Земля наша велика и обильна... - Никитин Юрий Александрович - Страница 12

У них в Интернете свои сайты, от которых отпочковывались новые энтузиасты, эти в своем рвении найти великих предков среди «незаслуженно забытого наследия» вообще заходят так далеко, что, если бы я не видел их честные глаза и чистые лица, полные веры в правоту своего дела, счел бы провокаторами, уж слишком карикатурно все получается.

Хуже того, все эти группки носителями истины объявляют только себя, а остальные ни мало ни много как предатели, засланные казачки. Сразу же начинают копаться в родословных коллег, чуть ли не у каждого находят либо жену-еврейку, либо бабушку, а если и не еврейку, то с подозрительной фамилией. А если и с фамилией все в порядке, то нос что-то великоват, волосы кучерявые, кожа смуглая, да и глаза прячет, еврей наверняка, наши ряды расколоть прислан…

ГЛАВА 5

Звякнуло, на экране поверх картинки возникла крупная надпись: «Позвонить Ротмистрову». Я взглянул на циферблат в уголке дисплея, мои часы опережают на минуту, палец привычно кликнул на правой кнопке грызуна, едва курсор попал на нужную фамилию.

Дверь приоткрылась, заглянула Юлия.

– Борис Борисович, вы не очень заняты? А то Лысенко заявляет, что у него крайне важное, просто безотлагательное ­дело.

– Через пару минут, – попросил я. – Я только договорюсь о встрече.

– Да я могу продержать его до вечера!

– Да ладно тебе, – ответил я. – Не дразни, он уже и так под мухой. Впрочем, понять его можно: кто в России не пьет, кажется шпионом или предателем.

– Я это заметила, – ответила она. – Потому и придержала.

На экране появилась комната крупнее моей, кабинет Ротмистрова, доктора наук, математика номер один в мире, а также члена редсовета нашей партии, затем и сам Ротмистров развернулся в кресле к вебкамере.

– Слушаю, Борис Борисович!.. Приветствую.

– Вы не забыли, – напомнил я несколько заискивающе, – обещали почтить вниманием…

– Все помню, – прогудел он благодушно. – Буду в срок! Когда я опаздывал?

Я торопливо распрощался, сердце стучит, хотя чего волноваться, я сам доктор наук и профессор, разве что естественных, а естественники всегда несколько комплексуют перед «настоящими» учеными.

В кабинет робко заглянул Лысенко, убедился, что я не занят, тихохонько вдвинулся громадным телом штангиста в кабинет. В руках рулон бумаги, от него самого и от бумаги сильно пахнет водкой, лицо главреда налилось нездоровой багровостью, даже глаза покраснели, но держится подчеркнуто деловито.

– Вот, Борис Борисович, – сказал он, расстилая по столу сверстанный макет газеты. – Взгляните, это завтрашний выпуск. Таким, как говорится, будет выглядеть. Пока еще не поздно, внесите ваши руководящие изменения. Ждем ваших бесценных, вне всякого сомнения и критики, решений.

Я просмотрел бегло, не реагируя на шпильку, Лысенко – профессионал высочайшего класса. Его бы с руками оторвали в любом крупнейшем издательстве или в элитном журнале, где получал бы в десятки, если не в сотни раз больше, имел бы власть и влияние, а под рукой были бы тысячи исполнительных сотрудников, но пашет здесь, потому что здесь – Россия, а там всего лишь деньги.

– Хорошо, но где интервью с губернатором Новочеркас­ска?

– Пойдет в следующем номере, – ответил он с готовностью. – Мы решили дополнить комментариями наших специалистов.

– Кого?

– Коновалова и Евлахова.

– Евлахов, это который директор Института проблем Европы?

– Да, но он, несмотря на работу в правительственных структурах, наш человек. По духу, я имею в виду.

– Ну, – пробормотал я, – если по духу…

Присесть я ему не предлагал, да он и сам понимает, чем именно я недоволен, потому так тянется и демонстрирует преданность и чинопочитание, будто старается рассмешить. Дальше я просматривал статьи молча, в носу зачесалось, чихнул, Лысенко тут же сказал с готовностью:

– Долгого здоровья, Борис Борисович!.. И крепкого!

– Спасибо, – пробормотал я.

– Это не простуда? – поинтересовался он. Сказал подчеркнуто серьезным голосом: – Кстати, новое и самое мощное средство от депрессии изобрели как раз российские фармакологи! Для поднятия общего тонуса достаточно трижды в день перед едой принимать по зеленому горошку и запивать ста граммами коньяка.

