Трансчеловек - Никитин Юрий Александрович - Страница 89

2108 год

Этот город показался мне сверху платой суперкомпьютера: все здания укладываются в четыре-пять типов зданий, все одинаковой высоты, дороги геометрически правильные, везде присутствует холодный разум, тем не менее во всем чувствуется некая красота: беспощадная, выверенная, точная, не признающая слабостей, ужимок и дешевого кокетства.

Кондрашов указал вперед, и я понял, что там не рельс торчит из земли, это исполинское здание, до которого нам еще лететь и лететь… Он добавил скорости, рельс начал увеличиваться, я рассмотрел сотни одинаковых окон на каждом этаже. Не знаю, сколько тысяч этажей, но и в этом немыслимом здании все та же красота строгой геометрии.

– И все-таки чувствуется, – сказал Кондрашов с иронией, – что строили «простые».

– Как?

– Этажность, – пояснил он.

Я кивнул, он прав. В мое время все еще шла битва за этажи, это было престижно и демонстрировало уровень технической мощи: выстроить дома выше, чем в соседних странах, что все рассматривались как соперники.

2109 год

Над Землей по круговой орбите двигалась громадная космическая станция, яркая, сложная, еще совсем новенькая, но, увы, уже оставленная экипажем. Правда, правительства «простых» сообщили, что снова начнут исследование космоса, однако даже «простые» понимают, что их исследования и даже будущие открытия – вчерашний день этих ужасных монстров, проклятых омерзительных трансчеловеков. Но не принимать же подачки там, где можно и должно двигать науку собственными силами?

– Пусть двигают, – сказал Кондрашов. – В радостной надежде, что мы то ли вымрем от своих экспериментов, то ли убьем друг друга, то ли сойдем с ума все разом… А вот они будут жить и поживать. Как варвары в разрушенном Риме.

– Пусть, – согласился и Пескарькин. – Все лучше, чем утопать в виртуальных грезах и все грести под себя новых и новых баб.

Кондрашов хмыкнул.

– Если бы только баб.

– А кого еще?

Кондрашов посмотрел на него укоризненно. Последние табу пали давно, среди «простых» мало таких, кто все еще придерживается каких-то условностей.

2110 год

Абсолютным большинством голосом приняли Закон о Минимальном Вмешательстве. Конечно, как всегда, с опозданием. Даже не уточнялось, что за минимальное вмешательство, все прекрасно понимают, о чем речь. Последние недели ньюсы трясет волна сообщений о генетических изысках дизайнеров, о соревнованиях модельеров, что перестраивают свои тела и тела своих манекенщиц, сообразуясь не с необходимостью, а руководствуясь «свободой творчества».

Как бы мы ни чувствовали себя гадами, что наступаем на горло творчеству, но запретили все эти работы. Одно дело – наряжать длинноногих красоток и мускулистых ребят в причудливые костюмы, другое – изменять их организмы, руководствуясь только «творческими соображениями и дерзкими замыслами».

Даже одежда меняет человека, он в деловом костюме начинает вести себя иначе, чем в спортивном или пляжном, а в генетически измененных телах, переделанных только в целях творчества, что значит – как можно причудливее и невероятнее, кто знает, какими вывихами будет обладать психика. Во всяком случае, из полутора миллионов проголосовавших лишь сто двадцать против, и еще четыреста воздержались, ссылаясь на малоизученность последствий.

Последствия, как правильно сказал Кульнев, председатель Координационного Совета, могут быть только катастрофическими. Сейчас просто взрывообразный рост новых технологий, крупных открытий, изобретений. За всеми даже не уследить, не то что изучить последствия, потому выбираем трусливенький путь, как нас обвиняют, да, трусливенький путь шараханья от всего неизвестного… которое не является приоритетным для развития.

Более того, сказал Кульнев, он вынужден поставить вопрос о полном подключении всех трансчеловеков к Сети. Полном и постоянном. Это предусматривает постоянное сканирование Контроля за всеми мыслями и действиями. Частная жизнь, естественно, остается неприкосновенной, но Контроль будет моментально реагировать на ключевые слова, мысли и символы, что грозят человечеству неприятностями.

Я морщился, пережидал шум. Трансчеловеки, а галдят, как стая рассерженных ворон. Все по-дикарски отстаивают право на неприкосновенность, забывая, что дикарь мог дубиной убить двоих-троих, пока его повяжут, а трансчеловек в состоянии уничтожить все человечество. Значит, у нас только два пути: либо добровольно лишить себя власти и вернуться в первобытное общество, либо позволить следить за каждым своим шагом и даже словом.

Ватрохин, самый горластый, потребовал, чтобы функции надзора были переданы Искусственному Интеллекту. Тот будет реагировать только на ключевые слова, в наших стыдных тайнах копаться не станет. Но, конечно, для надзора за Искусственным Интеллектом, за ним тоже нужен глаз да глаз, необходимо создать контрольный орган, во главе которого он готов встать.

Я видел, как тихо бесится Кульнев, поползновения Ватрохина видны невооруженным глазом, наконец он попросил минуту внимания.

– Я что-то не понял, – сказал он рассерженно. – Простите, о каких таких стыдненьких тайнах идет речь? Мы все последнее столетие подготавливали народы к нынешней открытости! Еще в двадцатом веке похерили необходимость действенности и всех проблем с ее отсутствием, в двадцать первом женщины стали открыто говорить о менструации и проблемах секса, исчезло такое явление, как подглядывание за раздевающимися женщинами, а внедрение добавочного зрения вообще сделало необходимость одежды устаревшей фикцией. Никто не стыдится даже дефекации, что когда-то было табу и всячески скрывалось, как будто эта естественная потребность организма, без которой никто не в состоянии жить, – нечто преступное. Сейчас уже скрывать нечего… если это не касается подготовки преступлений. У вас есть возражения? Я имею в виду серьезные возражения?

Ватрохин открыл и закрыл рот. По его злому лицу я видел, что возражений воз и маленькая тележка, однако надо их выстроить так, чтобы звучали убедительно. Общие туманные слова о неприкосновенности частной жизни не проходят: все и рады бы их выполнять, если бы на другой чаше весов не возможность погибнуть всему человечеству разом.

– Это нельзя решать сейчас, – заявил он наконец. – Я предлагаю собраться через неделю… а лучше, через месяц, чтобы очень подробно обсудить все аспекты проблемы.

Кульнев ахнул:

– Через неделю?.. да мир может погибнуть через три дня!

Ватрохин сказал величественно:

– Вы сгущаете краски. И недооцениваете мудрость человечества и его способность принимать верные решения. Я требую поставить на голосование мое предложение.

Кульнев сказал зло:

– Хорошо. Я также ставлю на голосование: собраться всем через полчаса! И принять этот Закон. В старину важные вопросы могли откладывать на год-два, чтобы «подготовить материалы и принять взвешенное решение», но сейчас в счет идут даже не дни – минуты!

Я дергался, следил за голосованием, сам первым подал голос за предложение Кульнева. От сердца отлегло, когда почти полтора миллиарда голосов были за полный контроль. Специально уточнялось, как язвительно сказал Кульнев, «для тупых», что это не контроль над личностями, это контроль за возможностью причинить большое зло. Вы, господин Ватрохин, вольны украсть у соседа булочку или тайком пнуть его собачку, Контроль этого даже не заметит, сие ваша частная жизнь, но он моментально среагирует, как только попытаетесь создавать на кухне термоядерную бомбу…