Уши в трубочку - Никитин Юрий Александрович - Страница 14

Я топтался на лыже, примеривался, все не решался спрыгнуть, автобус начал рыскать из стороны в сторону, я озлился, все-таки прыгнул, но не на ноги, а распластался животом и ухватился за выступы.

Раздались глухие выстрелы, рядом со мной в крыше появились дырочки. Я перекатился, дырочки последовали за мной, кто-то шел по салону с такой же скоростью, так что, помимо водителя, там остались и другие парни в черных шляпах.

Я начал продумывать, как спускаться вниз, не повредить бы схваченного резидента торкессы, как высунулась голова над крышей, почти одновременно выскочил с другой стороны еще один супермен, пошли ко мне по крыше. Я отступил, присматриваясь к обоим: крепкие парни, матерые, один, правда, не столько возмужал, сколько возмудел, но все равно может помешать мне, а напарнику, как ни странно, помочь.

– Ребята, – сказал я проникновенно, – вы имеете право хранить молчание. Все, что скажете, будет переврано и обращено против вас… Так что лучше отпустите пленных, а я вас. Возможно, не трону.

Они переглянулись, один спросил тупо:

– Это он о чем?

– О каких-то пленных, – пояснил второй. – Это о немцах, что ли?.. Или про войну с Ираком?

– Я говорю о команде торкессы. – пояснил я. – Которая находится в этом автобусе.

Снова переглянулись, первый сказал зло:

– Ты сейчас будешь лететь мимо окна, убедишься, что в автобусе пусто.

– А за рулем? – спросил я коварно.

– На автопилоте, – пояснил первый.

Они разом сделали ко мне шаг, я упал навзничь, они уставились на меня тупо, как два барана на новые ворота, послышался сильнейший удар, их ноги мелькнули надо мной, я приподнялся на локтях, огляделся. Мост, который их снес, стремительно отдаляется, зато впереди прямая как стрела дорога вдалеке резко поворачивает, а никакой автопилот не в состоянии вести машину по всем изгибам шоссе.

Я торопливо слез с крыши, вломился в кабину и ухватился за руль как раз в момент, когда впереди возник поворот. С трудом удалось вывернуть, на мгновение боковые колеса пронеслись над бездной, но дальше выровнялся, попробовал сбросить скорость, не удалось, гоню как бешеный, легонько нажал на педаль тормоза, удивился, что не чувствую. Посмотрел вниз: педаль бессильно лежит на полу, а машина несется с нарастающей скоростью, здесь под уклон, да еще какой уклон…

Некоторое время я боролся, пытался остановить, замедлить, а впереди возник обрыв, приближался с ужасающей быстротой. Шоссе уходит в сторону, но не с моей скоростью пытаться повернуть… Я открыл дверцу, с этой стороны мелькает стена, разотрет, как зерна кофе, с другой слишком близок обрыв…

Я оттолкнулся от подножки в тот момент, когда передние колеса автобуса уже покинули асфальт. Меня перебросило через ограждающий пропасть бортик, я покатился, стукаясь о камни, небо и земля много раз менялись местами. Наконец мое тело заклинило между глыбами, и я мог увидеть, как автобус красиво падает, подпрыгивая на каждом выступе, а потом долго-долго взрывается, словно целая колонна бензоцистерн. Я кое-как высвободился, на всякий случай сбежал вниз, пришла идея проверить багажное отделение.

Вертолет опустился прямо на шоссе, я увидел торопливо сбегающую вниз мою рубашку, а в ней выпуклые прелести торкессы. Я спускался, сильно прихрамывая, она же летела, как на крыльях, обогнала, первой оказалась у обгорелого автобуса.

– Здесь никого…

За спиной торкессы поднялся в дымящейся одежде человек, обхватил ее одной рукой за горло, я тут же выхватил пистолет, но он в другой руке показал мне гранату:

– Видишь?

– Да чего ее бояться, – сказал я нагло, – она же ручная!.. А вот пистолет у меня… слегка диковат. Недодрессирован.

Он зло захохотал, я держал его на прицеле.

– Уйди, – велел он. – Это я лежал в багажнике. Меня должны были переправить через границу после успешной аферы с ваучерами. Ты все сорвал, сволочь!

– Ты меня не интересуешь, – сказал я. – Нашу страну все грабят. Если всех убивать, то на земле вообще никого не останется. А по мне, лучше жулики, чем инопланетяне.