Я поморщился.

– Это вы все трое от гриппа лечились?

– Борис Борисович! – воскликнул он обрадованно. – Да там почти ничего и не было! Ведь стакан, наполовину заполненный водкой, оптимисты считают полуполным, пессимисты – полупустым, а русские – почти пустым, не так ли?

Я покачал головой.

– Это про тебя говорят: не так страшен русский танк, как его пьяный экипаж? Да, в России действительно только две беды, но каждый день разные… только пьянство неизменно.

– У нас климат таков, – сказал он убеждающе. – Северный! Пить надо, чтобы согреться. Для сугрева, как говорил мой прадед, а он прожил сто три года.

– А сейчас средняя продолжительность жизни по России, – напомнил я, – пятьдесят семь лет… Хотя по-прежнему отмороженных больше, чем ошпаренных. Особенности национального климата! Эх, Дима…

Он с самым сокрушенным видом развел руками. Красавец, атлет, штангист, на кой хрен ему эта пьянка, но с другой стороны: если не пить, то как бы и не русский, чуть ли не предатель, а то и в самом деле предатель, если точно не можешь предъявить бумаг с печатями, что у тебя полнейший цирроз печени, и пить никак нельзя… да и то найдутся друзья, что будут с упоением выкрикивать: и у нас цирроз, и у нас язва, и нам низзя, но мы же пьем?

Я отодвинул газету.

– Все отлично. Хотел бы придраться, да не могу.

Он заулыбался, бережно взял газету и свернул в рулон.

– Спасибо, Борис Борисович! Я уж думал, к чему-нибудь да прицепитесь. Должны были найти.

– Иди, – вздохнул я. – Ничего не могу добавить.

Он удалился, очень тихо притворив дверь. На лице вся та же растерянность, так и не понял, почему я ничего не сказал, как обычно, о вреде пьянства. Я сам не понял, но что-то зреет и во мне и в обществе, самому тревожно. На фоне этой надвигающейся грозы пьянство сотрудников в элитной крепости русского духа – мелочь. Вот-вот взорвется такое, станет не до пьянства.

Таймер перепрыгнул пару каналов и замер на передаче, где ведущий долго и со смаком разглагольствует об опасности возрождения русского фашизма. Дурак, о каком возрождении речь? Как будто русский фашизм хоть когда-то был! Немецкий, итальянский, польский и многие другие фашизмы – да, но русского никогда и в помине, а этот напыщенный идиот тут же по проторенной тропе сходит на обличение русского национализма, шовинизма, расизма, антисемитизма, патриотизма, бездумно ставя между этими разными и чаще всего взаимоисключающими словами знак равенства. Вот даже взять такие вроде бы близкие, с точки зрения дурака или русского интеллигента – что тоже дурак, но с дипломом, – понятия, как национализм и шовинизм, то сразу можно увидеть, это не синонимы, а полные противоположности!

Националист твердо знает, кто он есть, шовинист – кто он не есть. То есть националист говорит: я русский, потому что люблю Россию, защищаю все русское, люблю русские песни, ем русскую еду, болею за сборную России, а шовинист: я русский, потому что я не жид, не кавказец, не юсовец, не желтомордый и не черномазый…

Националист твердо знает критерии русскости, а шовинист из-за отсутствия таких критериев постоянно и с великим подозрением присматривается к членам своей же вроде бы национальной партии, выискивает тех, у кого бабушка еврейка или татарка, постоянно затевает чистку рядов и все никак не может остановиться, все никак не может…

Озлившись, я вырубил жвачник, остальные новости лучше по Интернету, там куда оперативнее, отодвинул все бумаги о православных церквах, о кладбищах, о проекте введения в школах Закона Божьего и прочей дури, которой якобы должны заниматься русские националисты.

Вошел на сайт статистических исследований, отыскал Россию и долго тупо рассматривал колонки цифр. На душе все тяжелее и тяжелее, в конце концов ощутил такую горечь, словно пожевал полыни. Последняя перепись пятнадцать лет назад, русских в России насчитывалось восемьдесят два процента, а сейчас только шестьдесят три. В прошлый раз на втором месте были татары, на третьем – украинцы, на четвертом чуваши… и так далее. Замыкали список китайцы, их было пять тысяч человек. Сейчас – девять миллионов. То есть уже на третьем месте, чуть-чуть пропустив вперед татар с их десятью миллионами.