Гроза в Безначалье - Олди Генри Лайон - Страница 53

– Знаю, Великий!

– Ведь варна, "окраска" существ – это не просто сословие! За спиной у брахмана – сотни поколений потомственных жрецов, века общенья с богами и наставления смертных на путь истинный! Брахман – это он сам и все его предки! Поручи обряд "Приношения Коня" любому не-брахману – что получится?! То же и с кшатриями: год за годом род воинов копил мужество, отвагу и умение сражаться, впитывая их с молоком матери! Брось в бой рыбака или гончара – много ли он навоюет?! Вайшьи, землевладельцы и мастера, испокон веку учились хозяйствовать; шудры – выносливы, послушны и привычны к тяжелой работе… Тысячелетия кропотливого отбора – и свести все на нет из-за ложной справедливости?! Только потому, что Жар-тапас доступен всем?!

– И я… мне предстоит образумить этих людей?

– Да! Ты станешь Чакравартином, Самодержцем, Вращающим Колесо Судьбы. Ты объединишь все окрестные земли, ты пойдешь дальше, в земли барбаров, и принесешь им Закон-Дхарму – пусть даже на конце твоих стрел! Империя Гангеи Великого прославится в веках, расцветая под сенью Закона, славя богов и своего земного повелителя… Решайся! Стань Опекуном Земли!

У сына Ганги кружилась голова от открывшейся перед ним картины. Не это ли – мечта любого просвещенного правителя? Могучая держава, крепкая Законом и благочестием, где каждый знает свое место и доволен своей участью? А во главе – он, Чакравартин-Самодержец, фаворит самого Вишну, пользующийся поддержкой богов и любовью благодарного народа? Все враги сокрушены, еретики наказаны, подданные довольны, чистота варн незыблема, царство процветает, богам возносятся обильные жертвы…

– …Но это еще не все, царевич, – вернул его с небес на землю голос Опекуна Мира. – И без барбаров хватает гнуси в Трехмирье: ракшасы, пишачи-трупоеды, нечистые бхуты, преты, якши, вселяющиеся в тела умерших духи-веталы – да мало ли кто еще?! Долг Чакравартина – выжечь нежить каленым железом! Раз и навсегда!

– Но ведь часть из них состоит в свитах богов! – изумился Гангея.

– Божьи слуги безопасны для Трехмирья. Но предающийся аскезе ракшас, который получает в итоге сверхбожественное могущество? Подкрадывающийся к уснувшему в лесу путнику прет-клыкач?! Бхуты – осквернители могил?! Им не место среди живых! А души их, возродясь в куда более достойных существах, озарятся наконец светом Закона и ступят на стезю добродетели. И ты в силах помочь им в этом!

– Я?!

– Ты! – в голосе Вишну зазвенели нотки раздражения. – Объединив людей в единое государство, ты очистишь землю от скверны, после чего скажешь от чистого сердца: "Хорошо, и хорошо весьма!"

Что-то шевельнулось глубоко в душе Гангеи; там, далеко, притаясь на самом дне, куда не достигал свет разума, дрогнула незримая твердь – и даже зверь, внимавший речи бога вместе с царевичем, испуганно дернулся.

Тайна просыпалась от долгого сна, медленно выбираясь на поверхность сквозь толщу судорожно сопротивлявшегося "я".

– Что же я должен сделать? – спросил у бога сын Ганги, с тревогой прислушиваясь к самому себе.

– Для начала – жениться на Сатьявати. Потом…

Темный прибой ударил в мозг, вымывая остатки сознания, и свет померк в глазах Гангеи.

Тело будущего Чакравартина содрогнулось, едва не выпав из челна, руки клешнями заскребли по бортам, словно в поисках опоры, голова свесилась набок, глаза закатились, сверкая белками в кровавых прожилках, и изо рта потекла тягучая слюна. Сейчас могучий витязь выглядел беспомощней младенца – и напротив него эбеновым изваянием застыла темнокожая женщина, пересыпая под веками толченый берилл "Кошачья искра".

– На престол, – с трудом пробулькал слюнявый рот Самодержца. – На престол – и всех к ногтю! Барбаров, ракшасов, Локапал, согласных, несогласных… всех! Восславим хором братца Вишну! Ом мани! Так, Упендра?

– Что ты себе позволяешь, червь?! – полыхнул гневом взгляд женщины. – Забыл, кто перед тобой?!

