Земля наша велика и обильна... - Никитин Юрий Александрович - Страница 50

– А что там, кино будет?

– Раздевайтесь, я все подам. Обещаю не подсматривать.

Я буркнул:

– Стоит ли тогда раздеваться? Ладно, иду.

Кабинка больше похожа на небольшую комнатку, я раньше привык примерять в настолько тесной, что и телефонная будка покажется апартаментами, здесь же ни разу не зашибся о стены, пока разделся и развесил все на крючках. Два огромных зеркала в полный рост, красота, давно себя не видел таким. Морда бледная, вытянулась, как у загрустившего коня, глаза затравленные…

Шторка слегка отодвинулась, появилась женская рука с пиджаком и брюками на плечиках.

– Примерьте сперва вот это!

– Спасибо, – сказал и добавил, принимая одежду: – У вас очень красивая рука.

– У меня и вторая тоже ничего, – ответила она из-за шторки.

Я смолчал, напяливал пиджак, вроде бы хорош, снова посмотрел на себя, еще лучше, так я выше, в плечах все еще широк, хотя французские ручки на боках все толще, портят фигуру. И вот еще какие-то прыщи на груди… К счастью, низко и слева, не видно, даже когда распахиваю рубашку чуть ли не до пупа.

Наконец вышел. Юлия и продавщицы уже ждут, защебетали на своем языке, вроде бы и на русском, и в то же время все слова непонятные, хоть в толковый словарь лезь.

Юлия потыкала меня кулачком в грудь, подергала пиджак в разные стороны, сказала недовольно:

– Плохо сидит! Так нельзя!

Девушки всполошились:

– Но это же от фирмы Морисонни Цукерман!

– Взгляните, оттопыриваются лацканы. Так вот нормально, но застегнуть – оттопыриваются.

По мне, это ничего не значило, но девушки приняли этот довод как убийственный, щебет прервался, а Юлия сказала категорически:

– Этот не годится. Борис Борисович, снимайте!

– Но, может, сразу примерить штаны? – спросил я.

Она вскинула и без того высокие брови, ухитрилась взглянуть на меня свысока, хотя вообще-то на пару пальцев ниже.

– Вы о чем это?.. Ах, об этом… Простите, Борис Борисович, но это у вас штаны, а мужчины вообще-то носят брюки.

– Ну пусть брюки, – пробормотал я.

Она удивилась:

– Зачем? Если пиджак сидит плохо, зачем примерять брюки?

– Резонно, – согласился я. – Словно и не женщина.

Перемерить пришлось целую чертову кучу. Весь упарился, не понимая, во что одеваюсь, надоело кроссовки развязывать, завязывать, ходил с висящими шнурками. Я сбился со счета, каждый раз выходил из кабинки и показывался, только что не раскланивался, чувствуя себя дурак дураком. Меня осматривали, как козу на базаре, разве что за вымя не щупали и в зубы не смотрели. Юлия остановилась на паре штанов, то есть брюк, я уже воспрянул духом, вот-вот все эти мучения кончатся, но, оказывается, мы выбрали только «линию», а дальше велела продавщице с манжетами не приносить вовсе, кроме того, с нижней окантовкой убрать тоже. Продавщица возразила, что я вообще-то длинноногий, мне можно, Юлия заявила, что не настолько, так что не надо, я слушал и не понимал, при чем тут длина моих ног, я же не в манекенщицы или в фотомодели, что за бред, посматривал на себя в зеркало, а что, хорош, вот только пузо надо подтягивать и не горбиться, а так все в порядке…

По ту сторону занавески раздался язвительный голос:

– Борис Борисович, вы там не повесились с горя? Но крючья в таких кабинах не заложены.

– Предусмотрительно, – признал я.

Обернулся, взял из торчащей руки серые брюки. Надел уже с отвращением, вышел, Юлия оглядела меня критически.

– Та-а-ак… Нижняя окантовка брюк одинакова, что ли?..

– Сзади на четыре сантиметра длиннее! – поклялась продавщица.

– На четыре вряд ли, – произнесла Юлия задумчиво, – но и три… ладно. А почему на носке ботинка сломались, гм… как-то недостаточно…

– Но ведь выгнулось внутрь?

– Это да, – признала Юлия, кивнула мне, – Борис Борисович, выпрямитесь, я посмотрю, сколько дырочек для шнурков ваши брюки закрывают.

Я потянулся было во фрунт, потом спросил с подозрением:

– Юлия, это в самом деле так важно, или это у вас такие профессиональные женские шуточки? Чтобы отомстить ­шефу?

