Земля наша велика и обильна... - Никитин Юрий Александрович - Страница 61

ГЛАВА 6

Троеградский старательно брал палочками кусочки сяке, обмакивал в коричневый соус. Пальцы побелели от напряжения, я чувствовал, как все его чувства и мысли сосредоточены на том, чтобы не уронить, не передавить палочками шарик из риса, не оставить в чашечке для соуса, потом хрен достанешь по одной рисинке…

Дятлов покосился на соратника, вздохнул.

– Борис Борисович, а что подвигнуло вас выступить так… резко? Вот так взять и отдать всю Россию? Ну, шел бы разговор про Дальний Восток или Сибирь… даже про Дальний Восток и Сибирь вместе…

Троеградский вскинулся, уронил сяке в четырехугольное коричневое блюдечко с соусом:

– Китаю? Японии?

Дятлов поморщился:

– Нет, Америке, чтобы не захапал Китай. А Россия пусть в урезанном варианте, но зато – Россия! А на Дальнем Востоке пусть Америка тягается с Японией и Китаем. Мы же за ее спиной будем спешно или потихоньку, как получится, наращивать экономическую и военную мощь. Все равно у нас территории останется больше, чем у всех стран Европы, вместе взятых!

На лице Троеградского проступило сомнение, похоже, колеблется, неожиданный вариант Дятлова чем-то заинтересовал, как будто содержит очень опасную для меня ловушку.

Я сказал горячо:

– У нас такие дубленые шкуры? Для политиков стыда не бывает? Но простые люди – не политики, они стыд почувствуют. Им станет еще горше жить. Еще быстрее сопьются и вымрут. Нет уж, давайте вести себя достойно. Никаких урезанных вариантов: принимаем вассальную присягу и становимся под знамя Америки. Принимаем их законы, обычаи, детей учим американскому варианту английского языка, а понятие «Россия» оставляем, как…

– Как «Советский Союз»? – подсказал Дятлов коварно.

– Нет, как географическое название, – уточнил я. – Как-то мне довелось поездить по Туранской возвышенности, я всякий раз вспоминал красочные описания великих битв Ирана и Турана в эпической «Шах-Наме». Иран, как теперь видим, в конце концов победил, иранцы и туранцы стали единым народом, а от великого Турана остались названия рек, гор, озер и великого плоскогорья. Пройдут сотни и тысячи лет, никакое из нынешних государств не сохранится, но эту часть суши будут всегда называть, верю, Россией.

Они переглянулись, я видел по их позам, что они напряжены, что протекающий разговор – лишь предисловие к тому, из-за чего пришли, и вот сейчас вроде бы готовы, но никак не переступят некую грань….

– Я тоже верю, – подхватил Дятлов. – Что в Россию надо верить!.. Но я верю, что Россия останется не только как географическое понятие. Великий русский народ найдет в себе силы…

Официант тенью скользил за нашими спинами, я всякий раз кивком благодарил, когда он неслышно забирал пустые тарелки и ставил на их место следующие блюда, Дятлов просто не замечал, а Троеградский морщился, как аристократ, что вынужден мириться с существованием слуг и вообще низшего сословия. Юлия смотрела на официанта как на студента, что подрабатывает к стипендии, постарается дать ему чаевые… хотя нет, расплачиваться должен мужчина.

Дятлов взглянул на меня вопросительно, я сдвинул плечами.

– Не буду вдаваться в сравнение разных достоинств и недостатков стран Европы и Америки. Для меня в Штатах есть одно несомненное достоинство, которое перевешивает все ос­тальное. Как недостатки, так и сомнительные достоинства.

– Ну-ну, – сказал заинтересованный Дятлов. – Такое обещающее вступление…

– Штаты – единственная страна, – ответил я, – которая в самом деле стремится в будущее!..

– А остальные?

– Остальные просто живут. Развиваются, как того требуют обстоятельства. Надо признать, что Европа давно утратила лидирующее положение в сфере науки и техники.

– Не забывайте о Японии, вообще об Азии, – предостерег Троеградский.

