Я живу в этом теле - Никитин Юрий Александрович - Страница 57

Пока комп проверял загрузочные файлы, я все смотрел, как эшелоны с множеством доверху заполненных вагонов ящиками с водкой идут и идут в Москву. Ежедневно.

Невольно тряхнул головой, не понимая, что же меня поразило. Эти эшелоны шли и вчера, и позавчера.

Все пьют.

И сам пил.

Я вспомнил это странное состояние, вчера все повторилось за пивом у Юлиана, когда работа мозга начинает затихать, организм охватывает странное состояние, когда наружу выступают подспудные древние инстинкты: у кого блаженные, у кого агрессивные. Мозг засыпает, а человек из человека превращается в то, кем был раньше… Даже не в алертную обезьяну, а в нечто более примитивное, тупое…

Что-то в нас есть странное, что активно протестует… и активно борется против усиления интеллекта! Почему все человечество так активно сопротивляется процессу мышления? Непонятно…

Комп наконец высветил заставку, а в окошке тем временем в окружении вспышек фотокамер уже давал интервью седовласый импозантный человек. Кажется, это президент этой страны, что-то говорит и плавно жестикулирует, стареющий самец, все еще цепляющийся за власть.

Пискнуло, поверх изображения по экрану поплыла бегущая строка: «17.30 – стоматолог». Пару минут тупо смотрел, чесался, шевелил губами, наконец вздрогнул, рука метнулась к телефону. В памяти аппарата два десятка номеров, но отцовского там нет, пришлось набрать.

Наконец пропикало, пошли долгие гудки, усталый голос сказал с хрипотцой:

– Алло?

– Это я, – сказал я бодро. – Привет, отец. Не забыл, сегодня тебе к стоматологу!

В мембране тихонько простонало:

– Я уж надеялся, что ты забыл…

– Я помню, помню, – сказал я бодро, хотя если бы не комп… – собирайся!.. Я знаю, что сам ты с места не сдвинешься, так что сейчас заеду. Лучше встреть меня у подъезда.

– Да ты знаешь, – прозвучало в трубке, – у меня уже зуб совсем не болит…

– Еще бы, – ответил я напористо, – я хорошо знаю этот синдром труса. Все, я выхожу! А то опоздаем.

Комп долго скрипел и кряхтел, закрывал программы, жаловался на незаконно открытые, на конфликты, но кое-как закрыл, сохранился, я дождался сообщения, что теперь-то наконец можно выключить, что за примитивный мир, в котором я возник, ткнул пальцем разумоносителя в «Power» и выскочил из комнаты раньше, чем погас экран.

Отец уже топтался на площадке перед домом.

– Ты знаешь, – сказал он умоляюще, – уже совсем не болит!

– Там болеть нечему, – уличил я. – Одни десны… Пойдем, мы записаны. Если не явимся, он потеряет клиента и не заработает. А ему, возможно, семью кормить!

Такой довод на моего отца подействовал, как хлыст на боевого коня. Он вздрогнул и покорно двинулся к троллейбусной остановке.

ГЛАВА 20

Дома старые, кирпичные, тротуар в ямках, а серо-зеленая трава, хилая и острая, как сосновые иголки, торчит из всех щелей разбитого асфальта. Трамвай проходит совсем рядом с домами, для пешеходов оставлена узкая дорожка, зато здесь самые дешевые помещения.

Кабинет зубного техника, судя по адресу, занимает пару комнат в санчасти трамвайного депо. Мы вошли через старый подъезд, в просторном холле все, как и на улице, разве что вместо асфальта – кафель, а так только трамвая не хватает: облупившиеся стены, трещина, под стеной конфетные обертки. Но здесь работает, как вол, лучший дантист в районе, берет недорого, работая больше на славу, чем на кошелек, расширяя клиентуру.

Мы выждали в коридоре, а когда предыдущий клиент поднялся из кресла, техник воззвал зычно:

– Следующий!