Он покачал головой, торкессу держал за горло сгибом локтя, а ослабевшая рука медленно опускалась под воздействием гравитации, пока не оказалась на ее высокой груди. Торкесса, девственница, возмущенно завизжала, топнула ногой, попав острым каблуком по пальцам, ринулась в сторону. Герой ваучеризации оскалил зубы и метнул в меня гранату. Я выстрелил, пуля ударила в гранату, прервав ее полет, раздался взрыв. Безголовое и с оторванной рукой тело стояло, казалось, целый час, а торкесса, всхлипывая, ринулась ко мне на шею.

Я гладил ее, похлопывал, чесал за ухом, потом сказал с облегчением:

– Ложная тревога!..

Она подняла голову, на раскрасневшемся лице со счастливыми глазами мгновенно возникло страдальческое выражение.

– Нет, не ложная… Их в самом деле захватили. Просто было два автобуса. Помнишь, красные точки? Один в качестве ложной цели. Для отвлечения. Значит, они очень нас опасаются.

Я вспомнил автобус, битком набитый звероватыми боевиками, кивнул. Опасаются, но мое самолюбие это не тешит. Я предпочел бы, чтобы мои противники были не моложе трех лет.

– Не знаю, как ты… Стоп, вон автомобиль!

– Где?

– Разуй глаза!

Еще ниже под нами ровная лента шоссе, далеко показался автомобиль, мы успели выскочить на асфальтовую полосу до того, как затормозить будет уже невозможно. Автомобиль быстро и надежно остановился: красивый, элегантный, новенький, водитель не спеша отстегивал ремень безопасности. Я подбежал, дверцу на себя, водитель удивленно вскинул голову. Я ухватил за воротник и выбросил из машины.

– Госнеобходимость!.. – рявкнул я. – Ваше средство передвижения необходимо полиции… разведке… сигуранце…

Торкесса забежала с другой стороны и поспешно заняла соседнее сиденье.

Мужик, лежа на асфальте, прокричал беспомощно:

– Но это мой автомобиль!

– Что за идиоты, – пробурчал я с тоской. – Что делает с людьми эта гребаная демократия…

– Что? – спросила любознательная торкесса.

– Обезличивает людей, – ответил я с горечью. – Стандартизирует! Слышишь, все кричат одно и то же!

Я включил зажигание, автомобиль дернулся и понесся, набирая скорость. Торкесса смотрела на меня в почтительном ужасе.

– И часто…

– Что?

– Ну… поступаешь вот так незаконно?

– Да с каждой новой баймой, – ответил я. – И не по одному разу. Особенно когда убьют несколько раз, всякий раз повторяешь одно и то же, продвигаясь по шажку… Держись крепче, сейчас пойдем по встречной полосе…

Она с ужасом взглянула на встречный поток стремительно летящих машин, вскричала в ужасе:

– Но зачем?

– Я знаю, – ответил я неколебимо, – что я делаю.

На самом деле, конечно, хрен понимаю, что делаю, но кто из нас что понимает в этой гребаной жизни? Все делаем то, что считаем правильным, а так как сейчас мы – сверхчеловеки, вот и выбрасываем всяких там французов да иракцев из машин и домов, как раньше бомбили и выбрасывали афганцев, сомалийцев, а скоро начнем так же с сирийцами и корейцами.

Тормоза завизжали, когда я на полном ходу проскочил в промежуток разделительного барьера, некоторое время ехали на двух колесах, торкесса визжала отчаянно, встречные машины шарахались, как кошки от бультерьера.

Машина глотала километры, как собака мух. Наконец торкесса успокоилась, подставила лицо солнцу, жмурилась, как котенок, даже мурлыкала. За последние сорок лет все крупные промышленные предприятия перенесены за черту города, остались мелочи, типа часовых заводов или по производству сережек и бижутерии, я долго искал на карте, пока отыскал крупнейший металлургический завод, его первым велел убрать из Москвы Хрущев, а Брежнев завершил процедуру. Потом перенесли и другие заводы, поменьше, но эти за последние годы модернизировали, перестраивали, некоторые работают и сейчас, в то время как на первом металлургическом все настолько устарело, что такие заводы проще делать заново, уже с иной инфраструктурой, чем пытаться перестраивать.