Ярость - Никитин Юрий Александрович - Страница 9

Я усмехнулся:

– А если все-таки вся Украина, устав голодать, захочет воссоединиться?

Кречет широко улыбнулся:

– Еще не дозрели! Но вторая линия обороны заготовлена. Мол, на каких условиях, с каким статусом, а там пойдут уточнения, согласования, снова дополнения, новые согласования… которые можно растянуть на десятки лет. А за это время либо шах умрет, либо ишак сдохнет. В любом случае самим жрать нечего, но у нас есть хотя бы нефть и золото, как-то прокрутимся, на ноги встанем, но так вот в лоб Украине не скажешь?.. Дешевле подбросить сотню-другую миллионов долларов украинским националистам!

Знает же, подлец, мелькнула мысль, не брякну об этих миллионах. Явно досье собрано, начиная с внутриутробного состояния. Уверен не только в моих деловых качествах, хотя что от них осталось, но и в моей порядочности!.. Ну погоди же. Я не связываю себя порядочностью по отношению к диктаторам.

– Смотрите, – сказал я наконец, – не прогадайте сами.

Он развел руками:

– Если бы вы знали, на какие трюки пускаются, только бы приблизиться к рычагам! И подкуп, и лесть, и шантаж, а уж интриги всех уровней сложности… Я не уверен, даже сомневаюсь, что любое ваше замечание будет приниматься… уж извините… но что будете высказываться без оглядки на свои интересы, в этом я уверен. Я думаю, вы сможете высказаться откровенно и обо мне.

Он смотрел насмешливо и вызывающе. Я вспыхнул, генерал подозревает меня в присущей интеллигентам трусости, но сдержался:

– О вас и так говорит весь мир.

– Мне важно ваше суждение, – сказал он серьезно.

Я скептически хмыкнул:

– Так ли уж?.. Кто я?.. Даже не налоговый инспектор. Скажу, как и все, что победа на выборах вам досталась лишь благодаря той самой фразе. Ну, что пустите себе пулю в лоб, если за срок своего правления не выведете страну из кризиса. Да, эта фраза стала крылатой, она принесла победу. Так говорит любой обозреватель, любой ваш оппонент.

Кречет кивнул:

– Вы что-то недоговариваете.

– Нет, почему же? Я согласен с ними. Жаль, они не додумывают мысль до конца.

Он насторожился:

– Какого же?

– Почему именно эти слова привели к президентскому креслу? Одни говорят, что раз настолько уверены, значит, у вас есть либо связи с западными магнатами, либо знаете, как отобрать богатства мафии и пустить в бюджет. Другие уверены, что на вас работает команда экономистов куда мощнее, чем на предыдущего президента… Кто-то уверяет, что железной рукой сравнительно легко навести порядок, а рука у вас в самом деле железная; кто-то подсчитывает, каков огромный процент тех, кто проголосовал за вас лишь для того, чтобы увидеть, как президент застрелится…

Он сдержанно усмехнулся:

– Я думаю, таких даже больше, чем подсчитали.

– Вас не любят и боятся, – сказал я сдержанно.

– Но избрали же.

– Простой народ, – подчеркнул я. – А вся интеллигенция… вся!.. против. Беда любой страны в том, что интеллигенции всегда ничтожно мало в сравнении… скажем, со слесарями. А кроме слесарей, есть еще и грузчики, те все за вас, шоферы, подсобники, дворники… Продолжать?

– Достаточно, – согласился он. – Но какова истинная причина? В вашей интерпретации?

– А что, у меня должна быть своя?

Его глаза буравили меня с отвратительным любопытством.

– Вы не из тех, кого устраивают общие мнения.

– Был еще один пустячок, – ответил я нехотя. – Перелом в общественном сознании… Нет, еще не перелом, а смутная тяга к перелому… Не в общественном строе, не в экономике. Не в политике…

Он подбодрил грубым генеральским голосом:

– Говорите, я пойму. Я ж говорил, даже читать умею!

Я развел руками:

– Это в самом деле трудно объяснить, а еще труднее – сформулировать для вашего солдатского устава. Народ еще не осознал… я сейчас говорю действительно о народе, включая как грузчиков, так и академиков… не осознал, но смутно чувствует, что объелся свободой отношений между полами, признанием гомосеков и проституток полноправными членами общества, развратом, оправданием любого преступления… я говорю не о физическом оправдании, хотя и здесь народ требует закрутить гайки, а об оправдании трусости, подлости, низости… Когда вы брякнули, что застрелитесь, в воздухе внезапно пахнуло чем-то добротным, благородным. Пахнуло временем, когда стрелялись на дуэлях, а пятно с мундира смывали кровью, пустив пулю в висок… или в сердце, вам будет виднее. Вот основная причина, почему за вас проголосовало столько народа, хотя, повторяю, даже ваши лучшие аналитики называют более поверхностные причины.

Кречет усмехнулся, спросил неожиданно:

– За что вы так не любите армию?

– Не люблю? – удивился я. – Я считаю ее крайне необходимой в любом государстве!.. Я против роспуска армий. Люди ведь разные в силу умственных способностей, а надо найти место всем. В армию всегда шли самые тупые, ленивые, не умеющие и не желающие работать. И самые агрессивные тоже. Для любого общества гораздо выгоднее таких изолировать вдали от городов, говорить об их особой цели, одевать в пышные мундиры, цеплять блестящие ордена и медали – все дикари любят блестящее, – а при малейшей возможности истреблять в мелких пограничных стычках. Каждый год в стране рождается, условно говоря, по миллиону младенцев, из которых ничтожная часть станет академиками, чуть больше – инженерами, основная масса – рабочими и крестьянами, но будет толика ни на что не годных, которых общество заинтересовано направить в офицерские училища. Погибнут – не жалко, хоть гибелью принесут пользу: не будут сидеть на шее государства. Да и своей тупостью и агрессивностью не будут раздражать общество.

Он слушал с неподвижным лицом. Когда я закончил, пророкотал начальственным голосом, при звуках которого любой интеллигент готов был объявить себя хоть евреем, только бы бежать вон из страны:

– Для иных, особенно из глубинки, офицерское училище было единственной возможностью вырваться из медвежьей дыры. Потому среди офицеров столько украинцев и сибиряков и совсем нет сытеньких москвичей… Ну да ладно. Как я понял, вы готовы войти в мой тайный совет?

Я удивился:

– Вы все еще не передумали?