Уши в трубочку - Никитин Юрий Александрович - Страница 49

– Это и есть… – прошептала она.

– Да, – ответил я торжественно. – Заброшенный металлургический комбинат… где все решится.

Машину потряхивало на кочках, дорогу не ремонтируют вот уже лет тридцать. Дожди, ветры и общая эрозия почвы, что разрушила некогда великие Уральские горы, сделали свое дело: пришлось снизить скорость до сорока и объезжать очень уж глубокие проемы. В некоторых темнота, пахнет затхлостью, тиной, лягушками, крупными болотными тварями, подземными чудовищами. Иногда почву потряхивает, я понимал, что радиационные дожди проникли глубоко в почву и видоизменили некоторых подземных существ, из крохотных и безобидных сделав большими и агрессивными. Так что мы должны быть готовыми к разным неожиданностям, из которых бронированные тараканы размером с собак – самое простое и убойное, и если вдруг почва под нами обвалится и мы окажемся в туннеле на глубине в три-четыре километра, прокопанном неизвестными строителями, то надо принять как должное, жизнь полна сюрпризов, врубить газ и ехать дальше, не обращая внимания на неизвестные дорожные знаки.

– Давай вдоль забора, – велел я.

– Но проходная в противоположной стороне…

Я удивился:

– Ты с Бетельгейзе не прилетела, а прямо рухнула? Как с дуба?

Она зло окрысилась:

– А что не так?

– Дурочка, в России никто и никогда не ходит через проходную. Только через дырки в заборах. Так мы боремся, поняла?

Она не поняла:

– С чем?

– Со всем, – ответил я твердо и посмотрел ей в глаза. Правда, получилось в ухо. – И – всегда.

Она смолчала, поехала вдоль дощатого забора. Вскоре показалась хорошая протоптанная дорога, что исчезает в зияющей дырке, достаточно объемной, чтобы мог свободно пройти подгулявший слон средних размеров. Я дал знак заглушить двигатель, а пока торкесса надевала туфли с высокими каблуками, уже поднял крышку багажника и рассматривал богатство. На картонную коробку из-под ксерокса лишь повел глазом, неинтересно, и так знаю, что там и сколько, а вот оружие в багажнике весьма и весьма серьезное…

Торкесса зачарованно ахнула:

– Откуда такое?

– Новейшие разработки, – объяснил я мудро. – Что-то из этого есть на вооружении элитного спецназа, остальное… лабораторные разработки. Братки всегда все получают раньше, чем наш президент или какой-то там военный министр. Вооружайся, машину оставим здесь. Я не думаю, что надолго. Вряд ли останемся ночевать.

Торкесса вслед за мной пролезла в дырку, притихшая, то ли от моей наглости, то ли начала осознавать, что не все о моем мире ей сумели вложить в красивую головку. Тропку с двух сторон стараются задавить могучие заросли жесткого, как будто металлического, бурьяна. Иззубренные листья тянутся навстречу друг другу, как рябины к дубу. Мы пробирались опасливо, я подумывал, не попал ли, случаем, на Сахалин, именно там все растения достигают гигантских размеров. Торкесса пугливо вскрикивала, но массивные стены здания приближаются, заняли все небо, наконец мы, такие крохотные, вошли в проем, оставшийся на месте проржавевшей и рассыпавшейся двери.

Здесь все мрачно, величественно, пахнет железом и кровью. На металлической площадке десять на десять метров дерутся двое: замедленными движениями, будто плавая в сверхплотной воде, замахиваются и, промахнувшись, хватают друг друга за одежду, за руки, за уши, за челюсти. Оба натужно мычат, хрипят, сопят, стонут, пердят, рыгают, блюют, хрюкают, чешутся, падают на ровном месте и, с огромной натугой перекатившись пару раз, снова натужно мычат, багровея и выпучивая глаза, словно пытаясь одолеть двухмесячный запор, еще громче мычат, что должно означать нечеловеческие усилия.

– Кто это? – спросила торкесса.

– Русские супергерои, – ответил я хмуро.

– О, – сказала она с уважением, – а кто из них кто? Шляпы-то почему обронили…

– Да какая разница, – сказал я. – Добро и Зло сперва поменялись местами, потом вообще исчезли как понятия.

– А точно, что русские?

