Я живу в этом теле - Никитин Юрий Александрович - Страница 85

Щелчок, попискивание, я успел помыть чашку, когда в прихожей раздался звонок. Леонид улыбался, улыбалась Настя, но мое сердце замерло, а губы застыли как в открытом космосе: за ними я увидел черноту небытия.

– Рад вас видеть, – говорил разумоноситель, – проходите… Давай шампанское в холодильник… Да сразу в морозилку, у меня там восемнадцать по Цельсию… Ага, чтобы пробкой потолок разбило?..

Пока мы с Леонидом пробовали новые программы: теперь каждый в состоянии лепить компьютерные игры любого направления, жанра и сложности, Настенька с удовольствием оккупировала кухню. У здешних существ планеты две базовые радости: есть и размножаться, что вылилось в создание сложной кулинарии и разветвленной школы сексуальных ритуалов.

С кухни потянуло вкусными запахами. Звякала посуда, вода прожурчала в чайник, донесся смех Насти, явно не туда повернула кран, тот у меня с придурью.

Леонид оглянулся, сказал тихонько:

– Хоть это ее отвлечет… Понимаешь, совсем свихнулась на чтении старых мудростей… Ну, предсказания египетских жрецов, нострадамусов, халдеев. Так туманно, что толковать можно как хочешь! Но даже когда ясно о грядущем нашествии саранчи, столь частой в те годы, то нынешние придурки находят предсказание атомной бомбы, экологических бедствий, нашествия мутантов и даже инопланетян!.. На беду, она в самом деле отыскала одно, от которого я хотел бы ее уберечь…

На короткий миг его блестящие глаза исчезли. Из темных впадин выползала пустота, ничто, небытие. Я вздрогнул, глаза Леонида, серые и необычно грустные, сканировали экран, моей бледности не заметил.

– Ко-то-рое? – прошептал я.

– Которое сбудется, – сказал он мрачно, глаза не отрывались от трехмерной графики.

Я стиснул кулаки, задержал дыхание, что-то из меня рвалось страшное, но молчать нельзя, подозрительно, я выдавил:

– Какое?

– У всех называется по-разному. Где Рагнарек, где Армагеддон, но суть одна – мир погибнет в огне.

Я поежился:

– Ты о той комете?

– Да, – ответил он невесело. – И самое худшее, что астрономы как воды в рот набрали. Никто, ни один не проронил ни слова.

– Почему?

– Понимаешь, если бы был хоть один шанс, что это ошибка в вычислениях, о грядущей катастрофе трубили бы во всех газетах. А потом, когда комета прошла бы в опасной близости, вызвав лишь небольшую приливную волну на побережье Голландии, все бросились бы поздравлять друг друга с веселым фейерверком… такая комета две ночи превратит в день!.. Но все обсерватории молчат, словно им уже разбило все телескопы, а астрономам вбили их предостережения обратно в глотку вместе с выбитыми зубами.

Снова его лицо потонуло в черноте. Холод дохнул, как из могильного склепа. Холод пронизал кости до мозга, превратил в лед. Это то, что меня вскоре ждет… А я все мечтаю о бессмертии! Какое к черту, если и эти остатки жизни, отмеренные биологическими часами, не дано дожить, добыть, досуществовать?

– Когда? – спросил я сипло. – Когда?

– Осталось шесть лет, – ответил он ровно, как метроном. – Понятно же, что при нашем уровне технологии… человечеству нечего и думать, чтобы спастись. Даже на Марс или Венеру не отправить колонистов…

– Наше поколение, – спросил я совсем тихо, – последнее поколение людей на Земле?

Леонид кивнул, на лицо падал синий свет от экрана.

– Да.

– И во Вселенной – тоже, – прошептал я.

Леонид обернулся, глаза его внимательно и сочувствующе пробежали по моему внезапно похудевшему бледному лицу.

– Не надо было мне это…

– Что?

– Говорить. Не говорят же умирающему, что ему остались считаные часы!

– Не знаю…

– Человек, – сказал он с кривой улыбкой, – это душа, отягощенная трупом. Только и всего, что это… то самое Это, произойдет чуть раньше! И то чудо, что просуществовали так долго. Эта комета несколько раз проходила чересчур близко, словно примеривалась…

– У человека нет ничего, – возразил я, – кроме души. А от этого удара и душа испарится… Ты уверен, что все просчитал верно?

Он что-то говорил, губы шевелились, я слышал слова, но не понимал, ибо в страшном пугающем величии узрел черноту космоса уже во всей страшной красе, где потонуло не только лицо с двигающимися губами, но уменьшилась и растворилась комната, а черный простор распахнулся, как театральный занавес. Я ощутил, что смотрю на то место, где только что пронесся крохотный комок материи, который обитатели называют Землей. В него угодил другой комок. Оба рассыпались, но великий космос этого не заметил…

– …Я просчитал… – донесся как из другой галактики голос, налился красками, окреп, из черноты выплыла комната, а Леонид уже откинулся на спинку кресла, бледный и с отчаянными глазами, – я все проверил и перепроверил на самых мощных компьютерах нашего института! Астероид, пробив тонкую пленку земной коры, выплеснет треть всей магмы наверх… Континенты задергаются, как льдины в ледоход. Погибнет не только цивилизация, но и почти весь животный мир. Уцелеют лишь мелкие насекомые. Не все, конечно. Это по самому оптимистическому сценарию! Ему – полпроцента… Еще семь процентов за то, что Землю сорвет с орбиты и по касательной швырнет в пылающие недра Солнца. А девяносто процентов за то, что земной шар разлетится на мелкие куски: ведь астероид, проломив кору и выплеснув магму, ударит в твердое ядро! Те куски тоже утонут в Солнце… вернее, испарятся еще за сто тысяч километров от поверхности… но нам не все ли равно?

Из кухни запахло жареным мясом. Судя по металлическому лязгу, Настя тащит из электрогрильницы жареную курицу. Мощная волна ароматов донесла образ толстой коричневой туши, похожей на тыкву, в коричневой корочке, что блестит в мельчайших капельках сока, ломается со сводящим с ума хрустом, вырываются клубы ароматного пара, открывая горячее нежнейшее запеченное мясо…

Неужели, вскричал я мысленно, неужели все кончено? Комета все уничтожит? Но я, зачем возник Я? Какая Моя цель?

В диком страхе, корчась от черного ужаса, я все же я заставил черноту – впервые заставил! – появиться сам. По моему желанию. До рези в глазах и грохота крови в непрочном черепе всматривался в тьму, где нескоро заблестели яркие точки. В жуткой дали они горели холодно и немигающе, похожие на раскаленные кончики острых игл.

Внезапно одна из этих звездочек сдвинулась с места, и, хотя движение микронное, ангстремное, я его уловил, одним движением одолел эти световые годы, вот прямо передо мной в черноте висит… а на самом деле мчится с сумасшедшей скоростью комок материи… Неужели это тот самый, который сшибется с другим комком, где сейчас тоже я, только крохотный и незащищенный?

– В твоих вычислениях не все верно, – выговорил я с усилием, во мне все дрожало, я сцепил под столом руки, – ты не учел одного фактора.

– Какого?

– Комета… комета не ударит в Землю.

Он смотрел на меня как на сумасшедшего. Я сжимал под столом руки, страшась сделать неверное движение. А правда в том, что если комета разнесет Землю вдрызг или хотя бы испепелит все живое, то Сверхсуществу будет… больно. Но в этот раз, я чувствую, оно сумеет обойти стул.

Я сейчас как раз это делаю.