Шмагия - Олди Генри Лайон - Страница 11

Вот только виц-барон с сыновьями повели себя странно. Наверное, потому что не были ценителями. Один из баронетов, бормоча вульгарную чушь, каковую, очевидно, полагал заклятьями от сглаза, швырнул в обсерватор булавой. Разумеется, ни рапид-трансмутанту, ни ложному облику Просперо, бушевавшему там, булава вреда не причинила. Зато, пролетев сквозь личину, угодила точнехонько по затылку флаг-доезжачему, обеспечив последнему длительный отдых в кустах чемерицы. Результат привел баронета во гнев, и дородный юнец обнажил вторую булаву, полон решимости поразить-таки «летучую пакость».

Боевого мага он явно не узнал.

Тем временем виц-барон дал шпоры своему гнедому, бросив коня прямиком к Его Величеству. Неизвестно, каковы были намерения Борнеуса, но капитан лейб-стражи Рудольф Штернблад никогда не считал себя докой по части сердечных мотивов и побуждений. Души прекрасные порывы – дело частных психей-наемниц. А капитан считался человеком действия, причем действия узконаправленного. В связи с чем и принял меры.

Короче, до Эдварда II виц-барон не доскакал. И гнедой не доскакал тоже.

Да и баронет-метатель надолго угомонился.

Старший сынок Борнеуса в это время рубил секирой беззащитного Андреа Мускулюса, занятого малефициумом во спасение короны. К счастью, секира увязла в дубовой ветке, а баронета оглушили и связали егеря.

– Руди, забирай величество! В лагерь, все в лагерь! – давясь хрипом, успел крикнуть Просперо. Через секунду радужный пузырь растаял в воздухе. Зрелище, надо заметить, прелестное, но Мускулюс его не видел. Без сил, временно ослепнув, колдун валился с лошади.

Спасибо кому-то: поймали.

В столицу возвращались галопом. На этот раз для Мускулюса нашлось место в карете: Его Величество лично распорядились! Иначе остался бы консультант лейб-малефициума в Филькином Бору на весь испытательный срок. Экстрим-сброс маны даром не проходит. А для адепта школы Нихона Седовласца оборачивается жесточайшим расслаблением членов на сутки и более, которое сменяется периодом упадка сил. Как после народной реттийской игры «колья-на-измолот», где игроки молотят друг дружку кольями, брезгуя защитой: кто, значит, быстрее свалится.

Надо сказать, что Просперо Кольраун был достойной парой ученику, кряхтя и охая.

На обратном пути не обошлось без горсти мелких пакостей. Колесо у кареты отвалилось, слуга по дурости в костер «горючих слезок» вместо дров подбросил, повар ошпарился и выражался такими словами, что имей он хоть каплю маны… Однако мало-помалу неприятности сошли на нет и заглохли без серьезных последствий. Словно гадкий уксус, щедро вылитый на короля со свитой, постепенно выдохся.

Мускулюс диву давался. Он готов был поклясться головой, что никакой вред-волшбой в лесу не пахло! А тем паче «заточенной» на подрыв трона Реттии. Подпруга лопнула, рука дрогнула, серп метательный мимо пошел, хрыч-секач невпопад из кустов выломился… Не колдовством, значит, а естеством: не пахнет, не жжется, а вся дрянь как бы сама собой творится. Устроить жертве целый букет гадостей – это опытному малефику раз плюнуть, два топнуть. Только вот беда: коллега-чароплет непременно чужую ману учует! Может ли пес помочиться, чтоб другой кобель не унюхал?!

То-то и оно…

По возвращении в столицу Департамент Монаршей Безопасности без отлагательств предпринял расследование. Отправили в Филькин Бор взвод опытных каземат-сыскарей для следственного эксперимента. К сожалению, из-за разлива Ляпуни оные служащие добрались до места происшествия лишь зимой, когда река замерзла. В столицу они вернулись ближе к весне, и их отчет отличался противоречивостью. Семейку Борнеусов, ожидавшую возвращения дознатчиков в номерах казенной темницы, подвергли допросу – под пыткой выяснив их благие намерения. Спасали, дескать, Его Величество, клали голову на алтарь отечества. Господина Кольрауна в шаре никак не узнали, сочтя злобным демоном по виду и действиям. Гнедого гнали исключительно на подмогу августейшей особе, ибо колдун глазил. Вскоре следствие было прекращено, виц-барона с сыновьями выпустили из темницы с почестями, принеся публичные извинения, и высочайше наградили Орденом Нечаянной Доблести, специально учрежденным по такому случаю.

