Зубы настежь - Никитин Юрий Александрович - Страница 67

– Я те отпущу! Попроси своего бога, чтобы наполнил…

– Да пошел ты, мать твою. Станет наш бог тебе вино подносить? Он тебе не шлюха на подхвате…

От возмущения он повел дланью, задел кувшин. Оба уставились вытаращенными глазами, когда тот тяжело упал и покатился. Питекантроп опомнился первым, быстро цапнул, взревел:

– Эге!.. Так он полнехонек! Ах ты ж скотина! Припрятывал?

Монах пробормотал обалдело:

– Ну, это ты брось… Я, да чтоб припрятывал на потом? Я сразу… Это не иначе, как господь учуял наше страстное желание и внял ему, войдя в наше положение риз… Эй-эй, не присасывайся! Это мой кувшин!

У питекантропа удалось отобрать, когда в кувшине осталось, судя по всему, около трети. Монах присосался, я всматривался, как его толстые губы легли на края кувшина и всползли по нему, как волны слизи, вобрав в себя кувшин почти целиком.

Воевода задвигался, лицо из багрового стало синюшного цвета. Я прошептал:

– Потерпи. Сейчас за нами придут.

Он помолчал, морщился, пережидая головную боль, процедил сквозь зубы:

– Тебе что… видение было?

– Ага…

– Ваше варварское?

– Да нет вроде…

– Оркячье?

– Скорее купеческое…

Монах уронил голову на грудь, вздрогнул, с усилием моргнул и дико огляделся по сторонам. Питекантроп заснул на полуслове. Видя, что его позора никто не заметил, монах снова опустил голову. Через мгновение мы услышали дикий храп, а к нему примешивалась тонкая свистулька питекантропа.

В затылок мне дыхнуло жаром. По плечу тихонько пробежали пальцы с шероховатыми подушечками. Знакомый голос прошептал:

– Тихо… Попробую раздвинуть доски.

В теплом воздухе распространился запах перегара. Комары, что нещадно впивались в кожу, сыпались как соринки, занесенные ветром. Меня дергало в стороны, доски поскрипывали, пару раз гвозди взвизгнули пронзительно. Когда чем-то твердым прищемило ухо так, что хрустнули хрящи, я прошептал:

– А не лучше сперва принцессу?

Голос прошептал с великолепным пренебрежением:

– А на кой она хрен?.. Сперва тебя. Если нас обнаружат, ты отобьешься… некоторое время. А за это время можно хоть принцессу, хоть всех остальных…

Я смолчал, понятно, я ж здоровый, пока меня завалят и порубят, как кабана на продажу, эти успеют выбежать из леса. Для того меня и нанимали, чтобы служил щитом. Для того и первым сейчас. Все верно. Даже по логике моего мира.

Тело настолько затекло, что мои мышцы трещали и скрипели сильнее, чем раздираемые доски. Ушан, не дожидаясь, пока я хотя бы разогнусь, уже резал веревки на руках воеводы. Герцог торопился свистящим шепотом, голос дрожал, как отдираемая щепа на дереве.

Воевода пробурчал тихо:

– Почему не привел епископа? Он давно жаждет изловить эту птичку.

В темноте хмыкнуло, невидимый Ушан посопел, словно бы смущенно, потом прошептал с некоторой неохотой:

– Да мы… не совсем в ладах…

– Что значит?

– Ну, он не совсем меня понимает. Недооценивает мои замечательные способности. Сдуру может приказать повесить раньше, чем успею раскрыть рот. Вам это надо?

– Не надо, – рассудил воевода. – Мне чуется, ты и с Черным Филином… то бишь Черным Епископом кружку пива не поделил… Он так и встрепенулся, когда о тебе услышал.

ГЛАВА 19

Дыхание Ушана на миг остановилось, потом руки с ножом задвигались со скоростью ворующей сыр мыши. С легким треском распались последние волокна, ноги мои отклеились одна от другой, но пока я чувствовал вместо ног две тяжелые дубовые колоды. Рядом постанывал сквозь зубы воевода, я видел его смутный силуэт. К моему удивлению принцесса села на корточки и растирала ему конечности.

Вскоре по застывшему телу побежали острые иголочки. Боль была острая и мучительно-сладкая, тело оживало в корчах, я стиснул зубы до ломоты в висках, сейчас меня затоптали бы и жуки-скарабеи, никогда я не был таким беспомощным.