Продавщицы хихикнули, одна сказала другой: вот всегда они так, а Юлия отмахнулась досадливо:

– Какой розыгрыш, Борис Борисович. Верхние три дырочки на туфлях не должны быть видны. Но пять уже плохо, перебор, такое недопустимо. А две – мало…

Я огрызнулся:

– Вы что же, думаете, я буду считать эти дырочки?

Она сказала с лицемерным сочувствием:

– Надо, Борис Борисович, надо. Вот и президент, если посмотрите внимательно, когда идет к трибуне, время от времени глазки опускает. Я раньше думала, что ему стыдно смотреть на свой электорат, а теперь знаю: дырочки на туфлях считает!.. Ладно, эти берем.

Я выдохнул с великим облегчением:

– Слава богу! Наконец-то на свежий пробензиненный бодрящий воздух…

Она удивилась:

– На какой воздух? Еще придется подышать кондиционированным. Думаете, под такой костюм можно в ваших безобразных рубашках?

ГЛАВА 2

Рубашки удалось выбрать минут за десять, но эти минуты показались столетием. Я не понял, зачем столько рубах, Юлия ядовито поинтересовалась, не буду же я целую неделю ходить в одной и той же, я пробормотал, что да, конечно, не буду, хотя подумал: а почему бы и нет? Ходил же… И все мы, настоящие, ходим. И не понимаем, на фиг заводить целый гардероб, если больше одной рубашки все равно не наденешь…

Правда, Юлия пыталась всучить мне рубашки без карманов, доказывала, что элегантные – всегда без карманов, но я уже озверел от бесконечного хождения по необъятному магазину, два часа хожу по лабиринтам, с ума сойти, настоял, чтобы с карманами, обязательно с карманами. Мужчина, если он мужчина, не может, если карманов нет, и счастлив, если карманов много.

Она посмотрела на мое хмурое лицо, вздохнула:

– Ладно, что уж поделать… Но никогда, слышите?.. никогда не пользуйтесь этим карманом.

– Почему?

– Потому, – отрезала она. – Правила хорошего тона. Грузчикам все равно, но люди высшего круга сразу увидят в вас грузчика. А вам это надо, пан профессор? Ладно, расплачивайтесь, я уже вижу, что ваша душа убежала и села за руль.

– Верно, – признался я. – Куда поедем поужинать?

Она взглянула на меня поверх очков, у меня почему-то сладко екнуло сердце.

– Вы приглашаете меня на ужин?

– Да, – ответил я, – но не настаиваю, чтобы он закончился завтраком.

Она пристально посмотрела на меня, но ничего не ответила, только замедленно кивнула. Я расплатился за пару костюмов и дюжину рубашек, мне вручили два объемистых пакета, и мы, провожаемые приглашениями пользоваться только их услугами, покинули «правильный» магазин.

На темном небе не видно, где заканчиваются здания, они как бы переходят в космос, а яркие надписи кажутся зависшими среди ставших невидимыми звезд. Да и какие звезды сравнятся с яркостью, цветистостью и властным призывом надписей, призывающих зайти, купить, оттянуться, получить удовольствие, успеть по скидке?

Юлия откинулась на сиденье, глаза чуть полузакрыты, то ли слушает, то ли просто отдается странному чувству покоя, что овладевает в быстро мчащейся машине.

Справа и слева появлялись и пропадали машины, вспыхивали предостерегающе красные огни, и вся улица впереди вспыхивала россыпью крупных рубинов, я притормаживал тоже.

Юлия шевельнулась, указала кивком:

– Вон к тому зданию, если можно.

– Можно, – ответил я сварливо, – только поворот уже проскочили, теперь поедем мимо. А там, возможно, удастся повернуть, если есть знак.

– А если нет? – спросила она тревожно.

Я покосился на ее испуганное лицо.

– Свернем в переулок, попробуем огородами.

Она проговорила виновато:

– Простите, я не разбираюсь в шоферских правилах. Я не знала, что это так сложно.

Я сказал бодро:

– Было бы все так сложно! Ох, как бы мы зажили! Даже в России.

Этот ночной клуб-ресторан представлял собой, как хвалились при открытии дизайнеры, концепцию «живого льда». То есть имитируется жизнь на паруснике, что вмерз в лед, а пассажиры в ожидании ледоколов пьют, едят и смотрят стриптиз-шоу. Вся мебель для достоверности была заказана у поставщиков океанских лайнеров.