Гроза в Безначалье - Олди Генри Лайон - Страница 32

Где правда?

Ты не знал ответа – хотя мечта о небесных танцовщицах нравилась тебе куда больше змеиной реальности. Пусть все идет, как идет! Надо закончить паломничество, добраться до острова у слияния матери-Ганги и Ямуны, где и провести предписанные три дня очищения. А потом вернуться к Парашураме – держать экзамен.

И хватит об этом.

По листьям зашелестел дождь. Если бы жизнь капели продлилась недолго, земля под пологом леса зря ждала бы ласки – прохладным струям не проникнуть сквозь ярусы изумрудной крыши, которая сплошь накрывала джунгли.

Так двум-трем стрелам на излете невозможно пробить доспеха.

Но дождь оказался упорным, и вскоре лес вокруг Гангеи покрылся влажной испариной. Тяжелые капли грузно шлепались на голову и обнаженные плечи, юноша с удовольствием плясал на бегу, купаясь в игривой прохладе; и стекали в недра души противоречивые мысли, что обуревали ученика Рамы-с-Топором.

Единственного ученика.

Вдруг юноша резко остановился и замер: охотник увидел добычу!

За кустами, шагах в двадцати впереди и чуть справа, деловито объедали листья две красавицы-гарны, фыркая и настороженно поглядывая по сторонам. Нет, не белые, конечно, гарна-альбинос встречается редко, но цвет шерсти сейчас не имел особого значения. Потому что рога у антилоп были именно такие, как нужно: прямые, острые, идущие по краю ровной спиралью. Именно из рогов гарн и делаются парные кастеты, столь любимые мастерами варма-калаи[41]!

Мастером Гангея себя не считал. Да и владение кастетами – десятое дело, которому положено учиться урожденному кшатрию! Просто Рама-с-Топором, будучи южанином до мозга костей, в числе прочего обучил юношу и этому, и достойный ученик достойного учителя давно мечтал заполучить себе парочку "рогатых" кастетов.

А лучше – сделать самому, подогнать по руке…

Рука юноши потянулась к поясу, где висели в чехле малые чакры – остро заточенные по краю метательные диски-кольца с прорезью в центре для пальцев…

И снова замерла.

Негоже перед очищением лишать жизни живое существо!

Но, с другой стороны, ему все равно предстоят очистительные ритуалы и омовения. Они наверняка смоют с него и кровь животного, пролитую накануне!

Гангея колебался. Соблазн был велик – но разве не должен подвижник противостоять соблазнам и искушениям?

Пробив тучи и листву, солнце вдруг швырнуло в чащу щедрую горсть бликов, перед глазами зарябило от переливчатых пятен; и Гангея не сразу понял, что же он видит.

А когда понял – улыбнулся невольно одними краешками губ.

Его проблема прямо на глазах решалась сама собой. К гарнам осторожно подкрадывался матерый самец-леопард.

Которого никакие сомнения о вреде насилия отродясь не мучали.

"Рога-то ему точно без надобности, – усмехнулся про себя Гангея. – Будет мне и кастет, и чистота души. Вторая антилопа, жаль, убежит; ну да ладно, обойдусь…"

И, мысленно пожелав леопарду удачной охоты, юноша тенью скользнул прочь – чтобы не мешать.

Очень скоро в чаще раздался торжествующий рев, затрещали, задергались, словно пытаясь убежать, кусты – и, внимательно прислушавшись, юноша понял: леопард, оказывается, охотится не один, а с подругой.

Более низкое и бархатистое рычание самки Гангея, питомец леса, ни за что не спутал бы с рыком леопарда-самца, как не спутал бы горожанин голоса мужчины и женщины.

"Вот и пара кастетов," – потер ладони довольный юноша.

В том, что вторая антилопа уже вступила на свой последний путь, ведущий в желудки пятнистых хищников, он не сомневался.

Ждать, пока леопарды насытятся и удалятся, пришлось довольно долго. Гангея искренне пытался использовать это время для благочестивых размышлений, но получалось плохо. Удовлетворенное рычание четы хищников, хруст костей, острый запах свежей крови и самих леопардов отнюдь не способствовали сосредоточению мыслей на вечном и возвышенном. Не помогло даже цитирование на память целой главы из Атхарва-Веды. Вместо этого перед мысленным взором то и дело возникала картина кровавого пиршества; скрытая от взгляда зеленой стеной, она, тем не менее, была настолько реальна, что временами юноша ощущал себя одним из пирующих леопардов, чувствуя во рту вкус теплой плоти жертвы.