Я кивнул в сторону другой площадки. Там тоже дерутся двое: парень в простой рубашке и с криво повязанным галстуком и прекрасно одетый мужик в смокинге, красивый и элегантный. Оба пляшут, как в озере с лебедями, или карменят: удары при каждом па вышибают зубы, ломают кости, оба сбрасывают один одного с высоких площадок, бьют кувалдами, проезжают сверху асфальтовым катком, но вскакивают, как гуттаперчевые, зло острят, красиво манят друг друга пальчиками, мол, иди сюды, ищщо врежу в харю, снова молниеносно и красиво обмениваются ударами. Ни у одного из них не сдвинулась красиво уложенная прическа, не исчезла мужественная улыбка, хотя в улыбке злодея заметно нечто порочное, а у простого парня белоснежные зубы диролят так, что куда там юпитерам.

А со стороны русских на пару минут затихло, оба застыли, сцепившись в клинче, но хрипели, мычали, сопели и пердели с удвоенной силой. Под темными высокими сводами, где красиво летают крупные летучие мыши с размахом крыльев, как у птеродактилей, гулко отзывалось привычными словами покрытое коростой эхо.

– Свиньи, – сказал я, поморщившись. Подумал и добавил с чувством русского интеллигента: – Русские косорукие свиньи!.. Те вон даже пердят лучше, музыкальнее… Хорошо, что я уже не русский, а инопланетянин…

Мы все ускоряли шаг, хотя с таким количеством оружия не побегаешь, торкесса спросила деловито:

– Значит, русских вычеркиваем?

– Вычеркиваем, вычеркиваем, – согласился я. – Как инопланетянин скажу, что планета еще не знала такого никчемнейшего народа!.. Они же в трех соснах блудят, а с чужой женой – так и вовсе!.. Кроме блуда, еще пьянство, а также лень и авосьничанье! Вот как демократ настаиваю, чтобы вычеркнуть русских к чертовой матери, а территорию отдать прогрессивной Европе, пока китайцы не захватили! Это мое твердое мнение русского интеллигента-демократа и общечеловека!

Торкесса кивнула, спросила несколько обалдело:

– Тогда с каких народов начнем поиск Великой Истины?

Я скривился:

– У нас планета Великих Парадоксов, понимаешь?.. Величайшую из истин, похоже, Господь Бог запрятал все-таки среди этих никчемнейших косоруких русских, что, кроме пьянства и блуда, ничего не умеют, а в просвещенной Европе все наоборот, там как раз пить и блудить не умеют. Недаром же везде и во все века говорят и пишут о загадочной русской душе, о непостижимости русской логики… Ведь, как ни крути, этот никчемнейший и малочисленный народ, битый в свое время монголами, печенегами, половцами, аланами, ясами, поляками, шведами и другими вымершими народами, сумел создать сверхдержаву, перед которой в изумлении и страхе вставала вся планета! А сейчас снова все растерял, пропил, прос… гм, прокакал, а его пинают даже питомцы Миклухо-Маклая…

Торкесса на ходу долго думала, я видел ее сосредоточенное лицо, словно к решению задачи подключает миллиарды мозгов обитателей своего мира, наконец в глазах зажегся свет, я почти увидел ответ мелкими буковками, но торкесса произнесла негромко:

– Тайну лучше хранить там, где ее будут искать меньше всего.

– Золотые слова, – согласился я. Потом посмотрел настороженно: – Это на что намекиваешь?

– Надо искать в России, – сказала она веско. – Желательно в том месте, где больше всего пьянства и свинства.

– Это в Кремле, что ли? – переспросил я. – Не-е-ет, туда нас не пустят. Там фашысты! Это как либеральный демократ говорю, все – фашысты, что не американцы и не Европа. А русские все – фашысты, антисемиты, шовинисты, ксенофобы и вообще патриоты!

Она покачала головой:

– Полагаю, есть и другие места, где пьют беспробудно. Или нет таких мест?

– Да вся эта страна в беспробудье, – ответил я уверенно. – Как демократ говорю, спивается народ, спивается!.. Куда ни плюнь, либо в пьяного попадешь, либо в фашыста.

Она потянула носом, поморщилась:

– Странный запах…

– Точно, – ответил я охотно, – хотя бы не пердели так! Прямо газовая атака. Я же говорю – фашысты! Все русские – фашысты. Сами же задохнутся в своем… в своем.