой заперлись в сарае, и вскоре небо действительно заволокли угрюмые темные тучи – я только головой качал и диву давался, – а Бакс помахал мне рукой и отправился на разведку в кабак.

– Я тоже ухожу, – бросил я Черчеку. – Собраться поможешь? Только мне по-быстрому надо…

– В Книжный Ларь? – ухмыльнулся старик, показывая на удивление крепкие зубы. – Пошли, я тебе одежку подкину, за городскую сойдет… и харчишек на дорогу. А за мальца не бойся – приглядим…

Я уходил к Книжному Ларю. Один. Бакса я брать с собой не собирался. Если что – он присмотрит за Талькой. В этом я не сомневался. Если что – пришедший за моим пацаном сначала встретит грубого толстого дядю Бакса…

Вот это «если что» и мучило меня больше всего.

Если – что?!

Глава пятнадцатая

Талька выбрался из сарая и радостно сообщил мне, что «делать погоду» уже не требуется – согнанные отовсюду тучи рассасываться явно не собирались, – а требуется просто время от времени приглядывать за ней, за погодой то есть, на всякий случай.

Похоже, мой сын уже наловчился приглядывать за небом и делал это в охотку и с удовольствием.

Потом Черчек, собиравший мой дорожный узелок, увел Тальку куда-то в сторону, шепчась с ним по дороге и поглядывая в мой адрес; Вилисса упрямо сидела в сарае, Черчековых парней тоже видно не было… клубящиеся тучи навевали уныние, и до момента выхода делать было абсолютно нечего.

Я уселся на вкопанную в землю лавку и стал наблюдать за худющей черной кошкой, караулившей мышь или какую-другую добычу у дверей избы. Терпения у кошки было навалом, у меня – не меньше…

И мы дождались.

Из избы на порог бочком выбралось лохматое серо-болотное существо с ладонь ростом, напоминавшее маленького старичка. Лохматик огляделся и глухо заугукал себе под нос.

«Домовой! – опешил я. – Ей-богу, домовой!»

Однако у настырной кошки появление домового не вызвало никакого удивления. Она стремительно прыгнула на свою намеченную жертву, но в последний момент домовенок успел заметить грозившую ему опасность и отскочил в сторону.

Завопив дурным голосом, он кубарем скатился по ступенькам и бросился наутек. В этом была его ошибка – ему следовало вернуться обратно в хату и забиться в какую-нибудь щель, откуда кошка не смогла бы его выцарапать. Во дворе же, на открытом месте, у него не оставалось ни малейшего шанса.

Но тут в его судьбу вмешалось Провидение. Вернее, при́видение – в моем лице.

Брошенный мною увесистый камень в кошку не попал, однако погоня была мгновенно прервана, и мяукающий хищник поспешил скрыться в узком лазу, который вел, очевидно, в подвал, – а насмерть перепуганный домовой с размаху ткнулся в мою ногу, наполовину уйдя в нее.

С видимым усилием и чмокающим звуком он выбрался обратно и, не удержавшись на маленьких кривых ножках, растянулся на земле. Я улыбнулся и протянул руку, чтобы поднять неудачника, – но тут из подвала раздался такой панический и душераздирающий мяв, что я невольно вздрогнул и глянул в ту сторону.

Незадачливая кошка пулей вылетела из лаза; шерсть на ней частично стояла дыбом, частично висела клочьями. Животное рвануло через двор и мигом исчезло, а из лаза показалось следующее действующее лицо.

«Родственник», – догадался я. Действительно, человечек из подвала был копией первого домового, разве что несколько крупнее и более взъерошенный. Цвет его был ближе к бурому; в ручках он сжимал острую и ржавую железку. Когда-то это, видимо, был нож, но для подвального героя он служил боевым двуручным мечом, чуть ли не с него самого ростом. Если не больше.

Рядом со мной зашелестела трава, и я обернулся. Это подошли Черчек с Талькой. Талька во все глаза глядел то на одного домового, то на другого.

Лицо старика было сумрачным, как всегда.

– Домовые? – на всякий случай осведомился я.

– Они самые, – кивнул Черчек. – Этот, – он указал на кошачью жертву, сидевшую на земле у моей ноги, – этот – запечник. В доме живет, за печкой, значит… Куролесит помаленьку, но ничего, терпеть можно. А вон тот, злющий, – подвальник. У-у, Падлюк!

– Что, вредный? – сочувственно спросил Талька.

– Не то слово! – Тут Черчек узрел железку в руках подвальника, и его лицо (Черчека, а не домового) налилось дурной кровью. – А-а, так вот куда мой ножик запропастился! Я его, как дурень, с зимы ищу, а он тут, рядышком! Ну, Падлюк (это кличка у него такая, Падлюк, – пояснил старик мне), ну, зараза, ты у меня допрыгаешься! А ну, отдай немедленно!..

Подвальник по кличке Падлюк скорчил в ответ гнусную рожу – она у него и так была весьма паскудная, а стала еще гнуснее, – затем скрутил здоровенный, не по росту, кукиш и шмыгнул обратно в подвал.

Чем и спасся от полена, которым не замедлил запустить в него возмущенный Черчек.

Нож подвальник, естественно, уволок с собой.

– Так вот чем он бочку с квашеной капустой открыл! – продолжал кипятиться дед. – И добро б сожрал, а то по всему погребу разбросал! Вонища теперь от нее – я-то не сразу спохватился… А ты, Болботун, чего веселишься?! – прикрикнул он и на запечника. – Небось вместе шкодили, а?

Запечник Болботун поспешил спрятаться за мою ногу, а Черчек все бушевал, сразу забыв о нем: