Трое из Леса - Никитин Юрий Александрович - Страница 72

Он замолчал, налил себе остатки вина. Глаза его сияли удалью. Таргитай огляделся с недоумением:

– Но где же древний город?

Конан допил вино, ответил сожалеюще:

– Когда я Кхеля пырнул ножом, город начал таять, как туман на солнце. Замки, дворцы, фонтаны, яркие вельможи, жрецы, кони… А жаль! Я бы поселил там Октавию. Она из благородной семьи, дочь немидианского султана. Не виновата, что использовали для моей поимки… Это мы, мужчины, всегда виноваты перед женщинами. Пользуемся как конями, ножнами, любимыми псами!

Мрак поморщился, сказал грубо:

– А вот у нас нет перед ними чувства вины. Мы вообще с бабами не связываемся.

Конан снова засмеялся, но в смехе чувствовалась горечь:

– Оно само связывается. Даже в самых богами забытых местах находятся мухи и женщины! А где нет, туда шлют, как послали Октавию. Где-то женщины – это радость, это смех, цветы, а здесь – оружие.

Таргитай оглянулся по сторонам, спросил шепотом:

– Каково ей здесь?

Конан потряс кувшин, прислушиваясь, не булькнет ли, сказал со вздохом:

– Как тебе сказать… Если бы я был уверен, что переберетесь через следующие пороги…

Олег ахнул, подпрыгнул, едва не подняв с собой весь стол:

– Еще пороги?

– Много, – заверил Конан. – Вы одолели два ряда, самых простеньких. Осталось еще семь. Один другого хуже. Если бы вы сумели перебраться до самого низа, я бы послал Октавию с вами. Хоть я и гетман, но казаки роняют слюни, бурчат, что я их на бабу променял! Здесь не место для женщин.

– Мы видели неподалеку амазонок, – вставил Таргитай.

Конан с безнадежностью махнул рукой:

– Разве то женщины? Я… гм… бывал у них. В лучшем случае – боевые подруги. Женщина – это…

Лицо его стало мечтательным. Он пошевелил пальцами, наморщил лоб, даже раздвинул губы в широчайшей улыбке от уха до уха, но губами шлепал напрасно, слов не находилось. Таргитай вытащил сопилку, тихонько заиграл.

Конан слушал, не замечая, что притихли и гуляки за соседними столами, и пробегавшие мимо шумные казаки, и даже ветер утих, забившись между веток деревьев. Таргитай играл негромко, печально. Когда оторвал сопилку от губ, Конан вздохнул, словно нес на плечах огромную гору, протянул через стол широкую ладонь:

– Спасибо. Ты понимаешь женщин, казаче.

Мрак хмыкнул:

– Зато бабы-дуры ничего не понимают. Иначе с чего бы вешались ему на шею? Он всегда ими облеплен, куда ни сунься. А рядом такие парни, как мы с Олегом!

Конан пожал плечами, заметил меланхолично:

– Женщины мудрее в таких вопросах. Смотрят не на пышную крону, а в корень.

Мрак заворчал, начал медленно вылезать из-за стола:

– Говорят, хилое дерево в сук растет… Конан, мы твои пленники аль как?

Конан покосился на Таргитая, что бережно прятал сопилку.

– Здесь не бывает пленников. Раб, добравшийся сюда сам или даже приведенный на аркане, становится свободным. Вы мне нравитесь, казаки. Если хотите остаться, примем.

Олег с шумом перевел дыхание, его плечи опали. Таргитай заулыбался, словно солнце после дождя. Мрак кивнул, а Олег, уже справившись с новизной, сказал вежливо:

– Спасибо, Конан. Пусть боги не помешают тебе создать здесь новый народ, новое государство. Ты будешь лучшим королем, какой может быть на этой забытой богами земле.

Мрак медленно опустился на лавку. Конан помахал казакам, один принес и поставил перед гетманом другой кувшин, побольше. Конан разлил вино по кружкам. Олег спросил с живейшим интересом:

– Здесь уже создается новое государство? Новый народ? Место здесь удобное, богатое, неприступное!

Конан расхохотался так зычно, что у далекой коновязи испуганно заржали и присели кони.

– Хорошо бы! Здесь, на острове Хортица, место такое удачное, что сюда всегда собирались свободные, беглые, разбишаки… Возникали казачьи республики, громили соседние царства. Затем, когда угроза исчезала, исчезали и эти Запорожские Сечи. Сколько их было до великого похода в Индию? Сколько после?

– Жаль, – сказал Таргитай искренне. – Мне здесь нравится.

