Орден Святого Бестселлера, или Выйти в тираж - Олди Генри Лайон - Страница 41

Обнаружив, что и сам гол как сокол, задумался о геронтофилии.

Нет. Не склонен.

– Владимир Сергеевич, с вами все в порядке?

– Уйди, старушка, я в печали! – От Михал Евграфыча ненавязчиво перебираюсь к Михал Афанасьичу, но волхвица не оценила.

– Я врач, я хотела бы знать…

– Психиатр? – догадался я.

– Анестезиолог. Меня зовут Мария Отаровна. Фамилия Френкель.

– Очень приятно. Чижик В. С. Но к чему такой официоз между двумя нагими индивидуумами?

– Чтобы потом, если захотите, вы смогли заявить на меня в милицию. Это я вас похитила.

Мама в детстве учила меня: женщин бить нельзя. Выучила, к сожалению. Можно, нужно, а детские комплексы вопиют: не трожь. Впрочем, одни комплексы не справились бы со Снегирем, к которому вернулась память, но к ним подключились мораль, этика и прочие защитники прав человеческих. Единственное, что я себе позволил, это смиренно переспросить:

– Как-как, говорите, вас зовут? Малярия Катаровна Фурункель?

Старуха-разбойница даже не обиделась. В пальто и шляпе, подсаживаясь в машину к доверчивому пииту, она выглядела куда импозантнее, чем сейчас: толстая, рыхлая, без малейших остатков былой красоты, как выразился бы создатель «Купели Купидона-2», эта Малярия лишь во взгляде – иссушенном и упрямом, как дорога на Голгофу, – таила железную основу.

Анестезиолог? А с виду – типичный патологоанатом.

– У меня внук в коме. Я не оправдываюсь, Владимир Сергеевич, я информирую. Здесь же один… человек обещал спасти Антошу. Если я сведу его с вами. Бывают ситуации, когда хватаешься за соломинку.

По-хорошему сейчас старуха должна была уронить слезу. Не уронила. И говорила ровно, без интонаций, будто лекцию читала. Поодаль снова взвыл хуанодон, угнетаемый волхвами, – трое дедуганов на миг вышли из фальш-медитации, заинтересованно поглядывая на нас, но мне было не до их забав. Трагифарс – опасный жанр. Безумный. Убийственный. Шаг, другой, – и потом, мучаясь в ледяной геенне, сгорая в сугробе, тщетно мечтать о банальности драмы или пузырьках комедии. С трудом поднявшись на ноги и отчетливо хрустнув коленями, врачиха направилась к грубо отесанному алтарю. Наготу она несла, словно усталый знаменосец – полковой стяг: скучно, равнодушно. Еще пара волхвов отвлеклась от рептилии, готовой сдохнуть, но устоять против искуса; остальные продолжали не покладая рук.

– У меня здесь дача. – Мучаясь одышкой, она шарила под камнем. – В смысле, там, а не здесь… Ну, вы поняли. Мы договорились заранее… выяснили соответствие места… Он обещал, этот… у него странное имя. Я бы не хотела иметь такое…

– Странное? Хун-Хуз? Бут-Бутан?!

– Нет… спутники зовут его Нежным Червем. А он смеется: Книжный, мол!.. Обещал положить под этот камень…

Закашлявшись, Малярия Катаровна выволокла на свет божий добычу – малый тючок.

– Одежда. Прошу вас, Владимир Сергеевич…

Самой ей было все равно – одета, раздета. Настолько все равно, что я вздрогнул. Когда человек подносит к глазам чайное блюдце, близко-близко, то блюдце способно заслонить весь мир. А тут не блюдце – внук. Натягиваю шаровары, рубаху, подпоясываюсь ярчайшим кушаком, достойным павлина. Червь, кто бы он ни был, не поскупился: видать, очень заинтересован в моем благорасположении.

Подходит волхв наистарейший из кощеев.

– Увы, – вздыхает он, кивая на угасшего хуанодона и глядя на меня так, будто мы сто лет знакомы. – Не вышло. Совокупитесь, а? Иначе злаки не взойдут обильно. Ну что вам стоит?!

Трагифарс.

Муки Святого Бестселлера.

– Рассказывайте, – говорю я старухе. – Все рассказывайте. С начала.

– Ну и зачем надо было устраивать весь этот киднэпинг?! Подсадка, шприц… Подошли бы по-человечески: так и так, беда, помогите… Что ж я, зверь?

– Извините. Я не могла рисковать. Ни один нормальный человек…

– Здесь вы правы. Хотя нормальный – это не про меня.