Лицо его было в крупных бусинках влаги. Дышал тяжело, но с жизнерадостной улыбкой указал отцу на освободившееся кресло. Я помог родителю закинуть ноги, объяснил технику:

– Этого упрямого старика надо подготовить к протезированию. Делайте так, как нужно. Он будет отказываться, но…

Техник скользнул по нему оценивающим взглядом, зубные врачи тоже психологи, хоть и в своей узкой нише, кивнул:

– Да-да, понимаю. Сегодня с утра двое малых детей приволакивали мать… А потом заглядывали в дверь, проверяли, чтоб не встала с кресла. Конечно, я слушал их, а не ее… Ого! Да у вас здесь особенно и готовить не надо. Чисто! Давно пора ставить. Вот только этот пенек посмотрю…

Я кивал, удовлетворенный, даже отец заметно расслабился, а то уже лоб заблестел, скоро капли пота будут крупнее, чем у стоматолога. А тот разложил перед отцом на широком листе белые блестящие зубы – от самой дешевой пластмассы до сплавов, равных по прочности обшивке космических кораблей, втолковывал:

– Здесь восемнадцать наиболее применяемых материалов. Лично я рекомендую вот этот сорт металлокерамики. Абсолютно не поддается воздействию! Я даю гарантию, по рекомендации фирмы-изготовителя, на тридцать лет, хотя, все понимаем, что можно намного больше… Просто сами челюсти истончаются, кальций вымывается, и хотя наши зубные протезы… точнее – ваши! – и через тридцать лет останутся такими же, как и в первый день, но их все равно приходится подгонять заново…

Отец робко, как заяц, посмотрел на меня, указал стоматологу на самый первый комочек:

– Ну… а на эту пластмассу… гарантия тоже есть?

– Только лет на семь, – ответил стоматолог. – Конечно, может продержаться и четырнадцать, но все-таки…

– А стоит зато впятеро дешевле? – спросил отец понимающе. Он улыбнулся, показывая, что понимает человека, который хочет продать товар, который подороже. – Нет, меня устраивает и простая пластмасса…

– Она не простая, – ответил стоматолог уже без воодушевления, но все еще бодрым голосом. – Она создана по новейшим технологиям. Она тоже особо прочная, особо устойчивая. Так что можете не сомневаться, что в течение семи лет точно к нам не заглянете. А если и заглянете, то не из-за этого протеза.

– Договорились, – ответил отец, предупреждая мои возражения. – Платить вам?

– У нас есть касса! И то платить не сразу. Сперва я замерю, высчитаю, сколько, как, где, теперь каждый миллиграмм на учете…

Когда после всех процедур мы с отцом шли обратно, я сказал сочувствующе:

– Да что там на здоровье экономить? Надо было соглашаться на металлокерамику.

Он посмотрел на меня искоса, чуть вздохнул. Не ответил, что не похоже на моего отца, из вежливости отвечающего на любой, даже глупейший вопрос. Я прошел еще с полсотни шагов, после чего вдруг в лицо бросилась горячая кровь, уши защипало.

На глаза навернулись слезы от горячего сочувствия и собственного бессилия. В горле встал ком, я сглатывал и не мог сглотнуть. Отец не хочет тратить деньги, как говорится, зря. Он уже знает… или чувствует, что у него нет этих тринадцати лет. Или просто не верит, что вообще-то неважно. Смирился, что очень скоро его не станет. Что просто исчезнет. Что его не будет.

Я поймал себя на том, что всматриваюсь в лицо отца с болезненным интересом. Знает ли он, что просто исчезнет? Или верит в загробную жизнь, полет в сверкающей трубе, жизнь после смерти?.. Ведь исчезнет не он, исчезнет весь мир, свет, жизнь, вся Вселенная!

На перекрестке я остановился.

– Не забудь, завтра к девяти часам на примерку!

– Да не забуду, – проговорил он с тоской. – Ох, и тебе из-за меня хлопоты… Ты не домой?

– Я загляну к матери, – сказал я.

Даже на той стороне улицы я все еще чувствовал его недоумевающий взгляд. Он любил меня и такого, черствого даже по современным меркам, но никак не ждал, что я начну заходить к матери просто так, потому что – мать.

Впереди на огромном здании горела сотнями лампочек, несмотря на ясный день, огромная реклама. Минздраву выделили деньги на лекарства, но, стараясь не отстать от моды и, как все идиоты, в первую очередь показать себя, оно заказало огромное панно из лампочек, где вспыхивала надпись аршинными буквами: «Не употребляйте продукты, содержащие холестерин! Сократите количество соли и сахара – белая смерть убьет вас!»

– Что за дурь, – прошептал я в безнадежном отчаянии. – Нас убивает все… Что бы ни съел – шаг к смерти. Если не съем – тоже на шаг ближе. Пойду направо – дорога к смерти. Налево – к смерти… Вот иду, и с каждым шагом смерть ближе и ближе. Но если остановлюсь? Я все равно буду двигаться к ней так же неотвратимо. Черт, где же выход?.. Должен же быть какой-то выход?