Ярость - Никитин Юрий Александрович - Страница 39

– Да?

– Но при чем тут деза?

– Бисмарк был гений, – сказал Забайкалов невозмутимо, даже довольно, словно это он в молодости успел побывать и Бисмарком. – Он сказал такое, зная русскую лень, что мы вот уже сотню лет вовсе не запрягаем. Знаем, что ежели восхотим, то слезем с печи, запряжем и… обгоним. Сам Бисмарк такое сказал!.. Эх, зря не сказал, что ежели русские кинутся с моста в реку, то вылетят лебедями. Кто знает, может быть, такого дурного народа уже не было бы…

Министры переглядывались, недовольно хрюкали. Я бросил невинно:

– Вот ежели Бисмарк сказал бы, что русские – ленивые дураки, то именно это мы назвали бы дезой! А когда назвал нас красивыми и умными, которые, даже не слезая с печи и не вытирая соплей с морды, все равно самые лучшие, – то с этим мы согласны.

Забайкалов слегка кивнул с благодарностью, я ощутил, как между нами протягивается крохотная ниточка понимания, зато Кречет недовольно рыкнул:

– Ладно, умники. Давайте работать. А то уже пять лет изобретаете экономические реформы, а страна уже завшивела!

– Россия, – впервые за долгие часы работы подал голос Усачев.

Кречет тут же повернулся к нему всем корпусом:

– Ну-ну.

– Я что, – сказал Усачев сразу же, он оглянулся на Краснохарева, – я всего лишь скромный ученик…

Кречет кивнул с недобрым прищуром глаз:

– Учитель отвечает за своих учеников. Хотя бы сейчас.

– А то, – сказал Краснохарев сердито, – что европейские реформы, европейские методы… увы!.. у нас не срабатывают. Особая у нас страна или нет, существует русский путь или не существует, умом нас понять или другим местом, но я на своем опыте давно убедился… Да что там! Прошлым летом внучка затащила по дороге на концерт рок-певцов из Америки… Длинноволосые, страшные такие твари, в татуировках от копыт до ноздрей… В августе дело было, жара градусов сорок в тени! Их работяги устанавливают помост на самом солнцепеке, а наши лежат в холодке, наблюдают с таким русским презрением. Один говорит глубокомысленно: как суетятся, как суетятся… Другой: так они ж по тыще долларов в неделю зарабатывают! И я бы за такие деньги суетился. А третий подумал и говорит гордо: а я бы ни за какие деньги не стал вот так, как обезьян, носиться. И что вы думаете? Остальные подумали и согласились, что и они ни за какие деньги не станут вот так, что не деньгами жив человек, что надо иметь нечто высшее, чем деньги… Вот такие у нас развитые в философии грузчики! Как и вся страна. В результате – лежим в холодке, с презрением смотрим на тех, кто работает по две смены, а потом еще и требуем отобрать, ишь разбогатели!..

Кречет слушал внимательно. Краснохарев наконец умолк виновато, засопел, начал двигать блокнот по столу. Кречет сказал сочувствующе:

– Я тоже чувствую, что чисто экономические методы ни черта не дадут такой стране, как наша. Разве в Мексике, скажем, или в Гватемале не такой же капитализм, как в США? И открыли и заселили их одновременно. Но Мексику заселили гордые испанцы, что умеют петь серенады и красиво одеваться, а северные земли – работящие, как муравьи, немцы. Да, надо и с Россией что-то делать кардинальное…

Коган воскликнул испуганно:

– Не надо!

– Почему?

– Уже кардиналили! В семнадцатом, тридцатых, кукуруза, сухой закон…

Краснохарев сказал недовольно:

– Это вы прекратите, Сруль Израилевич. Я бы сказал, что кардинально бороды брили не в семнадцатом, как и окно рубили в Европу, а на постройке новой столицы на болотах народу погибло вдесятеро больше, чем на Беломорканале, Волго-Доне и во всех лагерях, вместе взятых… Это наша традиция. Спим-спим, а потом, не соблюдая скорости, догоняем…

– Но догоняем?

– Догоняем, – нехотя согласился Краснохарев. – Но сколько раз разбиваем морды? Сами ж придумали: тише едешь – дальше будешь, а поди ты…

– Тот и придумал, кто ездит быстро.

Пользуясь статусом советника, а это что-то неопределенное, что дает возможность как совать нос всюду, везде предлагать помощь, так и умело отлынивать, ссылаясь на тот же неопределенный статус, я бродил по кабинету, разминая затекшую спину, подсаживался то к одним, то к другим. По крайней мере там, где не гнали…

От золотых стен, картин в массивных золотых рамах, даже от большетеатровских люстр веяло средневековой торжественностью, но работающие телеэкраны вламывались, как танки в японский садик, и министры работали не так, как принято: утомленные государственными заботами уже с утра, а в темпе, перелопачивали кучу дел, и пусть дико выглядит, что Коган голова к голове о чем-то советуется с Яузовым, а то и оба обращаются к Коломийцу, но, может быть, все трое стучат в дурака, из деликатности называя это как-то иначе.

Кречет стоял лицом к карте на стене, спиной к нам. Плечи широки, спина прямая, единственные достоинства, которые я признавал за военными.

– Подлец газетчик, – сказал он яростно, – вон на первом канале, видите? Твердит, что мы проиграли схватку с НАТО. Приучает общественное мнение, что ничего сделать нельзя, что НАТО попрет и дальше, а все, что можем сделать, это вымаливать какие-нибудь крохотные уступки… Но мы не проиграли! Своей наглостью НАТО подтолкнуло нас поискать выход… нестандартный. У русских всегда так, пока не врежут по морде да не плюнут в глаза вдобавок, мы не слезем с печи…

– Какой выход? – спросил любознательный Коган. – Какие будут ваши руководящие указания?

Кречет посмотрел оценивающе:

– У вас голова есть за плечами или как? Наша задача – дать достойный ответ Америке. Ищите!

– Можно всем покончить с собой, – предложил Коган. – Президент – первый. Америке станет стыдно.

– Тоже выход, – одобрил Кречет. – Есть еще идеи?

Я ощутил, что на меня поглядывают все чаще. Похоже, смутно догадываются, что я могу иметь какое-то отношение к поиску достойного ответа.

Коломиец сказал жалко:

– Иногда мне кажется, чего трясемся от злости? Ведь натовцы говорят, что у них нет намерения нападать на Россию.

От соседнего стола Забайкалов пророкотал с неудовольствием:

– Намерения… Намерения сегодня одни, завтра другие. А вот группа танковых армий у наших границ – вещь постоянная. И сотни ракет. И сотня новеньких аэродромов опять же у наших границ.