Орден Святого Бестселлера, или Выйти в тираж - Олди Генри Лайон - Страница 43

В первый раз меня разорвали собаки, сказал я.

Так всегда. Рыцарь погибает, едва возникнув в кляксе. Это закон. Не знаю, почему, но без этого клякса не сохнет. Потом – по-разному, потом гибнуть уже не надо… И не кричи, пожалуйста. Я понимаю, это трудно: с облака в дерьмо. Ты даже не представляешь, как хорошо я тебя понимаю. Филология?! – нет, логофилия. Извращение. Болезнь. Все логофилы, все: пассивные, активные… всякие. Вышедшие в тираж рыцари, гордость Ордена Святого Бестселлера. Оруженосцы, близкие к выходу. Кнехты – толпы безвестных словолюбов, пускающих слюни от вожделения. Наемники, сбегающиеся под знамена очередного литзаказа. И читатели: многие, имя которым – легион. Не ведающие, что творят. Ты любишь читателей, рыцарь? Нет, правда, любишь?! Когда стоишь на людной площади без штанов – любишь? Под жадными взглядами, под липкими пальцами?! Под гильотиной?! Можешь не отвечать. Я же сказал, что понимаю тебя.

Понимаешь, кивнул я, успокаиваясь. Допустим. И чего же хочешь?

Помочь. Смотри, я раскрываю карты. Ты заинтересован в консервации процесса с твоей, рыцарской, стороны. Я заинтересован в продолжении процесса с моей, червивой, стороны, потому что в высохшей кляксе мне нечем дышать. Или питаться, если так яснее. Наши интересы можно совместить.

Ты знаешь, как? – спросил я. Дышать и впрямь было трудно. Мне казалось, что я начинаю чувствовать подобно ему: клякса сохнет, и я задыхаюсь.

Знаю, сказал Червь. Тебе надо убить главного героя. Кто там у тебя главный? С которого началось?

Бут-Бутан, сказал я, нервно хихикая. Куриный Лев. Зачем мне его убивать? Лучше я о нем дальше напишу. Тома на три. Сейчас сериалы в моде.

Напиши, согласился Червь. Тома на три. Здесь убей, а там напиши. Как о живом. Приключения, подвиги, юморок. Бут-Бутан и Проклятье Королей. Бут-Бутан и Призрак-в-Опере. Бут-Бутан и Семеро Козлят. Главное: здесь – убить. И чтоб непременно ты, а не кто-то другой. Не бойся, я помогу. Я рядом. Этот гаденыш сюда идет. Я чую, я такие вещи всегда чую. Он придет, мы его схватим, и ты его убьешь. Тебе как лучше? Ножом? Копьем? Столкнуть со скалы? Отравить? Не бойся, мы его подержим. Это пустяки – убивать. Ты их сотнями мочишь. Тысячами. Одним больше, одним меньше…

Ты псих? – спросил я.

Не кричи. Рыцарь, я предлагаю тебе выход. Убей главного героя здесь, вернись и продолжай писать о нем как о живом. Три тома. Четыре. Сколько угодно. И процесс свернется, как кровь, выступившая из пустячной царапины. Сразу. Будешь спать спокойно. Все время, пока станешь о мертвом писать как о живом, будешь спать спокойно. Словно младенец. Твоя жизнь – единственная реальность. А это – клякса. Убей и уходи. Позже, когда начнешь делать новую кляксу, найди меня. Или мне подобного. Второй раз легче: убить и уйти.

А тебе? – спросил я. Тебе-то зачем смерть главного героя? Зачем – чтоб обязательно я?!

Надо, сказал Червь. Тогда я смогу здесь дышать. Долго.

И тут я понял, что, продолжая разговор в том же духе, сойду с ума.

Ветер дул от Грязнухи, освежая лицо.

– Думай, – согласился Книжный Червь, подслушав мои сомнения. – Только ты здесь думай. Тебе – времени больше, мне – спокойнее. Ищи тебя, свищи… А еще вот о чем подумай, рыцарь. Я под твой залог парню помочь обещал. Вон тому, румяному. Антоном звать.

Малярия Катаровна с внуком, словно статисты на премьере, ожидающие ключевой реплики героя-резонера, разом обернулись в наш адрес.

– Не вытащат лекаришки парня. А я вытащу. Отсюда. С твоей помощью. С какой? Ну, ты мальчик большой, умный, все слышал, все понял. Думай, рыцарь, крепко думай. Сутки у тебя точно есть. Может, больше. А дальше…

– Что – дальше? Если не надумаю?

Ну-ка, чем ты мне угрозить решил?!

