Пасынки восьмой заповеди - Олди Генри Лайон - Страница 10

При упоминании своего имени спаситель Арчибальда-Грыжи привстал и слегка поклонился. Джош ответил ему тем же. Тогда господин Трэйтор вскочил и, расшаркавшись, подмел петушиным пером своего берета сомнительно чистый пол трактира. Откуда бы ни взялся этот удивительный господин, в свободное время спасающий воров от петли, – он был сама вежливость.

– Кончайте любезничать, парни, – буркнул один из дружков Грыжи, жилистый детина со шрамом на помятом лице. Имени детины никто не знал, и он любил, когда его звали просто и незамысловато: Сундук. – Не сегодня, так завтра, а петли не миновать!

Чем-чем, а тактом Сундук никогда не отличался.

– Да ладно тебе, Сундучище, – махнул на него рукой Джош. – Интересно все-таки, как это господину Трэйтору удается вытаскивать людей из тюрьмы? Он, часом, не колдун?

Грыжа невольно вздрогнул, разлив вино себе на колени, а Джон Трэйтор еле заметно поморщился.

– У господина Трэйтора хорошие связи, – сбивчиво заговорил Арчибальд, комкая в своей медвежьей лапе краюху ржаного хлеба и засыпая пол вокруг себя крошками мякиша. – Кроме того, внушительная сумма денег, которую пришлось внести…

Джош посмотрел в глаза Шварцу и понял, что тот врет. Врет глупо и неумело. Грыжа поспешно отвел взгляд и умолк на середине фразы.

– А что ты, Джош, невесел? – спросил он, стремясь хоть как-то выпутаться из неловкого положения и перевести разговор на другую тему. – Дела не идут или женщины не любят?

– Марта умирает, – это выплеснулось само, непроизвольно, как кровь из раны. – Умирает. Лекарь сказал – не больше трех дней осталось…

Над столом повисло угрюмое молчание, даже Сундук захлопнул пасть и уставился в стол – и сбивчивый шепот Молчальника услышали, кажется, все:

– Я бы за нее… душу не пожалел… Я бы…

Джош уронил голову на руки и словно издалека услыхал сдавленный голос Арчибальда Шварца, которого теперь венские воры будут звать Висельником целых полтора года, до дня его внезапной смерти от апоплексического удара:

– Ты, парень, думай, что говоришь! Душу, ее… ее, это самое…

Грыжа явно хотел сказать что-то еще, но поперхнулся, закашлялся и умолк.

Джош плохо помнил, что было дальше. Он долго пил, не пьянея, чуть не подрался с Сундуком, но их вовремя растащили, потом Молчальник стал отвечать на вопросы собутыльников по-подгальски, удивляясь их непонимающим физиономиям и время от времени ловя на себе пристальный изучающий взгляд Джона Трэйтора. Наконец приятели Грыжи куда-то исчезли, следом за ними нетвердой походкой покинул трактир и сам Грыжа, и они с Трэйтором остались за столом вдвоем.

Похожий на испанца человек со странной английской фамилией отставил в сторону кружку с вином, и Джозеф, предчувствуя что-то смертельно важное, сделал то же самое.

Отрезвление ударило неожиданно и коварно, словно нож в спину.

– Итак, вы говорили, что не пожалели бы своей души в обмен на жизнь Марты Ивонич? – с едва заметной усмешкой проговорил господин Трэйтор, дернув себя за клочок волос на подбородке.

…Она бежала темными запутанными коридорами, где с бугристого потолка капала слизь, на стенах копились огромные колонии светящихся гусениц, а за спиной раздавались топот и тяжелое дыхание Стражей; Марта мчалась из последних сил, унося с собой что-то… она сама не знала – что именно, но бросить украденное было нельзя, никак нельзя, да и Стражи все равно не оставили бы ее в покое.

Марта чувствовала, что уже давно заблудилась в этом бесконечном внутреннем лабиринте, что Стражи гонят ее к Черному Ходу, к тому пульсирующему омуту, разъедающему жертву, о котором ей не раз рассказывал вечерами батька Самуил. Несмотря на ужас и липкое отчаяние, парализующие волю, она заставила себя остановиться и встретить Стражей лицом к лицу. Это ничего не давало, кроме возможности достойно умереть, – но Стражи почему-то все не показывались, а потом за поворотом коридора послышался какой-то шум и хриплое рычание, переходящее в затихающий бессильно-злобный вой. Марта кинулась туда и, свернув за угол, увидела Джоша, ее Джоша, спокойного сосредоточенного Молчальника, который вытирал о штанину длинный окровавленный нож.