Воевода с кряхтением воздел себя на ноги. Я видел, как он исчез в темноте, а Ушан пропал еще раньше. Похоже, успеют освободить остальных раньше, чем я встану на ноги.

На цыпочках, стараясь не дышать, мы отступили в чащу подальше, потом под ногами вместо мягкого ковра листьев пошло твердое. Серебристые лучи луны высветили тропку. Ушан пропустил вперед принцессу и герцога, нетерпеливо оглядывался:

– Да побыстрее, черепахи!

Воевода старался держаться задним. Засохшая кровь с усов осыпалась, на темном от солнца лице они торчали ярко-серебряные, от них прыгали блики по деревьям и кустам.

Я ухватил его за руку:

– Давай помогу.

– Нет, – проговорил он угрюмо. – Бегите, теперь я прикрою…

Стиснул зубы, я тащил его силой. Старый воин понимает, что путешествию пришел конец, мы в землях граничащего с землями принцессы епископа, задание выполнено, теперь сдавать дела и… на конюшню, коротать старость.

Я все оглядывался, прошептал в спину Ушана:

– А где остальные? Надо было их освободить тоже…

Ушан зашипел:

– С глузду съехал? Это же простая стража!

– Они ж люди, – возразил я, но почему-то ощутил себя глупо.

Воевода хмыкнул то ли насмешливо, то ли сочувствующе. Ушан сказал рассерженно:

– Какие же они люди, если охрана?.. Люди те, кого охраняют. Да и ничего с ними не станется. Утром отпустят. Из них половина тут же попросится к Летучей Мыши.

Воевода насторожился:

– Какой такой Летучей Мыши?

Ушан некоторое время тащил принцессу, не отвечал, затем буркнул нехотя:

– Я знал его и под таким именем. Он их менял чаще, чем женщин! А Черный Епископ… ну, когда перебрался в земли настоящего епископа. Так что не беспокойся о них, герой!

– Меня дед учил, – пробормотал я, – сам погибай, а товарища выручай. Ну да ладно, если они все шпионы…

Видно было, как воевода покрутил головой, из какого же дремучего варварства я вышел, здесь же цивилизация, где высшей ценностью является своя жизнь, а чужая – тьфу, хрен с нею.

Ушан сказал настойчиво:

– Запоминайте дорогу! Эта тропка приведет прямо к замку епископа. А там не страшны даже королевские войска!.. Никогда не сворачивайте!

Воевода буркнул:

– Ты так говоришь, словно сам сейчас сгинешь.

– На всякий случай, – сказал Ушан. – На всякий.

Звериная тропка превратилась в дорожку. Между деревьями блеснул просвет. Небо быстро серело, холодное утро быстро выдавливало короткую летнюю ночь, а на востоке по небосводу поднималось алое зарево.

Деревья впереди разошлись в стороны, дальше угадывался простор. Впереди на дорожке нас ожидали герцог и принцесса. Она почти висела на нем, герцог поддерживал ее красиво и мужественно, обхватив за тонкий стан.

Заслышав наши шаги, обернулся. Лицо было бледнее, чем у выкопавшегося из могилки упыря.

– Дальше лес кончается. Я что-то не вижу этого купчишку.

Воевода покачал головой:

– Он давно исчез. Как только нам велел держаться этой дорожки.

– Исчез?

– Да, – подтвердил воевода. – Но это значит, что дорога в самом деле выведет к замку епископа.

– Почему? – потребовал герцог.

Воевода указал глазами на измученную принцессу:

– Она устала. Давайте понесем?

Герцог нервно оглянулся в мою сторону, огрызнулся:

– Нет уж! Мы доберемся сами. Ну, чего стоим?

Деревья отступили за спину, а впереди расстилался простор ровного поля, дальше – холм, явно насыпанный вручную, а на холме во всей красе блистал исполинский замок, который лучше было называть крепостью. Солнце еще не взошло, но высокие башни замка уже сверкали в алых лучах, а сверху с подсвеченных из-за горизонта облаков на замок падал пурпурный радостный свет, словно над всеми зданиями простерли гигантскую мантию кардинала.

Дорожка уже превратилась в широкую дорогу, но и на ровном месте сохранила дурную привычку вилять из стороны в сторону, делать петли, как убегающий заяц. Я нацелился идти напрямик, не минное же поле, однако воевода насторожился, негромким голосом велел всем застыть, не разговаривать и не двигаться.