Трехручный меч - Никитин Юрий Александрович - Страница 69

– Как это? – удивился я.

– Да так. Пусто, мой лорд.

– Не может быть, – сказал я твердо. – Должна быть! Как это, избушка есть, а бабы нет? Спит, наверное. Старые люди спят долго.

– А старые волки как раз мало.

– Да? Ну, может, и люди в старости мало спят. Но тогда… ах да, в старости все глухие, как тетери. Щас я покричу погромче…

Он сказал настойчиво:

– Мой лорд, можете кричать хоть до скончания веку, но там пусто. Я же чую! Мы, волки, чуем запахи в сто пятьдесят тысяч раз лучше, чем вы, люди.

– Здорово, – восхитился я. – А собаки, что от вас пошли, уже только в пятьдесят тысяч… Значит, в запахах ты видишь пустую комнату?

– Нет, – ответил он. – Там еще на поперечной балке сидит филин. Спит, что и понятно – день. Старый филин, сытый, на крыльях перья потерты, а на брюхе пух свалялся. На правой лапе плохо гнется средний палец…

Я покрутил головой:

– Здорово. А где кот?

– Нет никакого кота, – объяснил он. – Откуда кот в лесу?

– А летучие мыши?

– Мыши, как ни странно, есть, – признался волк. – Не пойму, почему филин их еще не пожрал…

– Это как раз понятно, – сообщил я, – а с кем ему общаться? Если в доме кошка с собакой дружит, то филину с мышами сам бог велел… Гм, как же туда залезть?

– Зачем?

– Помародерничать по законам военного времени.

– А сейчас военное время?

– Оно всегда военное, – огрызнулся я, что заподозрили в неблагородном желании пограбить, когда это можно назвать благородным словом собирания военных трофеев. – Вся жизнь – война, а люди в ней – патроны. В смысле, и стрелы, и мишени.

ГЛАВА 12

С высоты раздалось мощное карканье. Ворон спускался стремительно, крылья сложил, будто сокол-сапсан бьет на лету дуру-утку, на лету прокричал:

– Ведьма! Сюда ведьма на помеле!

Я расставил ноги шире, напрягся, ворон ударил в плечо, как двухпудовая гиря. Волк благоразумно отступил и встал за спиной. Как зверь честный и открытый, он не любил магию, колдунам не доверял и, будь это в его власти, всех бы извел начисто.

Спустя пару минут из-за верхушек деревьев выметнулось нечто на помеле, солнце ударило в глаза, не рассмотрел. Объект вроде бы сразу собирался идти по дуге на посадку, а то и попросту влетел бы в открытые двери, вот она, разгадка, как ведьма туда попадает, однако же, увидев незваных гостей у ее дома, ведьма сделала по всей поляне широкий круг, рассматривая нас, а мы, в свою очередь, успели рассмотреть ее.

Она приземлилась в трех шагах, старая, согнутая, с длинными седыми космами, но с моложавым подвижным лицом и острыми глазами. Из одежды отрепья, так постепенно начинает одеваться всякий, кто живет в лесу и не ходит в гости в приличное общество. Помело легко перехватила и держит на отставленной руке, обыкновенное с виду помело.

– Здравствуйте, – сказал я первым. – Извините, я уж было решил, что дом покинут.

– И сразу решил пошарить по закуткам, – добавила женщина. Голос выдавал возраст, в нем почти незаметным резонансом звучали прожитые годы. – Ладно, дело обычное… Человек ведь. Что привело в наш лес?.. И что такое удивление в глазах? Что-то во мне дивное?

– Да, – ответил я честно. – Вот эти полеты на метле.

– А что дивного? – удивилась она. – Умение летать на метле – это то, что отличает ведьму от обыкновенной женщины. Других отличий нет.

– Я о другом, – пояснил я. – На таком древке жестко же. И неудобно. Даже не представляю, как так можно на таком деликатном месте.

Она посмотрела остро, с некоторым уважением:

– Ты первым о таком спросил. Другие не задумываются. Сидит, мол, ведьма на метле и сидит, как будто на ней можно усидеть!.. Не только из-за равновесия, но и… больно же!

– Так как же?

– А мы летаем и без метлы, – объяснила она словоохотливо. – Метла – это признак ведьмы. Как вон ты всегда таскаешься с мечом. Есть ведьмы, что летают в ступах. Это старшие ведьмы. Есть такие, что на свиньях, быках, петухах, спящих человеках, – это великие ведьмы.

