Я живу в этом теле - Никитин Юрий Александрович - Страница 65

Я закрыл глаза, подставив лицо солнцу. Теплые лучи щекотали кожу, проникали сквозь веки, я видел колышущийся розовый занавес. Это сейчас я так живу и чувствую, но потом умру. И все это исчезнет.

И меня не станет.

Одряхлевшее тело то ли понесут закапывать на корм земляным червям, то ли сожгут, но это будет тело моего разумоносителя, а я исчезну в тот миг, когда перестану воспринимать это тепло, этот свет, эти звуки.

Ужас заползал все глубже и глубже. Я еще никогда не позволял ему заползать так глубоко, это уже на грани, на некоей грани…

И в этом ужасе, на грани сумасшествия, я чувствовал, как внутри с треском рвутся некие нити, но в то же время что-то сладко ноет, словно оборванные нити срастаются иначе, со странным ощущением тоже… правильности.

Но… другой.

Потом был мрак, затмение, через бездну времени снизу ударило плетеное сиденье кресла. В голове грохот, сердце колотится, как горох в погремушке, под ногтями кровь. В полубессознательном состоянии я переполз с балкона в комнату. Сейчас вроде бы оживаю к норме… хотя внутри по-прежнему это странное ощущение, что во мне что-то срослось по-другому.

На мониторе все еще крутится цветной тетраэдр, скринсэйвер не успел уступить место фотографии Памелы Андерсон. Я хотел дотянуться до клавиатуры, но пальцы оказались странно короткими, а встать сил не хватило.

Отупевший, без чувств, словно вкатили перед операцией пару литров новокаина, развернулся в сторону телевизора, бессмысленно поглядел на мелькающие цветовые пятна. Ощущение было странное, словно мог сравнительно точно ткнуть пальцем в потолок и сказать, что вон та галактика скоро столкнется вон с той, но перестал воспринимать изображения, как их не видит, к примеру, даже самая умная собака.

Ноги не слушались, я уперся ладонями в стул, воздел себя, тяжелого и полного разных органов, придавленного гравитацией. Глаза то расходились в стороны, и тогда видел два плавающих изображения комнаты, то чувствовал, как глазные яблоки со скрипом поворачиваются, взгляд сходится в одной точке, и тогда вовсе переставал понимать, кто я, что со мной только что произошло.

Во второй комнате пронзительно запикало. По телу прошла дрожь, я ошалело повертел головой, где утолщение спинного мозга снабжено органами зрения. Я в жилище существа этой планеты. Звезда этой планетной системы на той стороне. Вернее, планета повернута неосвещенной стороной. Здесь это называется: далеко за полночь. Петухи теперь не поют, но по экрану телевизора с резким пиканьем ползет такая же красная, как эта птица, надпись: «Не забудьте выключить телевизор!» Только что закончился эротический показ для тех, кто на эту ночь остался без самки. Чтобы снять агрессию, вызванную половой возбудимостью, для них крутят эти сцены, чтобы сливали сперму в кулак и засыпали, а не выходили на улицу хватать и пользовать проходящих мимо самок, ибо инстинкт продления жизни, заложенный Самой Природой, подавляет страх перед Уголовным кодексом, придуманным такими же мелкими существами.

Я чувствовал, как тяжелый туман пропитал все тело, как пропитывает комок ваты теплая вода, проник сквозь щели черепа и обволакивает мозг. Когда подумал о новой чашке кофе, мое тело пугливо передернулось: в желудке и от старого печет, как будто проглотил горячий уголь.

Мой мозг, могучий и сильный, достигший такого развития, что в нем появился Я, все-таки из той же плоти, что движима простейшими рефлексами. Сколько бы разумоноситель ни считал, что он руководит своим телом, а не оно им, все же даже мой мозг – лишь покорный и угодливый слуга простых и грубых рефлексов этой плоти из костей и мяса, подобной плоти даже неразумных животных.

Перед глазами поплыли странные образы, видения, и самым краешком сознания я понял, что наступает то страшное состояние, когда исчезаю не только Я, но даже мой разумоноситель, а остается лишь его тело, его рефлексы и те глубинные инстинкты, которые не прекращают работу во время этого сумеречного состояния.

