Куколка - Олди Генри Лайон - Страница 50

– Ждал.

– Чего?

– Разорения евгенического центра. Дискредитации Штильнера. Его изоляции в научной среде. Невозможности повторения эксперимента. Все это случилось.

Помолчав, глядя строго перед собой, как если бы за ничтожный промежуток времени успел просчитать тысячи вариантов развития событий, Айзек задал вопрос – простой, логичный и беспощадный, как смертный приговор:

– Почему ты не нанял ликвидаторов – убрать профессора?

– Я предпочитаю другие методы.

– Почему ты не велел убить детей?

Лицо Шармаля-старшего не дрогнуло ни единой жилочкой.

– Страх? Чистоплюйство? Что?

– Наша кровь, Айзек.

– Кровь, – повторил младший. Словно пробовал слово на вкус. Соли и горечи, и красной меди, похожей на волосы семьи Шармалей, не хватило, чтобы Айзек скривился. Лицо гематра осталось неподвижным. – Значит, кровь. Даже грязная?

– Грязная или чистая, она – наша.

– Кровь…

Это было первое многоточие в речи Айзека. На лацкане его куртки блестел такой же значок, как и на лацкане отцовского сюртука: спираль со звездой.

– На моем месте, – спросил банкир, – ты бы отдал приказ о ликвидации?

– Нет. Мой склад мышления не годится для убийства. Иногда я об этом сожалею. Но я – не ты. Я всегда восхищался твоим умением находить простые решения и воплощать их в жизнь кратчайшим путем.

– Сожалею, что разочаровал тебя.

«Наверное, так остывают солнца,» – думал Лючано, цепенея. При нем одна математика случая говорила с другой, обсуждая дела семейства нормальных распределений. Нормальные распределения в свою очередь образовывали масштабно-сдвиговое семейство. Дальше куцые познания Тартальи, сшитые из обрывков случайно подслушанных разговоров, заканчивались. Он и в этом-то не был уверен до конца. Но от неумолимой логичности разговора двух гематров хотелось сбежать на противоположный край Галактики, не дожидаясь масштабного сдвига.

– Ты считал вероятность, отец?

– Да. На сегодняшний день – 67% за то, что открытие Штильнера не будет повторено в ближайшие годы.

– Динамика роста?

– Удовлетворительная.

– Наша кровь, – повторил младший. В светлых глазах его на ускользающе малый миг проявился намек на чувство. Возник, чтобы еще быстрее исчезнуть. – Да. Наверное, я бы тоже отказался от простого решения.

Он с минуту, не произнося ни слова, глядел на играющих детей.

– Ублюдки, – констатировал Айзек без тени оскорбления. – Слишком эмоциональны для гематров. Слишком.

– Нет.

– Да. Стареешь, отец. Делаешься сентиментален.

– Нет.

– Да. Не хочешь видеть очевидного.

– Оставим пустой разговор. Мое решение, моя ответственность. Не забывай делать комплексы Мваунгве. Если я чего-то и не хочу, так это провести остаток дней, посещая тебя в клинике для монополяров.

– Не могу обещать, отец.

– Не обещай. Делай.

Айзек встал.

– Пока я здесь, – сказал он, – я не хотел бы видеть детей Эми.

– Не могу обещать, – ответил Шармаль-старший.

И, отвернувшись, добавил:

– Наша кровь.

Космос, повинуясь слову гематра, черной кровью затопил виллу. Вернулось бродячее солнце, поглотив Лючано, переварив и обратив в бушующий огонь. Солнце перемещалось, ворочалось в мрачных тенетах, надвигалось диким жаром на флот галер, не в добрый час подвернувшихся под лихой протуберанец, и отступало в никуда, грозя в любую секунду вернуться всей мощью огня-странника. А вдали, за спиной, если у солнц бывают спины, парил силуэт птицы-исполина – жемчужно-розовый, с затемнениями по краям.

Сегодня волшебный ящик подчинялся с трудом. Уже во второй раз ситуация срывалась во вселенский бред – по счастью, безопасный. Складывалось впечатление, что огрызок флуктуации, растворенный в новом, плотском носителе, раз за разом находил в континууме нечто, сбивавшее ему настройку. Тарталья впервые задумался о том, что картины в волшебном ящике неизменно опирались на жизнь людей, знакомых ему в реальности: профессор Штильнер, граф Мальцов, отец и сын Шармали, близнецы Давид с Джессикой, Фаруд, ключница Матрена и голем Эдам, в конце концов…

Даже с пилотом Данилой Бобылем он мельком виделся.

Незнакомцы – Эмилия Дидье, проститутка-брамайни, няня-вудуни – появлялись опосредованно, в тесной связи со знакомцами. Их как бы надстраивали , восстанавливали, наращивали на готовый каркас. Вот и сейчас – Тарталья с трезвой ясностью вспомнил, откуда растут ноги у бродячего солнца.

Студия арт-транса «Zen-Tai».

«Гнев на привязи», исторический боевик.

Бой двух флотилий, вехденов и помпилианцев. Знаменитая баталия у Хордада, с участием вехденского лидер-антиса Нейрама Самангана. Так вообразил себе этот бой арт-трансер Гермет, в юности испытавший на собственной шкуре, что означает – быть рабом.

«Я говорил тебе, малыш, – шепнул издалека маэстро Карл. – Твой флуктуативный огрызок – невропаст! Корректирует прошлое, как ты – речь куклы, основываясь на изначально имеющемся материале. Ты работал с Монтелье, там же встретил Фаруда…»

– Поступившие от вас сведения заслуживают доверия? – спросил Айзек Шармаль.

Гематр словно подслушивал.

Солнце съежилось. «Надо кушать, – сказало оно. – Иначе сил не будет. За маму, за папу, за дядю Лючано…» – и погасло. Сгинула жемчужная птица. Исчезли эскадры военных звездолетов. В волшебном ящике, повинуясь влиянию контролирующих пучков, сформировался уже навязший в зубах кабинет. В кресле Шармаля-старшего восседал Шармаль-младший, общаясь с кем-то по внешнему коммуникатору.

На панели горели три красных огонька, обозначая высшую степень защиты.

– Я понял, – молодой гематр кивнул. Видимо, собеседник неслышно подтвердил, что сведениям можно доверять. – Значит, Юлия Руф вышла на профессора Штильнера. Это скверно…

Он отключил связь.

– Это скверно в высшей степени. Госпожа Руф далека от предрассудков. Она не постесняется уделить особое внимание пьянице, шарлатану и прожектеру. У нее достанет средств повторить эксперимент и добиться успеха. О чистоте расы можно забыть. Толпы гематров, неотличимых от ублюдков. Толпы ублюдков, неотличимых от гематров. Наша кровь…