Я отмахнулся:

– Эти только берут готовое. Те заводы, что размещают Штаты в Азии, вовсе не показатель Азии как наукоемкой страны. На самом деле на всю Японию и всю Азию не приходится ни единой серьезной научно-технической разработки. Все, что они могут, это модернизировать какой-нибудь чип или автомобиль, но сами не в состоянии создать ни чипа, ни автомобиля. Это все Европа и Штаты, а в последнее время только Штаты.

Дятлов напомнил:

– Вы сказали, что некое достоинство Штатов перевешивает все остальные… Вы имели в виду наукоемкость?

Я кивнул:

– То, к чему она приведет.

– К чему именно?

– К тому, что все проблемы, за что ненавидим Штаты, исчезнут сами по себе. В постиндустриальном обществе, что уже наступает, не будет ни России, ни Штатов, ни Европы. Более того, не будет даже людей в привычном нам понимании. Нет-нет, я не хватил через край! Но, по прогнозам серьезных специалистов, уже через десяток лет все начнем вживлять себе микрочипы, что будут постоянно считывать новости из Интернета, будем развиваться быстрее… а если учесть, что одновременно начнем избавляться от болезней, резко продлевать жизнь, то в конце концов придем и к бессмертию, и… сами понимаете, наши национальные проблемы на тесном земном шарике покажутся смешными нам самим.

Троеградский сказал с неудовольствием:

– Если это неизбежно, то зачем барахтаться? Все равно принесет к тому берегу.

Я покачал головой.

– А я хочу приплыть сам, тем самым приблизить наступление завтрашнего дня… а он хорош!.. на десяток-другой лет. Да хоть на год, и то сделаем доброе и нужное дело. Надо ли спасать Россию любой ценой, если русские сами потеряли стимул к жизни? Если у отдельных существ еще есть какая-то жажда жить и что-то менять, то у нации как целого нет? Ведь мы – часть человечества, а значит, должны все-таки в первую очередь думать о том, что полезно всему организму, а уж потом о всяких отдельных органах.

Вопрос пора поставить иначе: если Россия не желает работать…

Дятлов вскинулся оскорбленно:

– Как это не желает? Да русский народ – самый трудолюбивый на свете…

Я поморщился, прервал:

– Простите, вы просто не видели, как работают немцы. Или те же французы. Даже турки, как это нам ни унизительно. Так что не надо, не надо демагогии и лозунгов!.. Менталитет русского человека таков, что главное-де – духовность… может быть, мне кто-нибудь и когда-нибудь объяснит, что это такое?.. А работа – не только не главное, но и лишнее, унижающее одухотворенного человека, приземляющее возвышенную душу.

Троеградский сказал угрюмо:

– Утрируете, Борис Борисович. Нехорошо.

– Почему? Утрирование лишь подчеркивает, выявляет…

– Не надо это «выявляет». Мы не подростки и не журналисты, можете оперировать понятиями без разукрашивания.

– Но вы согласны, что из всех народов, которые не любят работу, русские – самые продвинутые?

Дятлов подумал, сказал кисло:

– Не согласен. В Латинской Америке тоже не очень-то, а в Африке… исключая Трансвааль…

Я продолжал в режиме наступления:

– Но вы согласны, что среди европейских стран?..

Дятлов снова подумал, за ним наблюдать интересно, все-таки человек очень честный и принципиальный, при всем патриотизме не может сказать, что дважды два равняется трем или пяти, так и сейчас морщился, кривился, ответил с великой неохотой:

– Насчет всех ответить не готов.

– Тогда в сравнении с немцами, французами, англичанами, голландцами?

Дятлов чуть вскинулся, хотел было кого-то вычеркнуть, наверное, голландцев, но явно вспомнил, что Петр Первый именно у них учился строить корабли, умолк, нехотя кивнул.

– Да, этим уступаем. Но только по отношению к труду. Но не по духовности.

Я воздел очи горе, подвигал губами, можно подумать, шепчу молитву и прошу Бога дать терпение, сказал медленно, заметно сдерживая раздражение:

– Котлеты отдельно, мухи – отдельно. О духовности в другой раз, тем более что так и не понимаем, что это. Если о религии, то католическая церковь работает намного эффективнее, а наша православная вообще мышей не ловит. Извините, но для меня православной ветви христианства вообще не существует!