– Помню, – ехидно прошамкали губы мужчины. – Помню, Упендра! Как не помнить! – лучше б твоя мать тогда послушалась Дханву-лекаря и избавилась от младшенького сынка! Ведь это твоя шутка загнала меня в темницу из смертной плоти! Что, думал, не выберусь?! Или забыл? Вижу – забыл…

– Кто ты? – голос бога впервые сорвался на крик.

– Дьяус. Шут-Дьяус, миляга-Дьяус, последний из Благих! – тот, кто держал Вселенную в кулаке задолго до всех Опекунов, вместе взятых!

И челн остановился поперек стремнины, как вкопанный.

С самого утра Предвечный Океан был спокоен. Лишь легкая зыбь изредка туманила зеркало Прародины, да еще одинаково-пологие волны, словно близнецы, лениво возникали из ниоткуда и с прежней ленцой уползали в никуда.

Древо Ветаса, что выросло из осколков скорлупы Золотого Яйца и пустило корни во влажной бездне, озарялось божественным сиянием – в кроне, птицами в силках умелого ловца, трепетали искристые зарницы. И не мудрено: под Древом сегодня расположился сам Вишну, Опекун Мира, светоч Троицы.

Тот, кому ложем служил лотосовый лист, а листу опорой – Тысячеглавый змей Шеша, всплыв из глубин по воле Опекуна.

Сверкающие драгоценностями браслеты сплошь покрывали руки и ноги бога. Грудь Вишну была гладкой – лишь над правым соском виднелся завиток волос, какой оставляют себе все вишнуиты – и увитой гирляндами белых лотосов о восьми лепестках. Цветы только-только распустились и дышали свежестью; еще один цветок-исполин прямо на глазах раскрывался, вырастая из пупка Опекуна. Блистала сокрытая в венчике жемчужина Каустубха, добытая при пахтаньи океана и преподнесенная сонмом богов Опекуну Мира; и горел во лбу Дарителя ограненный сапфир, испуская из себя лазурный луч на все десять сторон света… Огромно было тело младшего сына Адити-Безграничности: уступая размерами Предвечному Океану, возлежало оно вровень с Ветаса-Древом! – прекрасен был лик Его, и присутствие наполняло Вселенную благородством и миролюбием…

А по Водам Прародины вокруг великого и прекрасного Вишну бродил карла, похожий на шута-вибхишаку. Хитрые глазки-маслинки поблескивали из-под кустистых бровей, жиденькая бородка, достойная козла в рыбацком поселке, свисала паклей; ермолка из алого бархата залихватски съехала на левое ухо. Помимо дурацкой ермолки на карле имелась рубаха совершенно невообразимой расцветки, сшитая явно на вырост, а также шаровары шириной с долину Инда: из-за них карла то и дело путался, оступался – но, на удивление, не падал.

И в воду не проваливался.

Бродил себе по дремотным волнам, как по косогорам, да еще время от времени косился на Древо Ветаса и Опекуна под Древом.

– Глянь направо, глянь налево, – вдруг пронзительно заорал карла на всю Прародину, – в океане аж два Древа!

– Не смешно, – отозвался Вишну, наскоро создавая рядом образ своей супруги, Лакшми-Счастья, и заставляя Счастье чесать себе пятки. – Где ты видишь второе?

– Под первым, – остроумию карлы не было предела. – Вон, уже и цвести начал… Скоро плодоносить пора.

– Все шутишь, – осуждающе заметил бог.

– Все шучу! – с готовностью согласился карла. – По чину положено. Чем бока пролеживать и корчить из себя толстый пуп Мироздания, лучше уж в дураки податься. Все дело какое-никакое!

– Ты мне лучше скажи, как ты наружу выкарабкался?! – проворчал Вишну, отращивая третью и четвертую руки с раковиной и дубинкой соответственно.

– А так же, как и ты, Упендра!

Карла гнусаво захихикал и весьма похабно изобразил, как и из чего он выкарабкался.

– Не смей называть меня так, дурак!

– Упендра! Упендра! – карла весело запрыгал вокруг Опекуна, и эхо откликнулось со всех сторон, заполняя океанский простор:

"Упендра-а-а!"

Раздражение Вишну доставляло карле изрядное удовольствие.

– Что ж, дурак, веселись, пока можешь, – в трубном гласе Опекуна Мира прозвучала отчетливая угроза. – Верней, пока я один из Тримурти, что само по себе немало. Но, полагаю, будь я просто Одним, твоя развязность…