Куколка - Олди Генри Лайон - Страница 57

Напротив входа установлена рама из железа. Кованая, массивная, она украсила бы любой интерьер. Но форма рамы чересчур сложна, чтобы натягивать на нее парчу, шелк или кожу. Да и ножки устроены таким хитрым образом, что ширма оказалась бы в наклонном положении. Поэтому рама ничем не обтянута.

Если не считать нагого тела Лючано Борготты, прикованного к ней.

Лицом к свободе.

Все это чрезвычайно напоминало процесс «клеймения». С одной разницей: пленник не дергался и не кричал, сберегая силы не пойми для чего. Может быть, его просто парализовало от страха. Тарталья висел, спиной и конечностями чувствуя холод оков, глядел на пруд, на снежные хлопья кувшинок, на далекие, как созвездья, холмы – и никаких мыслей, скорбных или высоких, не приходило ему в голову. Кроме главной: сдохнуть, а не смотреть на стены с бамбуком и кузнечиками.

На стенах висели цветные гравюры.

А на гравюрах были люди.

Люди с ладонями, растущими из плеч. Люди со ступнями без пальцев. Скособоченные люди без части ребер. Коротконожки, лишенные коленей. Карлики, у которых в грудном отделе позвоночника было восемь, а не двенадцать позвонков, и в крестцовом – три. Бодрячки с дырчатым животом, где пульсировал темно-багровый ком печени. Одноглазые красавцы с заросшей глазницей; над ней луком изгибалась бровь, рассечена шрамом. Люди улыбались, жестикулировали и занимались разными делами.

Паноптикум психира Кавабаты.

«И жили они потом долго и счастливо…»

Лючано не знал, кто шепчет издалека: маэстро Карл или Добряк Гишер. Лучше, конечно, чтобы экзекутор. Ему привычнее. Маэстро, не надо. Отвернись, пожалуйста. Мы с Гишером уж как-нибудь сами.

Впору было петь хвалу гуманности Шармаля-младшего. Гематр ни за что не хотел идти на убийство. Его планы, усложняясь от лишней щепетильности, строились не на крови: родной, чужой – любой. Дети-ублюдки превращаются в роботов, безобидных и безопасных. Им покупается бунгало на заброшенном курорте, нанимается умница-экономка, выделяется достойное содержание – и робот Давид с роботом Джессикой тихо доживают свой век в благополучии и покое, на берегу океана. Профессор Штильнер после близкого знакомства с душкой-психиром забывает суть открытия, не помнит «Жанетту», каюту, близость с Эмилией Дидье… Запойный шарлатан, переживший крах «Грядущего» – никто не удивится Штильнеровским провалам в памяти.

В его ситуации у любого крыша съедет набекрень.

Странно, но гуманность Айзека Шармаля не вызывала восторга.

– Приступим?

Каллиграф приблизился к распятому Лючано, катя за собой пюпитр на колесиках. На губах психира играла безмятежная улыбка. Окинув взглядом пациента, он тщательно выбрал кисточку: недлинную, с черным и пушистым ворсом. Взял ее за середину ручки тремя пальцами: большим, указательным и средним. В ладошке каллиграфа сохранялась пустота, словно помимо кисти он держал еще и яйцо.

Тарталья с напряжением ждал хруста скорлупы.

– Ну-с, начнем разметку. Вы даже не представляете, какое это искусство – разметить вашу память перед операцией. Скажем, вы запомнили эту дивную кисточку. Но отдельного нейрона, ответственного за фиксацию образа кисти, нет. Этим ведает некое множество нейронов. И информация распределена по данному множеству тем или иным алгоритмом…

Наслаждаясь монологом, психир быстро начертил на теле объекта две-три линии. Прежде чем продолжить, он отступил на шаг: полюбоваться результатом. Но продолжать не стал. Улыбка превратилась в узкий рубец. Внимательное лицо Кавабаты исказила гримаса недоумения. Он стал похож на богомола, который вместо вкусного таракана схватил микрочип.

– Позвольте! Милейший, да вы же…

Кончик кисти ткнулся Лючано в центр лба. Заворочался, рисуя жирную точку. От точки в мозг ударила волна пронзительного холода, распространяясь во все стороны. Казалось, на ушах растут сосульки.

– Вы не профессор Штильнер!

– А я говорил тебе, – с вялым сарказмом откликнулся писец, подвигая меч поближе. – Я предупреждал! Перед операцией надо сперва зафиксировать личность пациента. А не устраивать театр на пустом месте. Самолюбование тебя погубит, дружок. Когда-нибудь.

В голосе писца дребезжали знакомые нотки.

Экзекуторы, должно быть, имеют много общего.

– Ладно тебе, – раздраженно ответил каллиграф. Не оборачиваясь, он махнул левой рукой себе-четвертому, кто звякал инструментом: готовься, мол. – В конце концов, это проблема заказчика. Мы работаем с полной предоплатой. Если клиент ошибся, его денежки все равно уплыли без возврата. Захочет повторить с правильным объектом – заплатит по-новой.

Писец отложил лист бумаги в сторону.

– Болтун. Слишком много разговариваешь. Размечай «вычистку» и будем закругляться. С нами объект больше незнаком. Расстанемся друзьями.

Тщательно стерев с Лючано первоначальную разметку, каллиграф провел одну-единственную линию поперек груди – извилистую и тонкую. Его труды прервал шум снаружи. Лязг металла, куда более громкий, чем при работе с инструментами; топот ног, выкрики. Охрана потянула мечи из-за поясов, вглядываясь в туман, подступивший к дверному проему вплотную.

В тумане что-то ворочалось.

– Объект – раб, – сообщил писец, кладя длинный меч себе на колени. – В «ошейнике». Это не фиксируется на базе, дружок. Даже на подкладке это фиксируется с частичной достоверностью. Косвенное влияние с маскировочными тонами. Заказчик подсунул нам раба в «ошейнике». Он – идиот, или хочет таким образом свести с нами счеты.

– В любом случае, – вмешался хирург, похожий на летучую мышь, – мы запустили лапу в осиное гнездо. Повеселимся?

Каллиграф бросил кисточку на пол.

– Идиот или враг, он заплатит мне за ошибку.

Ничего больше каллиграф сказать не успел. Часть внешних ширм растворилась, словно бамбук с кузнечиками окунули в кислоту. Туман вздрогнул и лопнул. В сизых клочьях проступила зима, степь, бревенчатый сруб – наваливаясь, сминая, пожирая ряску пруда и горбы холмов. Две колонны с массивными капителями оградили вход, вынудив охранников попятиться.

– Бар-р-ра!

С хриплым воплем в дом ворвались трое разъяренных Тумидусов – в доспехах легионеров, прикрываясь щитами, с мечами наголо. Они тут же сцепились с охраной, опрокинув столик, где лежали инструменты. Еще один Тумидус набегал сбоку, от дебильного божка – идол буквально на глазах превращался в бюст старца с лавровым венком на голове. В руке легат держал копье.