Рядом бились в агонии три бесформенных Стража, сверля Марту тускнеющим взглядом, полным ненависти.

Марта невольно вскрикнула, Джош поднял на нее глаза и грустно улыбнулся.

– Ну что ты, маленькая, успокойся… Все в порядке. Пошли.

Он обнял ее за плечи рукой, измазанной в густой коричневой крови, и они двинулись к выходу. По дороге Марта все пыталась вспомнить, что же здесь не так, и когда впереди слабо забрезжил розовато-голубой свет, она наконец вспомнила: ведь это же Лабиринт Души, чужой души, куда она неведомо как попала, – значит, Джоша попросту не может здесь быть, и уж тем более он не должен знать пути наружу!..

– Да, не может, – Джош обернулся к ней, словно прочтя ее мысли. – Не может и не должен. Но я здесь. Потому что без меня ты бы погибла. Вот я и пришел.

Он снова грустно улыбнулся, и только тут Марта заметила, что на шее у Джоша – веревочная петля, нет, не веревочная, а скрученная из Джошева пояса, а лицо Молчальника неживое, застывшее, чем-то похожее на лица убитых Стражей, и лишь в запавших глазах, как в омуте Черного Хода, куда Марта так и не добежала, бьется живая безысходная тоска. Марте захотелось кричать от этой хлынувшей в нее тоски, – но тут что-то ослепительно взорвалось перед нею, Джош исчез, и все исчезло…

Марта вскрикнула, открыв глаза, – и мгновенно зажмурилась от ворвавшегося под веки яркого света.

– Слава богу! – как сквозь вату услышала она голос сиделки. – Наконец-то вы пришли в себя! Чудо, воистину чудо…

Поправлялась Марта долго, но и баронесса (выяснив, что ее компаньонка абсолютно не заразна, практичная Лаура немедленно приказала перевезти Марту обратно в поместье), и слуги все равно диву давались: из всех заболевших выжила одна Марта.

«Божий промысел! – шептались слуги, любившие Марту. – Господь ее не оставил!»

«Ведьма! – окончательно уверилась баронесса. – Сам дьявол ей помогает!» Впрочем, своими соображениями Лаура Айсендорф ни с кем делиться не собиралась. Ведьма была нужна ей самой для уже известных целей. На время болезни Марты Лаура не то чтобы совсем прекратила приращивать новые отростки к и без того раскидистым мужниным рогам, но стала куда осторожнее – зато теперь, когда компаньонка вновь рядом, она свое наверстает!

С Джошем Марта увиделась лишь через три месяца, когда впервые после болезни выбралась в город. Тогда им удалось переброситься всего несколькими словами – Марта была не одна, но через неделю Марта неожиданно возникла на пороге скромного жилища Джозефа.

Выяснилось, что ей предписан постельный режим, но в одиночку валяться в постели Марте смертельно надоело, поэтому…

В общем, не одна баронесса наверстывала упущенное.

…Еще при первой после болезни встрече Марту насторожило странное поведение Джоша – веселый карманник за минувшие месяцы словно постарел на добрый десяток лет, – и, собираясь уходить, она долго смотрела в лицо спящего. Почувствовав на себе чужой взгляд, Молчальник открыл глаза, грустно улыбнулся…

Уже вернувшись в усадьбу, Марта вспомнила: именно такими были глаза Джоша в чумном кошмаре, когда он выводил ее из лабиринта чьей-то души.

Души с убитыми Стражами; души, в которой Джоша не могло быть.

Минул почти год. Жизнь вернулась на круги своя, став такой же, как прежде, но постепенно Марта все больше убеждалась, что с Джозефом творится что-то неладное. Спросить напрямую она не решалась, а воровски лазить в душу к любимому человеку она запретила себе еще давно. Джош был болезненно нежен с ней, он предугадывал любой ее каприз, и временами Марте казалось, что Молчальник живет так, словно каждый миг его жизни – последний, словно завтра его ждет эшафот, хмурый палач и пеньковая веревка, а значит, больше не будет голубого неба и доверчивых лебедей в пруду, не будет лукавства дневных взглядов и страсти ночей, не будет ее, Марты, и самого Джоша скоро не станет…