Трехручный меч - Никитин Юрий Александрович - Страница 7

Конь орка помедлил на краю поляны, оглянулся. Орк почему-то сердито плюнул на землю, дикарь зеленый, с треском вломился в кусты. Некоторое время слышно было, как ломаются ветки, фыркает конь, потом все затихло. Примятая трава распрямлялась, в тишине мелодично запели крохотные кузнечики.

Не мое это дело, подумал я, вмешиваться в чужие семейные отношения. Может быть, у них умыкание по сговору. У него не нашлось чем заплатить выкуп за невесту, бедный, значит, вот и бегут тайком. Или родители против межрасового брака, все-таки орк что-то вроде негра. Хоть и лучше негра, но все же орк, знаете ли. В таком случае я, как подлинный интеллигент, могу только приветствовать и поощрять, так сказать, движение прогресса и гуманизации отношений в сторону бесспорных и общечеловеческих.

Мои веки начали потихоньку слипаться. По темному небу сдвинулся и поплыл, как узкий кораблик, сверкающий серп. Там, прямо на нем, расположилась пузом кверху обнаженная женщина. В красивой изысканной позе, провоцирующей и зовущей, словно только что прочла «Камасутру». Чертов Валеджи, подумал я сердито, и туда бабу…

– Какую бабу? – спросил ворон сонным голосом.

Я понял, что говорю вслух, кивнул на луну. Ворон посмотрел внимательно на луну, потом на меня, снова на луну.

– Никакой бабы там нет, – сообщил он.

– Как же нет, – возразил я, – вон там…

– У меня зрение острее, – сказал он. – Где именно?

Я поднял палец, но серпик плывет по темному небу уже пустой и острый, как лезвие ножа для разделки рыбы. Никакая женщина, разве что с железным задом, там бы не усидела. Тем более не улежала в эротичной позе.

– Только что была!

– Милорд, – сказал ворон доверительно, – если вам даже на луне бабы мерещатся, то средство есть только одно.

Я не стал слушать его грязные намеки, заснул с чистой совестью настоящего русского интеллигента.

Утром волк проснулся, повел носом:

– Чую странный запах… Ого, да тут и следы! Милорд, здесь кто-то проезжал?

– Глюки, – ответил я. – Глюки.

– А-а-а, – протянул волк. – Ишь, разъездились… Следов-то сколько! Хотя глюки, понятно, чаще всего по ночам и ездиют.

Ворон сонно каркнул, не открывая глаз:

– Глюки?.. Вкусные?

– Очень, – ответил я. – Только не питательные.

Волк поднялся, встряхнулся. Взгляд обратился к обугленным остаткам дерева. Ветерок колыхнул серый пепел, но красных искорок нет, костер погас надежно, можно не затаптывать.

– И не мечтай, – сказал я. – Я тоже люблю все делать по-русски: не спеша, с перекурами, перерывами, и чтоб еще один работал, а десять стояли вокруг, опершись на лопаты, и смотрели, но мы сейчас не в России, так что отправляемся в путь немедленно.

– Без завтрака? – спросили они в один голос.

– Завтрак по-казацки, – отрезал я, – на ходу. Всухомятку. Мы же герои, верно?

Солнце только поднимается, в небе, как стога сена, полыхают облака, но горящие клочья еще не падают в долину, не озарили ее небесным огнем. Далеко справа тянется почти черный лес, а слева горизонт подпирает горная цепь. Я засмотрелся на причудливые горы, там прямо на горной цепи лежит вверх лицом ослепительно красивая женщина. На ней что-то вроде туники, я вообще-то не знаю, что это такое, но это явно туника, легкая и ничего не скрывающая, к тому же даже ее чуть приспустила, самую малость, всего лишь до пояса. Сама в тени, хотя я различил каждую черточку ее соблазнительного тела, подол туники приподнят до уровня трусиков, на запрокинутом к небу лице блуждает легкая улыбка.

В этот момент сверкающее солнце высветило, конечно же, именно торчащую кверху обнаженную грудь. У меня перехватило дыхание. Полная могучая грудь сразу налилась светом, а красный кончик победно вспыхнул пурпуром. Я чувствовал, как мои губы заплямкали, а рот наполнился слюной.

– Женщина… – прохрипел я перехваченным горлом.

– Где? – обрадовался волк.

А ворон переступил у меня на плече, каркнул над ухом спросонья:

– Вкусная?