– Не надумаешь – проснешься, вскочишь на резвы ноги, дальше жить побежишь. Кляксы клепать. Автографы, гонорары… Профессорша внука похоронит, отплачет над могилкой – тоже пустяки, дело житейское. Бывает. Думал, адскими муками тебя пугать стану? Чтоб ты гордо встал в позу? Героем себя почувствовал? Великомучеником? Не дождешься! Это в твоих опусах герой на злодее верхом сидит и магом погоняет. Век бы их, сволочей… А в жизни куда проще выходит. Решай, рыцарь. Давить не буду. Сам выбирай. Кто тебе дороже: герой, криво придуманный, или живой человек?

Легко ему, Нежному: думай! решай! Вот ведь вляпался. Конечно, Цып-Львенка я никогда всерьез не воспринимал. Даже как персонажа, не то что как живого человека. Штамп: берешь ребенка, лучше подростка, они симпатию вызывают… И повел по мукам, для пущего сочувствия. Приколов по вкусу, квест пассировать в масле-смысле до появления золотистой корочки. Легкий жанр, легкий прием. А главное – легкий автор. Не Булгаков, не Достоевский, не Ремарк даже. Влад Снегирь. По большому счету – так и вовсе Чижик. Взять и грохнуть Бут-Бутана? А потом продолжить, с шутками-прибаутками, «Сагу-о-Покойнике». Томов на десять. И забить на процесс анкерный болт с левой нарезкой…

– Господин Кничер, вы обещали!

Докторша терпеливо дожидалась окончания нашего разговора. Дождалась. Судя по ее виду, Кныжковому Хробаку[Кныжковый Хробак – Книжный Червяк (укр.). ] сейчас придется туго. Малярия Катаровна Фурункель пошла в атаку.

– Я все сделала! Этот человек здесь, вы встретились и поговорили! – Наседка, защищающая цыпленка, она едва сдерживается, чтоб не сорваться на крик. – Извольте выполнить свое обязательство: верните Антона в сознание!

– Прекратите истерику, госпожа профессор. Я же сказал, что должен уладить одно дело с господином Снегирем. А мы с ним дела еще не уладили. Подождите.

– Сколько?! Сколько я должна ждать?! У меня нет времени! У меня внук при смерти!

Точно, истерика. Иначе врачиха никогда б не брякнула такое в присутствии Антона. А парень молодцом: стоит, молчит. Другой бы вдвое громче орать взялся.

– У меня тоже мало времени. – Червь, в свою очередь, повышает голос. Лучники, дремлющие в холодке, заинтересованно поднимают головы: не пора ли приструнить дерзких? Но, не дождавшись приказа, теряют к нам интерес. – Выскажите ваши претензии Владимиру Сергеевичу. Я готов оказать соответствующую помощь, но он желает подумать.

– Не увиливайте, господин Кничер! Я договаривалась с вами, а не с ним! Пошла на преступление, похитила человека, а вы, вы…

– Бабушка, не надо. Успокойся. – Антон одним движением оказывается рядом, кладет руку на плечо старухи. Сейчас он выглядит старше, чем в тот момент, когда я впервые его увидел. Взрослый, спокойный, уверенный. – Ты же видишь, им нужно время. Ничего страшного, бабушка, ты не волнуйся, я дома еще полежу, а они договорятся, и все будет хорошо. Меня тут балуют, не переживай…

– Антошенька! Ты не понимаешь! Еще день-два…

Врачиха все-таки сообразила, что стоит говорить вслух, а о чем следует умолчать. Перевела дух, собралась:

– Решайте, господин Кничер! Я не намерена держать Владимира Сергеевича под наркозом сколько вам заблагорассудится. Он сказал, что готов помочь. Добровольно! Без всякого наркоза. А вы, вы… Неужто у вас нет сердца?! Человек вы или кто?!

А правда – человек он или кто? Или все-таки червь?

– Я верю, госпожа профессор, что вы с Владимиром Сергеевичем – самые честные люди на свете. С сердцем и душой. А еще я верю, что помоги я вашему внуку незамедлительно – в вас через минуту проснется совесть, а Влада Снегиря одолеют сомнения. И вы отпустите рыцаря домой, извинившись за насилие, рыцарь простит вас, подарив Антону свое собрание сочинений, а я, наивный, смешной, Книжный…

– Прекратите паясничать! Я еще раз…

Запнувшись на полуслове, Малярия Катаровна вспыхивает праздничным фейерверком; из почтенной дамы, шипя и захлебываясь, начинают бить разноцветные фонтаны бенгальских огней. Лучники хихикают – видать, насмотрелись на «пшики» Отщепенцев. Антон шарахается прочь. Из кустов, спугнув выводок ушастых канделябриков, доносится благоговейный вой всеми позабытых волхвов. Ушлые дедуганы, оказывается, никуда не делись: подглядывали, подслушивали в надежде, что рано или поздно кто-нибудь как-нибудь да совокупится.