Трансчеловек - Никитин Юрий Александрович - Страница 91

Правда, в ночи город в самом деле красив: здания строили по единому проекту, нет двух одинаковых. Все гармонично и подобрано, при всем разнообразии и разбросе стилей чувствуется единый вкус и гениальная задумка строителей насчет создания города будущего. Хотя бы на отдельно взятом астероиде. Который, понятно, они могут провозгласить независимым государством, а то и независимой планетой.

Инженер включил еще два экрана, молча кивнул в их сторону. Еще два таких же астероида, заключенных в хрупкую с виду оболочку, удерживающую атмосферу. На обоих такие же города, хотя там поработали уже другие архитекторы. Все три намерены отправиться в космическое путешествие? Я зябко передернул плечами. В самом деле безумцы, ведь даже такая оболочка из сверхпрочного перестроенного стекла, в сто тысяч раз более прочного, чем лучшая сталь тех времен, уступает оболочке, которой защищена Земля: атмосфера надежно уничтожает практически все метеориты и болиды, лишь миллиардная доля самых крупных прорывается к поверхности, растеряв в борьбе с воздухом девять десятых объема и девяносто девять процентов ударной мощи.

– Их не исправить, – сказал инженер, верно угадав мои мысли. – Логика в столкновении с верой проигрывает всегда.

– Пусть живут, как хотят, – согласился я. – Мы им предоставляем все, что запрашивают. Для них теперь – рай. Пусть пользуются, лишь бы нас не пытались заставлять жить по их доисторическим нормам.

Астероид уплыл в сторону, теперь в черноте космоса медленно двигалась, освещенная с одной стороны, безобразная громада звездолета. Вернее, двигалась вместе с Землей, а так вообще-то висела над планетой в одной точке. Люди поднимались с помощью космического лифта, мы с Кульневым рассматривали его, приближая настолько, что иногда заглядывали даже во внутренние строения. Огромный, как целый город, миллионы тонн перестроенного металла, двенадцать сверхмощных двигателей, сама силовая установка занимает треть корабля, обшивка построена из трех слоев металла с уплотненными ядрами, такой плотностью обладает разве что материя в нейтронных звездах.

– Сколько там огородов, – произнес Кульнев, фыркнул, дернул плечами. – Они даже коров с собой везут…

– Не смейся, – сказал я. – Это же наши предки.

– Я не смеюсь, – возразил он. – Просто дивлюсь… Это же все равно что застали бы крестоносцев, а то и римлян с персами.

– Не все принимают новое, – сказал я. – Не знаю, успел ли ты застать еще эпоху компьютеров, а ведь это было совсем недавно, так вот старшее поколение их так и не признало! Юмор ситуации был в том, что старшими менеджерами и генеральными директорами в то время были те же восемнадцатилетние парни, что и рядовые работники. А старшее поколение – либо на калькуляторах, либо на пишущих машинках…

– Застал, – ответил он. – Правда, в самом смутном детстве.

– Так вот, – сказал я, – для того природа и ввела обязательность смерти. Чтобы старое поколение уступало дорогу новому. А то мы так и жили бы без компьютеров! Да что там компьютеры, не было бы ни паровозов, ни парусных кораблей, ни даже каменных топоров…

Он посмотрел на меня в глубокой задумчивости. Я видел, что за вопрос у него зреет, но в это время от установки донесся короткий звонок, блеснул свет. Инженер сказал с облегчением:

– Готово.

Тяжелая бронированная дверь исполинского агрегата распахнулась, вышли пятеро в защитных одеждах. Я чувствовал устремленные на меня любопытные взоры, не часто видят персон моего ранга.

Инженер почтительно провел меня вовнутрь гигантского колпака. Всеми сенсорами я ощутил присутствие звездных энергий, душа ужаснулась, но я молча встал на предложенную площадку из ребристого металла.

Инженер сказал торопливо:

– Постарайтесь сосредоточиться… замрите, ни единого движения…

Вдруг зачесался нос, рука дрогнула в инстинктивном жесте взлететь вверх и поскрести ногтями. Вовремя сдержался, в голове одна доминирующая мысль: а будет ли считаться движением, если шевельну крыльями носа или хотя бы пошлю туда порцию крови… в это время полыхнул свет, я ощутил сильнейший жар.

