Орден Святого Бестселлера, или Выйти в тираж - Олди Генри Лайон - Страница 37

В воскресенье они знали: Владимир Сергеевич Чижик, он же Влад Снегирь, прибывает в понедельник утром, поездом в 7.40. Номера вагона жена не сказала, и это осложняло задачу. Леночка нашла в Интернете авторскую страничку писателя (Мария Отаровна крайне смутно представляла себе, что это значит), «скачала» и распечатала в трех экземплярах фотографию. Они с Костей очень постараются перехватить Снегиря-Чижика на перроне.

Карусель завертелась.

Коротко взвизгнув тормозами, у скамейки остановился грязно-стальной «жигуль» с плохо отрихтованной вмятиной на дверце. За рулем – Костя. Рядом – Леночка. А на заднем сиденье… Да, это он! Мария Отаровна помнила лицо писателя по черно-белой фотографии.

Они все отрепетировали заранее. Владимир Сергеевич? Ваша жена в больнице. Закрытый перелом ноги. Поскользнулась, упала… Хочет видеть вас. Очень просила встретить. Я там работаю, медбратом. У меня машина, я отвезу. Не волнуйтесь, у нас чудесные травматологи. По пути докторшу заберем… А Леночка якобы просто попросит подвезти – грех отказывать молоденькой красотке. Профессор Френкель смотрела на себя как бы со стороны: идет к машине, Костя распахивает дверцу, едва заметно кивает. Докторша с опытом, заслуживает доверия. Какие подозрения? Шутите?!

– Константин Федорович, опаздываете!

Условленная фраза. Вокруг – никого. Время! Леночка резко оборачивается, глядя в заднее стекло машины.

– Ой, что это?!

Пассажир заинтересованно вертится, всматриваясь в пустоту двора. Мария Отаровна садится близко-близко, прижимая правую руку мужчины к туловищу. Костя тянется шприцом, игла вонзается в основание шеи, над ключицей – благо шарфа на человеке нет, а воротник куртки расстегнут.

– Что вы… А?..

Поздно. Поршень уходит вперед до отказа.

Человек дергается раз, другой, обмякнув тюком тряпья. Глаза наливаются сном, лицо плывет восковой маской.

– Сивилла… Не подбирайте сивилл… по пути…

Все. Состав подействовал. Человек в полусне, он не может пошевелиться или сфокусировать взгляд, чтобы запомнить дорогу. Сумеречное состояние сознания. Окончательно заснет он только на даче, где все готово к приему «гостя»: смены постельного белья, одеяла, капельницы с питательными растворами, судно, шприцы, ампулы с основным «коктейлем», баллон с газом для АГВ, запас продуктов для Кости с Леночкой, собравшихся дежурить посменно…

Сама она примет наркоз одновременно с писателем: надо доставить этого человека к господину Кничеру. Место, где они появятся, известно: она уже «выходила» туда с дачи. И вообще, они с Кничером и Антоном успели составить схематичную карту соответствий.

– Поехали, Костя! Быстрее!

Все будет хорошо. Обязательно…

VII. Монолог скептика из пьесы «На земле и на башнях»

VIII. Ноги лучшего-из-людей и удача куриного льва

– Мозгач! Дружище!

– Он ск-к-к… он ск-к-кааааа..!

– Да плюнь ты на него! Ну, сказал! Это ж армейский маг! Солдафон!

– Он!!! Сказал!!! Что й-я-я н-не!!! Н-не во-о-о-о..! А я во-о-о!!!

– Конечно, во! Ты еще какой во!

– …шеб-б-бник! Волшебник й-я! А он к-ко..! К-ко!..

Утешая Кра-Кра, заикающегося от волнения больше обычного, Бут-Бутан подумал, что, возможно, Алый Хонгр прав. И тут же отвесил себе мысленный подзатыльник. За гнусные сомнения. Ерунда! Происки врагов! Ему, Куриному Льву, тыщу раз брехали: ты не воин, не «Рука Меча». Щенок ты, и зубы твои молочные. Наверное, скажи однажды Мозгач: «Бут-Бутан, а вдруг они правы?..» – загрыз бы предателя. Хоть молочными зубами, хоть коренными. Ладно, когда они найдут недостающие части Лучшего-из-Людей, все злопыхатели подавятся. В ножки падут, да поздно.

– Главное, он тебя отпустил. Ошейник мы потом спилим. Или собьем. Найдем кузнеца…

– …лшеб-б-б!.. б-бник! Я…

– Верю, верю. Ты самый главный в мире волшебник…

Аю тем временем занялась калечным верблюдем. Спасать-защищать больше никого не требовалось, зато нашлось, кого жалеть. Этому занятию Носатая и предалась всем сердцем, со свойственным ей пылом. Верблюдь ритмично кряхтел под бананасом – точь-в-точь озерная кряхта, утица-перелетица, – а «Рука Щита» пыталась облегчить страдания бедолаги. Причитая на манер наемной кликуши-грустихи, она омывала верблюдя слезами и гладила пострадавшую ногу. На ощупь колено, распухшее до размеров черепичного арбуза, оказалось гладким и жарким, словно там, в сплетении хитрых мослов, грелись у печки малые бродяжки. Задохнувшись от сочувствия, Аю пощупала верблюдю лоб. Нет, во лбу бродяжки не грелись. Холодный лоб. Мокрый, правда, и шелковистый.

Спохватившись, она завертела головой: повязка! Нужна повязка! И не простая, а целебная. Значит, надо нажевать нужной травы. В травах Аю разбиралась плохо. Зеленец-почечуй кровь смиряет, маковую соломку – в суп, для остроты, бурчальник стебный от мошкары, растопырка пальчатая дух возвышает… Взгляд девицы остановился на узорчатых листьях чертополыни. На вид листья вызывали доверие: красивые и наверняка ужасно целебные. Недолго думая Носатая набила рот приглянувшейся зеленью, добавив стебель выдранной с корнем кузявки, а также горсть ягод волчьей клюквы, и принялась усердно жевать. Рот наполнился нестерпимой горечью.

Тьфу!

Лекарство смачно плюхнулось на пострадавшее колено верблюдя.

– Ой, прости…

Верблюдь с интересом моргнул, довольно гугукнул – и, по примеру Аю, набил рот кузявкой с чертополынью.

– Плюнь! Сейчас же плюнь! Оно горькое!

Подчиняясь, верблюдь плюнул туда же, куда и Аю. Сгреб новую порцию зелья. Ему на подмогу пришел близнец-скороход – спустя минуту-другую колено превратилось в разноцветный едко пахнущий ком. Убрать гадость верблюдь не позволял, урча от возбуждения; в итоге, надрав лыка с висельной осинки, девушка кое-как закончила курс лечения, обмотав колено и бок несчастного. Снадобье же она твердо решила назвать «горечавкой»: чавкать такое воистину горе!