Труба Иерихона - Никитин Юрий Александрович - Страница 61

Десантники, суровые и молчаливые, как киборги, шли следом. Черные дула автоматов расцветали огнем, откуда со страшной скоростью вылетали свинцовые осы. Кое-кто на ходу выдергивал сдвоенный рожок и быстро вставлял другим концом. Сапоги ступали по лужам крови, что быстро впитывалась в сухую землю.

Потом лишь Глушенко ходил среди убитых, пинал, изредка слышался одиночный выстрел. Иногда после выстрела тело дергалось, Глушенко что-то бурчал, переступал, глаза придирчиво шарили по сторонам.

Десантники заканчивали собирать в бронетранспортере остатки документов, жетоны. Шмелевич бродил вокруг места схватки, круги все расширялись, всматривался под ноги.

Вернулся он последним, десантники уже ждали в точке сбора. С почерневшим лицом, Шмелевич тяжело дышал, пальцы то и дело дергались к рукояти пистолета.

Высоко в небе то приближался, то отдалялся шум вертолета. Боевая машина барражировала над группкой людей, готовая прикрыть огнем двух крупнокалиберных пулеметов. Видны были фигурки в проемах на месте дверей, что прикипели к длинным стволам.

Шмелевич указал в сторону аула, сделал знак, что вся группа погрузится на борт там. Вертолет качнулся, пошел боком, затем выровнялся и начал удаляться в сторону аула.

Глушенко спросил настороженно:

– Что случилось, майор?

– Ты сколько привел? – спросил Шмелевич.

– Сорок…

– А надо еще десятерых, – отрубил Шмелевич. Посмотрел в непонимающее лицо старого друга, с которым прошел еще кампанию в Афгане от начала и до конца, бросил зло: – Когда вы ушли, мы здесь обнаружили еще одного… Похоже, к нему привязали толовую шашку. Парень потерял голову, бросился убегать… Ну, гады позабавились, дали отбежать, потом рванули… Только номерной знак остался да остатки мяса на ошметках сапог.

Не прибегая к уловкам, скорым шагом, кое-где переходя на бег, они направились к селу. С вертолета передавали, что в селе спокойно, пока никто ни о чем не подозревает. Хоть село и небольшое, сказал командир вертолета, но убили мужчин незаметно. Зато детворы много, ими все кишит… Подрастают новые бойцы!

Глушенко зло ругался на бегу, выкрикнул:

– Будь моя воля…

– Ишь чего восхотел, – огрызнулся Мороз, он был известен среди десантников тем, что имел два высших образования, от службы не косил, а сам напросился в ВДВ. – Не дал бог свинье рога… А то б всех перебодала!

– Сам ты… – сказал Глушенко и выматерился. – Они ж плодятся, как крысы!.. Жлобится наш майор, сентиментальничает!.. Я бы по сорок за каждого нашего убитого. А то бы и всех, кого встречу, в распыл!

Продвигались привычными тройками. Слева от Шмелевича Мороз на бегу ухитрился передернуть плечами, словно не вспотел от бега, а напротив, озяб:

– Черт, а я еще как-то хотел поучаствовать в совместных с НАТО операциях… Мне бы там поучаствовали!

– Чего? – не понял Глушенко. – А что, ты рожей не вышел?

– Не принято там, – пояснил Мороз. – Ну, расстреливать…

– Что не принято? – удивился Глушенко. – Кем?.. Империей? А с каких пор она стала у нас командовать?..

– Ну… это ж принято…

Они оглянулись на Шмелевича. Майор шел сосредоточенный, взведенный, как курок перед выстрелом.

Поймав на себе вопрошающие взгляды, отмахнулся:

– Плюнь. И сейчас, и вообще. Делай так, как правильно, а не так, «как принято». Хрен знает, кем принято и для чего принято! Если враг не сдается – его уничтожают.

– Хорошее правило, – ответил Глушенко, повеселев. – За наших убитых мы будем убивать их, а не писать жалобы в ООН. Как скажете, майор?

Шмелевич отмахнулся на ходу:

– Жалобы правильнее, законнее. Вот только бандиты не понимают, что жалобы – законнее. Даже не пошатнутся, заразы, когда в них летят не пули, а жалобы. Приходится нашим могучим жалобам помогать этими вот слабенькими пулями.

А Мороз сказал утешающе:

– Тут новых нарожают. Мы ж все видели, что у каждой бабы по десять детей! А то и больше. Если их не стрелять, то их внуки отберут у наших внуков всю Россию.