– Вы в милицию, ладно? Как только все закончится, вы сразу в милицию заявите. Хотите, я вместе с вами пойду? Напишете заявление: сумасшедшая бабка, рехнулась… Костя сказал: про него тоже можно писать. Константин Георгиевич Масляк, санитар, наркоман… В милиции поверят, раз наркоман. А про Леночку не надо, очень вас прошу. Она милая девочка, жалко жизнь ломать. Антошу любит…

– Да вы что, на самом деле рехнулись?! Дура старая!

– Владимир Сергеевич, не кричите, пожалуйста… мне и без вашего крика тошно…

– Доктор, милая! Атаманша вы моя! Поймите: у меня процесс, каждый день на счету!.. Ах, ни черта вы не поймете, я сам скоро в дурдом сдамся. Какое сегодня число?

– У нас? Двадцать пятое, вторник.

– Вторник? Почему вторник? Я в понедельник приехал!

– Вы почти сутки спали. Я боялась после «коктейля» сразу наркоз давать.

– Господи! Спал? А почему мне Ла-Ланг не снился?!

– Н-не знаю… А что, должен был сниться?

– Это Гобой химичит! Точно, Гобой! Фрагменты публикует, контрабас хренов!

– Владимир Сергеевич, вы в порядке?

– В порядке я! У меня времени мало, вы это понимаете?!

– Понимаю… у меня тоже мало…

– Ну и где он, ваш Червь?! Ваш Нежный?!

– Я здесь, Влад. Не надо кричать.

Испуганно перешептывались волхвы, укрываясь за стволами вековых, кряжистых берданов. Сопели, уморившись от бега, вооруженные люди, числом не меньше дюжины. Румяный парнишка кинулся к бабушке. Врачиха просияла, ожила, стала неловко гладить плечо внука, что-то шепча и показывая на меня. При виде парня я слегка расслабился, успокоился, не видя для успокоения никаких причин – и тем не менее… А напротив, доброжелательно улыбаясь закрытым ртом, стоял он.

Книжный.

Нежный.

Червь.

И пусть мои книги сгниют в букинистике, если мы не были чем-то похожи!

– Я вас именно так и представлял, Влад. Облик рыцаря можно составить, имея представление о кляксе. Безалаберный, но жизнеспособный. Остряк, но тонкости лишен. Увлекателен, но неглубок. Романтичен, но без пафоса. Мастер интриги, хромает в подтексте: скатываясь в штампы, успевает застрять на краю. Короче, истинный рыцарь, без страха и упрека. В Ордене таких большинство.

Он был гибкий, розовый и обаятельный.

Словно только что со страниц Оскара Уайльда.

– Ну как, Влад? Потолкуем по душам? Высокие договаривающиеся стороны придут к соглашению?

– По душам – это значит в присутствии конвоя? – кивнул я на дюжину сопровождающих. – Кто такие? Камердинеры? Гувернеры? Доброжелатели?

– Лучники, Влад. Просто лучники.

– А где их луки?

Он шагнул ближе, сразу оказавшись вплотную. Запах мускуса. Блеск глубоко посаженных глаз: две поздние вишни, темные-темные. Складка между бровями похожа на букву «W».

– А это у тебя, дорогой рыцарь, спросить надо: где их луки?

И я понял, о чем он.

Стыдно.

Ох, до чего же стыдно!..

Книжный Червь присел на травку, скрестив ноги немыслимым образом. Мигнул обезлученным лучникам: прочь шагом марш! После глянул на врачиху: занятая тихим разговором с внуком, старуха не интересовалась нашей беседой. О волхвах и речи не шло: слишком далеко прятались.

– Давай начистоту, рыцарь. У тебя процесс. Думаю, впервые. Иначе ты бы не допустил такого бесконтрольного развития. Ты заинтересован в скорейшей консервации процесса, но по каким-то причинам не делаешь этого обычным способом. Не подписываешь контракт, например. Не торопишься закончить текст. Или еще что… Но ты должен, обязан, не можешь не знать, если вышел в тираж: этот случай у тебя первый, но не последний. Я доходчиво излагаю?

– Не то слово. Прямо в душу льешь.

– Иронизируешь? Это правильно. Какой у тебя нынче круг? Третий? И на подходе четвертый?! А там начнется лавина: смешенье кругов, форсаж взаимовлияния… Влад, тебе кто-нибудь объяснял, что это значит?

– Не объясняли. Ждали, пока ты объявишься.

– Теперь дерзишь. Мне нравится. Чувствуется характер… Так нам будет легче договориться. Хорошо, я объясню.