А колдуну Андреа Мускулюсу зачли испытательный срок.

С благодарностью перед всем лейб-малефициумом.

Мускулюс не знал, что накануне оправдательного приговора в королевской спальне обнаружилась непонятно как туда попавшая депеша от печально известного Совета Бескорыстных Заговорщиков. Извиняясь за неудавшееся покушение, СоБеЗ заверял, что отныне Эдвард Реттийский внесен в список неприкосновенных для покушений лиц. Впрочем, колдун не знал об этом и сейчас, а значит, подобные сведения выходят за рамки воспоминаний Андреа Мускулюса.

Это так, к слову.

Caput III

– …Ой, что за сударь к нам пожаловал? Ай, тяжко сударю идти! Уй, кошель к земле тянет? Эй, Тацит с Ощипом спешат на помощь! Сей минут облегчим бедного сударя…

– Уймись, Тацит. Это малефик из столицы. Нагрузимшись, – мрачно уведомил добрых людей служка, выделенный Мускулюсу в провожатые.

– Ась?!

Приятель разговорчивого Тацита явно услышал незнакомое слово. И, скорее всего, принял его за ругательство. Зато живчик Тацит оказался куда более эрудированным:

– Ах, это же совсем другое дело! Ух, что ж ты сразу не сказал?! Эх, проводим сударя! Не ровен час, пристанет шелупонь стоеросовая, а на всяк чих не наглазишься! Да и зачем ману на шантрапу тратить, когда Тацит Горлопан завсегда с радостью? Идемте, сударь малефик, гоните прочь тугу-беду…

До тупого Ощипа наконец дошло, с кем они имеют дело. Богатырь заторопился поддержать напарника:

– Дык эта… оно самое! Супроводим…

– Судари малефики, – втолковывал ему подельник уже на ходу, – они, почитай, святые! У святых, Курий ты Ощип, все проклятия завсегда сбываются. И у сударей малефиков тоже. Таким приятным сударям грех не помочь…

Сам Андреа в увлекательной беседе участия не принимал. Лишь отметил мимоходом: «Гляди-ка! Молодец ланд-майор! У них тут грабители, и те вежливые…» Голова колдуна была занята совсем другим: ей приходилось руководить саботажниками-ногами. Толстопятые бездельники, браня тротуар, пьяный в свинячью сиську, норовили уйти в отпуск до утра. Еще в аустерии малефик привычным усилием перевел весь необходимый расход маны в область амбит-контроля, и теперь в мозгу вертелся расписной кубарь.

От красочных пятен едко несло тревогой.

Вонь Красильной слободы, встающей из-за Ляпуни, была не в пример симпатичнее.

После тварей, обнаруженных в закромах памяти Эрнеста Намюра, жизненно требовалось выпить с достоинством. Ландверьер не преминул составить компанию в этом благородном деле. Позже за их стол подсел нахальный старикашка, притащив с собой табурет, поднос, где красовалось вульгарное консоме с профитролями, кубок и кувшин имбирного пива. Андреа измучился в догадках: как все это уместилось в руках старикашки за один раз?! Отвесив поклон «милейшему сударю Андреа» (уже весь город в курсе, что ли?!), старик вслух озаботился «здравием Просперо Кольрауна, светоча Высокой Науки». Мускулюс и глазом моргнуть не успел, как оказалось, что они со старцем горячо спорят о прогностицизме 8-й теории Матиаса Кручека, приват-демонолога Реттийского Универмага. Теория была, мягко говоря, спорной, но старик придерживался радикальных взглядов. Отметая контр-аргументы Мускулюса, он кипятился, брызжа пивом, и яростно стряхивал крошки с бороды на плащ, в который все время кутался.

Мерзнет дедуля?

Кстати, плащ был из дорогих, с кружевами, хлястиком и багряным подбоем.

– Известно ли вам, милейший сударь, что не только сама 8-я теория гениального Кручека, но и часть специальных следствий из нее успели получить блестящее экспериментальное подтверждение?!