– А что у них такая рождаемость… – начал Глушенко.

– Плодовитость, – поправил Мороз.

– Ну пусть плодовитость.

– У них вера запрещает аборты, понял? И предохраняться тоже нельзя. Аллах, мол, велел плодиться.

Глушенко думал-думал и брякнул:

– Хорошая у них вера. Нужная. Вернусь со срочной, тоже ислам приму. И бабу заставлю принять. И родню всю, а то у моего старшего брата только один ребенок… Ты знаешь, какой у меня братишка? По две подковы гнет! Коня на плечи берет и вокруг хаты ходит. Грузовик в грязи застрянет, он в одиночку вытаскивает… Таким бы плодиться да плодиться!

Дома приблизились, десантники начали растягиваться в цепь, перешли на медленный шаг. За это время там могут успеть поставить растяжку, а то и какой джигит сейчас ловит кого-нибудь из них, проклятых русских, на мушку… А потом бросит винтовку и смешается с односельчанами, которых принято называть «мирными жителями». Эти мирные, конечно же, своих не выдадут. Будут, посмеиваясь, наблюдать, как тупые русские беспомощно рыщут в саклях. Даже если найдут брошенные винтовки, на тех не написано, кто стрелял… Никакой криминалист не отыщет хозяина! Да и кто будет присылать из Москвы криминалистов? Так что убитые останутся неотомщенными…

Словно подслушав горькие мысли майора, Глушенко сказал очень серьезно:

– Месть – не наш принцип. Мы должны быть гуманными… Но… Вы ж знаете, я всегда жидов ненавидел! Иначе какой я тогда буду хохол? Но после одной встречи кое-что передумал… Сейчас переписываюсь по емэйлу с одной. Да, из Тель-Авива. Она рассказала, как они расправляются с террористами… у меня слюнки текли! Что их жидовский народ такие расправы поддерживал, это понятно, у нас народ тоже «за», но там и правительство «за». Более того, она рассказала про интифаду…

– Что это? – поинтересовался Шмелевич.

– Понимаешь, израильтяне террористов вообще в плен не берут: стреляют на месте. Так вот арабы придумали такой метод борьбы: пацаны до четырнадцати лет выходили на улицы и забрасывали израильские патрули камнями. Забрасывали бронемашины, бэтээры, вообще любые войска, даже гражданских… Ну, тут бы наши вообще руки опустили и вышли из оккупированных районов, верно?

Мороз в затруднении почесал лоб:

– Да, с детьми не повоюешь… А что же израильтяне?

– А их глава правительства… не помню, президент или премьер… или еще кто, заявил: если хоть один из наших попадет в больницу, двести ваших попадут на кладбище!

Мороз хохотнул в восторге:

– Так и сказал? Во дает!.. Можно я за него проголосую?.. Нам бы его в правительство!

А Шмелевич бухнул:

– Если там его не переизберут, пусть едет к нам. Хоть и еврей, я за него проголосую.

Мороз напомнил:

– И чем кончилось?

– А израильские патрули, – продолжил Глушенко, – начали врываться в дома, где могли быть подозреваемые… учти, только подозреваемые!.. а там прикладами и сапогами так месили всех подростков, что те отдавали Аллаху души либо сразу, либо по дороге в больницу. Месили всех, у арабов семьи многодетные. Но не стреляли, ведь арабы ж не стреляли, и тоже так: те камнями – эти прикладами. В результате интифада закончилась так же, как и все взрывы. Вообще, как она написала, а я ей верю, израильтяне стараются этих ребят не арестовывать вовсе. Зачем? Чтобы продажные адвокаты нашли лазейки в законе, дабы выпустить на свободу? И никаких расследований. Разве что внутренние, своими силами.

– Но это же, – сказал Мороз с усмешкой, – как бы… несправедливо.

– Тю на тебя! – удивился Глушенко. – Весь мир уже давно справедливость понимает только как благо себе. Только мы, русские, еще говорим о какой-то всеобщей справедливости для всех, всего человечества! Это синдром строителей коммунизма, да? Не-е-ет, нам нельзя находиться в сторонке от общемировых процессов!

На ходу вставив диски с патронами, вошли в село. Сверху угрожающе лопотал лопастями вертолет. Оба пулеметчика смотрели на единственную улицу и разбегающихся жителей сквозь прорези прицелов. Они уже получили приказ от Шмелевича не оставаться в сторонке от общемировых процессов.