"Уж лучше бы я смотрел из-за дерева, – подумалось Гангее. – Тогда бы мое воображение, по крайней мере, не терзало само себя!"

Юноша лгал: к терзаниям примешивалось и возбуждение, которое отнюдь не вызывало гадливости, а скорее наоборот – заставляло сердце биться чаще.

Покончив с трапезой, леопарды явно решили заняться любовью – звуки, что доносились до юноши, были весьма красноречивы. Гангея в отчаянии заткнул уши и зажмурился – но проклятое воображение разыгралось не на шутку. Хищники будили в юноше древнюю тьму инстинктов, и в последнее время молодой ученик Рамы-с-Топором стал всерьез побаиваться зверя, который частенько рвался на волю из сокровенных тайников его души.

В такие минуты он понимал, или ему казалось, что он понимает: различие варн у брахманов-жрецов и кшатриев-воинов – не пустой звук! Разница коренилась в сути, во врожденных свойствах и наклонностях; и не зря смешанные браки высших варн с низшими осуждались, а детям-полукровкам было гораздо трудней найти свое место в жизни.

Сведи воедино змею и орла – получится чудовище!

"Я – сын богини! Я – сын царя Шантану! – в отчаянии твердил он себе, когда сомнения одолевали. – Я не зверь!"

Обычно это помогало.

Помогло и сейчас. Дикий соблазн видений неохотно рассеялся. Юноша вздохнул с облегчением и вытер со лба испарину. На сегодня тьма отступила; но когда-нибудь…

Гангея запретил себе думать об этом.

Наконец леопарды угомонились. Еще час-другой они пролежали возле остатков добычи, отдыхая от любовных игр и давая утробе переварить пищу – после чего удалились, едва начало смеркаться.

Гангея выждал, покинул укрытие и направился к останкам гарн. До темноты он успеет смастерить намеченные кастеты, переночует где-нибудь неподалеку, в развилке дерева (тратить Жар и силы на чтение защитных мантр не тянуло) и с рассветом отправится дальше.

До слияния матери-Ганги и Ямуны было рукой подать.

От бедных антилоп хищники оставили, что называется "рожки да ножки" – и это вполне устраивало юношу. Гангея достал из котомки охотничий нож с костяной рукояткой, ветошь, бронзовую пилочку – и принялся за работу, досадливо тряся головой.

Тучи лоснящихся мух кишели над падалью.

…Сумерки изрядно сгустились, когда ученик Парашурамы поднялся на ноги и удовлетворенно осмотрел результат своих трудов. Оба кастета вышли на славу. Сложенные внахлест и в двух местах аккуратно переплетенные узкой лентой сыромятной кожи, витые рога выглядели достаточно грозно. Гангея вполне мог гордиться работой.

Что он и делал не менее получаса, заодно прыгая по поляне и бодая рогами воображаемого противника.

Врагу приходилось плохо, и он умирал в корчах.

Наконец юноша опомнился, собрал нехитрый скарб, сунул оба кастета за пояс и отправился к ближайшему ручью. Отмыть руки от засохшей крови оказалось не так-то просто, и пока он мылся, стемнело окончательно. Впрочем, Гангея заранее присмотрел себе место для ночлега – могучий платан с тройной развилкой приблизительно в четырех посохах от земли.

Леопардов юноша не боялся – знал, что до завтра они сюда не вернутся. Да и завтра – не обязательно…

Рассвет застал его в пути.

Не прошло и трех часов, как он вышел на берег великой реки.

В прибрежных тростниках пищали остроклювые датьюхи-камышницы. Ветер пах рыбой и утренней сыростью; он ерошил высокие стебли, и солнце медленно поднималось над горизонтом, дробясь россыпью золотых бликов в водах матери-Ганги. Посреди вольно раскинувшегося речного плеса темнела вереница островков; западный был крупнее прочих, и зоркий глаз юноши различил на нем темное пятнышко.