Подошвы так и не отрывались от поверхности плиты, но со всех сторон хлынули совсем другие запахи, звуки. Я под куполом такой же формы, только поменьше, свет чуть тусклее. С лязгом распахнулись металлические двери, в зал вбежали техники, за ними шел улыбающийся Кульнев.

Он еще издали, как генсек, принимающий гостя, протянул руку и пошел с нею ко мне, так ходил Коля, держа ладонь как лезвие меча с широким оконечьем.

– Ну как? – спросил он весело. – Недолго?

Я взглянул на часы, перелет длился сотую долю секунды, потом под ноги. Плита та же, только по краям оплыла от страшного жара. Кульнев перехватил мой взгляд, кивнул.

– Да-да, ее захватило с вами. Пока так, потом отладим. Добро пожаловать на Плутон!

Мы вышли из купола, оказавшись на площадке, взметнувшейся на километровую, если не больше, высоту. Под оранжевым небом с быстро бегущими темными волнами, похожими на всплески темной материи, раскинулся дивный город, при взгляде на который по всему телу пробежала дрожь. Здесь не выравнивали почву, то ли сил не хватило, то ли спешили: кварталы стоэтажных домов дивной формы поднялись на островах, особенно плотно застроен центральный: ни одного дюйма свободной почвы, некоторые вырастают из жидкости, то ли жидкого гелия, то ли метана.

Среди знакомых по форме зданий, похожих на поставленные столбиками карандаши с остро заточенными кончиками, попадаются и менее привычные цилиндрические колонны, взметнувшиеся на километровую высоту, верхушка у них в виде глубокой перевернутой тарелки, но есть и совсем странные, словно их строили не люди, а то ли разумные насекомые, то ли мыслящая плесень – я смотрел и смотрел, не в силах проникнуться замыслом и ощутить в не укладывающихся в сознании линиях красоту или рациональность замысла.

Мир внизу тоже словно залит расплавленным золотом, все время кажется, что за горизонтом вселенский пожар, в котором сгорают звезды и сами галактики, сердце начинает стучать тревожнее, а температура сама по себе поднимается, будто готовит организм к отражению внезапной атаки.

– Красота, – сказал я. – Вообще-то я глух к красотам живописи… от рождения. Как и к музыке. Но сейчас у меня в самом деле душа поет и машет крылышками! Даже не думал, что во мне такое есть.

– Душа?

– Крылышки, – ответил я. – Чувство прекрасного. Или оно не желало просыпаться, когда мне предлагали восхищаться всякой примитивной ерундой? Работами древних египтян, каких-то дохлых эллинов или вечно пьяных художников прошлых веков?

Он сказал серьезно:

– Вы не один такой. Видимо, эволюция заранее готовилась к такому скачку. Тот, кто восторгается разными тицианами, тот никогда не дорастет до понимания этих красот… Ладно, давайте к делу. Хотите взглянуть на площадку, где планируем построить установку, о которой я вам говорил?

– Да, хотелось бы.

– Нам сюда.

Вообще-то при слабой гравитации Плутона можно просто спрыгнуть, но так спускаться будем до вечера… который наступит через восемнадцать лет, а капсула скоростного лифта мягко загудела, взвыла, и через две минуты створки распахнулись. Замерзший метан легонько хрустнул под ногами, Кульнев пошел рядом, готовый поддержать меня, если допущу промах, но я и сам постоянно соразмерял движения с малым весом, ведь Плутон даже меньше Меркурия, хотя все равно при каждом шаге чуточку приподнимало над поверхностью.

Я напоминал себе, что сейчас день, а та яркая звездочка над горизонтом – наше Солнце, настолько далекое, что не греет и даже не светит.

Кульнев указал в темное небо.

– А теперь взгляните, как вы можете…

Я добавил весь спектр, восторг пробежал по жилам. Вообще-то по нейронной сети, но ладно, пусть жилам. И воспламенил сердце. То самое, которое рисуют в форме червового туза, а в моем случае в самом деле – пламенный мотор. Мы привыкли считать, что за Плутоном – конец Солнечной системы, пустота, настоящая пустота, ведь между планетами хоть какой-то мусор иногда пролетает, всякая там пыль, метеориты, астероиды, не зря же называем малым космосом в отличие от Большого, который открывается здесь…