Глаза заблестели, я ощутил, что, несмотря на добровольное одиночество, наверняка скучает иногда, только иногда по людям и хотела бы поболтать в свое удовольствие.

– А есть, наверное, – сказал я мечтательно, – еще и величайшие…

– Есть, – согласилась она. – Но и над ними есть… Да что мы тут стоим? Заходи, гостем будешь, чаем угощу. И друзей своих зови, я в лесу не делаю различий.

Избушка присела, слегка наклонившись вперед, так что порог двери коснулся земли. Ведьма вошла первой, я перешагнул порог, с трудом чуть прошел по наклонному в мою сторону полу, сзади захлопали крылья ворона, волк вскочил балеруньим прыжком, и тут избушка выровнялась, меня по инерции швырнуло на противоположную стену. Еще чуть правее, вылетел бы в окно, а это чревато боком, как так избушка одновременно поднялась. А ноги у нее даже не куриные, а какие-то цаплины или фламинговы.

– Хорошо иметь домик в деревне, – сказал я, чтобы подольститься к хозяйке. – Хуже, когда домик… Нет, еще лучше – иметь домик в лесу.

Ведьма удивилась:

– Чего это?

– Чистый воздух, – сказал я, – единение с природой. Подальше от вонючего города с его нечистотами, вонью кожевенных цехов, помоями под окнами, смрадом отхожих ям… Бр-р-р-р!

Она улыбалась, донельзя довольная. Похоже, я один говорю ей такое. К счастью, читать мысли не умеет, ведь как ни хорошо иметь домик в деревне, но лучше – небоскреб в мегаполисе. Или хотя бы элитную квартиру в районе Нового Арбата.

Ворон сел к филину, негромко толковали на своем языке. Волк лег у порога и прикинулся спящим. Ведьма повела ладонью над столом, там мгновенно возникли на грубых деревянных тарелках обжаренные птичьи тушки. Ноздри задрожали от упоительного запаха, пальцы сами по себе задвигались, представляя, как хватают и засовывают в пасть это все великолепие.

– Прости, – сказала ведьма, – хлеба нет. Я могу пользоваться только тем, что в пределах мили.

– В задницу этот хлеб, – ответил я ликующе, опомнился, сказал быстро: – Простите, матушка. В хлебе канцерогены, пусть жрут городские, подавятся, а нам и этого мяска хватит! О, даже с травами?

– Здесь и лечебные, – пояснила она словоохотливо, – и дающие силы, и разжигающие аппетит. А эти для запаха, эти вот для аромата…

Я слушал краем уха, хватал и жрал в три горла. Я знал, что проголодался, но не думал, что до такой степени. Ведьма наблюдала с хитрой усмешкой, сама ела мало, шаталовка, я видел по ее лицу, что если себя ограничивает в еде, то все еще любит угощать других. А на человека, который жрет в три горла, хозяйке смотреть всегда приятно. Если она, конечно, не стеснена в средствах.

– И что тебя заставило идти через этот лес? – спросила она. – Здесь неспокойно, очень неспокойно.

– Разбойники?

Она отмахнулась:

– Какие разбойники, когда грабить некого? Но зверья дикого хватает. Особенно такого, что просто не ведаешь, откуда и взялось…

Я вытер рот, сказал честно:

– Один оракул открыл секрет, где находится смерть, точнее, жизнь Властелина Тьмы. Я хочу добраться до этого острова… это на острове, а там уж как-нибудь сумею, надеюсь суметь. Хотя и там немалая охрана, честно говоря. Но кто-то должен остановить мерзавца! Я, конечно же, предпочел бы, чтобы это сделал кто-то другой, я из такого мира, где все стремятся не быть героями, где быть героем – это быть придурком, где выживают только те, кто всегда готов… эх, не стану так о своем мире, но все-таки я здесь, и я постараюсь добраться до ублюдка и разбить или разломать его жизнь.

Поев, я готов долго вот так о своей великой скромности и чувстве внутреннего долга, что толкает меня, такого тихого и мечтательного поэта, на совершение беспримерных подвигов, но ведьма кивнула, произнесла со странным оттенком:

– Да, ты из очень странного мира… Довольно мерзкое место, верно?

Я кивнул, вскинул голову. Ворон и филин все еще совещаются. Волк спит, уже не притворяясь. Ведьма аккуратно обглодала косточку.