Конан посмотрел сочувствующе. В синих, как небо, глазах мелькнуло понимание, жестокое лицо смягчилось:

– Да, здесь самые независимые люди на свете… Не подчиняются ни царю, ни кагану, ни богам, а лишь закону, который сами же устанавливают на сходке. С ними трудно, но достойнее быть гетманом Запорожской Сечи, чем монархом огромного царства рабов!.. Какие планы у вас? За вашими шкурами охотятся киммеры, верно? Иначе кто в своем уме попрется через пороги? По берегу безопаснее. Парни вы крепкие, а сюда степняки не доберутся…

Олег молчал, опустив голову. Мрак жевал губы, выискивая слова. Таргитай сказал своим мягким ласковым голосом:

– Мы бы остались с великой радостью… Здесь хорошо, спокойно. Вон птички поют, кузнечики скачут, бабочки… Но ты убил Джахангира, так что теперь на трон сел Джадурхан, его двоюродный брат. А у Джадурхана сын – Фагимасад, которому мы должны надрать уши. Когда дождемся, чтобы сам пришел сюда? Придется идти в Экзампей, дать ему трепку в его же доме.

Конан смотрел с великим изумлением. Перевел взгляд на серьезные лица невров, распахнул глаза еще шире. Потом тряхнул головой, голос прозвучал неверяще:

– Ну, казаки… Крутые парни! Сегодня отдыхайте, а я сейчас же велю сколотить вам плот. Не ту собачью будку, в которой вы плыли, а настоящий.

До вечера невры отъедались, ночь спали мертвецки, а с утра Мрак уже скрупулезно исследовал новый плот. Казаки сделали умело, прочно, с надежным рулевым веслом, шалашом, бросили на бревна широкую сеть для рыбной ловли. Мрак вместе с Конаном перебрали груды захваченного у Джахангира оружия, Мрак отобрал для себя и изгоев три тяжелые секиры, два лука, запас стрел и ножей.

– Возьми меч, – предложил Конан. – Смотри, этот я отнял у самого Джахангира!

Мрак сказал с великим презрением:

– Оружие мужчин – боевая секира! А мечи… Рано или поздно их вытеснят степняцкие акинаки, помянешь мое слово. Легче, намного удобнее.

– Но они удобнее и секиры!

– Секиру я могу метнуть, а меч? Или акинак?

В глазах Конана вспыхнул живой интерес.

– Я сам больше люблю секиру, но метать… гм… В моем племени секиру из рук не выпускали.

– Ты из полулесных невров, что ли? Было бы во что метать… Хошь, покажу?

Они захватили охапку секир, ушли в рощу. Таргитай проводил их взглядом, вытащил сопилку. Он тоже при деле – сочинил новую песню, обтесывает старые!

Мрак и Конан вернулись к вечеру. Усталые, исцарапанные, голодные. Стол заставили жареными поросятами, птицей, рыбой, но еда стала исчезать перед ними будто в лесном пожаре. Конан с набитым ртом промычал:

– Здорово!.. Швыряльные ножи – еще понимаю, сам мастак, но секиру… Такие трюки надо иметь в рукаве.

Мрак промычал нечленораздельно, прожевал, ответил хрипло:

– Я еще не видел, чтобы с первого же дня так наловчились метать тяжелую секиру!

Конан засмеялся польщенно:

– У меня дар к оружию. Но до тебя еще далеко!

– Я швыряю секиры с детства. У нас все швыряют. Ты бросай каждый день! В деревья, стены домов, пни. На один трюк будет больше, чем у супротивника.

Оба заржали так, что на столе зазвенели кувшины, а на версту все испуганно примолкло. Уже трое казаков, посмеиваясь, таскали им горы вареных раков, рыбу, зайчатину, жареные кабаньи бока.

Два гиганта быстро очищали стол, запивая мясо водопадами вина, снова раздирали добычу могучими руками. Наконец их челюсти задвигались медленнее, пока оба, довольно порыгивая, не перестали жевать, сонно глядя друг на друга, как два огромных вепря, сожравших гору желудей.

– Останешься? – предложил Конан. – Я люблю тебя, Мрак.

– Надо двигаться, – ответил Мрак с неохотой. – А то бы я с радостью. Мы бы таких дров здесь наломали!

Рано утром вместе с Конаном к берегу спустились десятка три казаков. Плот качался на волнах, надежно привязанный к вбитым в берег кольям. На толстых бревнах стоял шалаш, лежали связки пеньковых веревок, сеть, два длинных запасных весла с широкими лопастями.