Я указал пальцем, потому что не знаю, как этот волк, где тут зюйд-зюйд-вест. Волк всмотрелся, протянул разочарованно:

– Опять глюки?

– Да вон же, – сказал я безнадежно.

С запада надвигались облака, редкие, перистые, и, хотя женщина еще видна в разрывах, я чувствовал, что мой голос звучит неубедительно.

Волк впереди остановился, шерсть встала дыбом. Впереди облачко пыли, оттуда вынырнули трое всадников, все в легких кожаных доспехах, несутся по направлению к дальним холмам. Солнце светит с нашей стороны, я различил щиты за спинами, узкие мечи в ножнах. Они сперва не заметили нас, я даже подумал отступить и укрыться за деревьями, но один что-то прокричал, они чуть придержали коней, а затем повернули в нашу сторону.

– Этого еще не хватало, – вырвалось у меня. – Я же не янки из Коннектикута, я так не зарабатываю.

– А как? – спросил любознательный ворон.

Не отвечая, я напустил на себя самую беспечную улыбку, расслабился и, когда все трое подскакали ближе, крикнул весело:

– Мэйк лав, но во!.. Как погодка, ребята?

Они придержали коней, все трое всматривались очень пристально, я их тоже рассматривал, не убирая глуповатой улыбки демократа и общечеловека, который мэйк лав, но только не во. Один даже, в стальном панцире поверх кожаного доспеха, обидно выше и мощнее меня, к тому же в шлеме с опущенным забралом, что вроде бы не в тон остальным частям боевого доспеха.

– Ты кто? – спросил он. Голос звучал глухо, но я разобрал, что человек этот немолод, просто так в драку не полезет, слегка воспрянул духом. – Откуда ты?

– Да как и все люди, – ответил я дружелюбно. – Откуда явился, туда и стремлюсь… ха-ха!

Они не засмеялись, его дружки, что с открытыми лицами под простыми войлочными шапками, рассматривают с недружелюбной интенсивностью. Думаю, и вожак сквозь узкую щель забрала смотрит тоже без обязательной к исполнению политкорректности.

– Ты похож, – проговорил он медленно, – на того, за голову которого объявлена награда.

– Ого, – сказал я по-прежнему дружелюбно, – и во сколько же монет меня оценили?

Вожак ответил громко:

– В мешок золота и королевский трон!.. Ребята, это он. А если даже и не он…

Меня осыпало морозом. Одно дело, если в самом деле какой-то из обиженных в прошлый раз пообещал заплатить за мою жизнь пару серебряных монет, другое… Да такой цены не может быть!

Они заехали с трех сторон, выдернули мечи. Я торопливо потянул из ножен свой трехручный, вожак пустил коня вперед, в руке меч, замахнулся, я парировал, с ужасом подумал про двух гадов, что заехали с боков, нанес удар, несколько поспешный, однако длинное лезвие тяжелого меча разрубило подставленный щит вожака. Он отшатнулся запоздало, острие разрубило щеку. Он выронил остатки щита, взвыл, а я торопливо развернулся в седле направо. Второй всадник с проклятиями пытался успокоить лошадь, та подпрыгивала, спасая ноги от юркого волка.

Я успел подставить щит под удар третьего, замахнулся, тот уклонился, но, как и вожак, недооценил длины моего меча: самый кончик ударил в шею. Брызнула тугая красная струя, я ринулся на второго, он пригнулся в седле и пытался достать мечом волка. Мой меч обрушился ему поперек спины, разрубил, как мясник рубит коровью тушу, обнажились кости хребта и даже белые красиво выгнутые ребра.

Над головами раздался радостный крик:

– Победа!.. Победа!

Я едва успел отпрянуть, заслушался, идиот, раненый вожак превратился в берсерка, налетел, как буря, осыпал меня ударами со всех сторон, его легкий меч рубил и крошил мой щит, как капусту, кровь из разрубленной щеки брызгала во все стороны, я не мог отвести глаз от страшной раны: края разошлись, обнажая зубы, руки похолодели, вот уж не думал, что не выношу вида крови…

Мой единорог пятился, чувствовал мой страх, но едва я взъярился на самого себя за дурацкий страх, крови испугался, тургеневец, как меня качнуло назад, я едва не завалился на круп, это Рогач прыгнул, меня слегка тряхнуло, а вожак вместе с конем опрокинулись в пыль.