Здешняя наука уверяет, что сны человек видит всю ночь, но запоминает только те, что прошли за десять минут до пробуждения, так как проходит некая волна, что стирает сновидения начисто. Чтобы увидеть то, что снится в полночь, надо завести на то время будильник или попросить разбудить себя партнера.

Разбудил меня среди ночи не партнер, а переполненный мочевой пузырь. Я вынырнул из смутного видения красного теплого пространства, где медленно плавали огромные розовые пузыри, полупрозрачные и невесомые. Я сам был невесомым, перемещался, как аэростат, ощущение было странное, словно я находился в мире, где действуют совсем другие законы природы.

Конечно, ничто не удивляло. То ли во сне чувство удивления всегда спит, то ли то существо, которым становлюсь во время этого странного состояния, не умеет удивляться.

Кое-как поднялся с постели, глаза полузакрыты, на ощупь пробрался в ванную, там раковина выше, не набрызгаю, а когда давление в мочевом пузыре спало, все так же ощупью пробрался к теплой постели. Дальше два-три часа было потеряно, а пробудился уже утром и, не открывая глаз, сразу попытался вспомнить, где был, что со мной происходило.

Летел над городом и высматривал молодых женщин, в гениталиях все еще тяжело и горячо – предвестник поллюции. Мозг заработал, сразу стараясь понять, откуда столько снов, ведь запоминается только то, что было перед пробуждением, остальное стирается… ага, я дважды поднимался ночью отлить: на ночь выхлебал большую банку сока, так что всякий раз запоминался тот кусок, который снился…

– Кем я был? – проговорил я вслух. Голос со сна хриплый, почти нечленораздельный. – Что со мной происходило?.. Где я был?

Пока умывался и привычно тер щеткой зубы, снова придирчиво рассматривал существо в зеркале. То ли это самое, что вчера легло в постель? Не только тело, но и живущее в нем существо? Да что существо, даже за тело не могу сказать с уверенностью… Правда, изменения в теле заметили бы окружающие?

– Если их самих не подменили, – пробормотал я вслух.

Голос прозвучал хрипло, словно подменили и гортань с голосовыми связками. Ведь сравнить не могу. Если у меня стерли одну информацию из мозга и записали туда другую, то я все равно буду считать, что я таким и был. Так что многие тайны кроются в этом загадочном сумеречном состоянии организма. И если бы миллионы умов бились над этой проблемой, а не над улучшением кремов от морщин… Черт, что-то я зациклился на этих кремах. Хоть и достала эта реклама, но кидаться на нее, как бык на красную тряпку, так же глупо, как и следовать ей…

Из зеркала в упор смотрел молодой мужчина с очень серьезными и даже трагическими глазами. Приблизил лицо, внимательно всматриваясь в меня, поднялась рука… ерошит волосы… ага, вот седой волосок!

Короткий укол, слабенькая боль, что тут же растворяется, это моя плоть запротестовала против удаления волоса. Какого черта, вырастет новый. Мои пальцы уже привычно бросили волосок, вина которого лишь в том, что потерял часть пигмента, в мусорное ведро. Но луковица изо всех сил липнет к пальцам, не желает расставаться со мной, с жизнью. Я стряхнул ее с раздражением и стыдом.

И вдруг… совсем другой стыд. Новый. Какого черта, зачем это? Моложе не стану. Тем более – умнее, сильнее, значительнее. У кого-то волосы начинают понемногу терять пигмент в сорок или пятьдесят лет, а у кого-то еще раньше, чем у меня. Есть мужчины, что красят волосы, только бы другие не увидели этих белых волосков среди черной или рыжей шевелюры. Ну да, другие не догадаются!

Уже тщательнее осмотрел себя, ерошил волосы в тщетной надежде найти еще волосок и… оставить. Из самоуважения. Седые волоски вырывал не я, выдергивала обезьяна, мучимая страхом старости. С которыми ничего не могла и не пыталась сделать: ни со страхом, ни со старостью.

Белый кафель стены пересекает редкая рыжая цепочка муравьев. Все двигаются наискось от щели в стене к крану и обратно. Из широкой трубы с глухим стуком срываются тяжелые капли, но шестиногие умницы ухитряются наполнять брюшки прямо из зияющей трубы крана. Похоже, эти дикие муравьи, живущие не в моих горшках, отыскали для себя резервный источник. Муравьи, в которых тоже, как и в людях, столько странного…