Трансчеловек - Никитин Юрий Александрович - Страница 30

Я поколебался, не хочется обижать, все мои приятели, все милые и хорошие люди, но меня сделал именно тем, кем я стал, как раз полный разрыв с общепринятыми нормами и взглядами, благодаря которым я стал смотреть иначе, а это как раз и дает более точную картину будущего, когда ничто сиюминутное не заслоняет взор.

– Ни то, – ответил я наконец с явной неохотой, – ни другое. Извините, но меня уже сейчас тошнит и от глобальной культуры американизма…

Аркадий воскликнул в восторге:

– Вот это правильно! Я ж говорил?

– …и от малых культур, – продолжил я. – Терпеть не могу всякую этническую музыку. Любую. Не важно, чукчи стучат в бубны или наши деды лабают на балалайках. Скоро человек освободится от всех культур вообще.

Я видел их шокированные лица, сообразил, что не так поняли, первопроходцы всегда выражаются коряво, а точные обкатанные формулировки дают их последователи, ученики, интерпретаторы.

– Это не значит, – поправился я, – что культура исчезнет как таковая. Напротив, расцветет, как будяки на хорошем навозе. Я сказал, что человек будет свободен от культуры. Сейчас мы все – пленники русской культуры. Как вон мой друг с Кавказа, что приезжал в прошлый раз, – пленник своей сверхмалой лезгинской. Ему еще хуже, их на всем свете не больше трех тысяч, а его соплеменники заставляют писать и говорить на лезгинском, одеваться как лезгин… Эх, да мы сами разве не морщимся, когда нас заставляют слушать или смотреть что-то этническое?

Леонид подумал, сказал с горькой усмешкой:

– Три дня тому я был на Дне города. Концерты, пляски, ансамбли народных инструментов, группы балалаечников, толстые бабы в сарафанах с нарумяненными щеками пляшут и кричат частушки… Мне даже неловко стало, что смотрел концерт в джинсах, футболке и туфлях какой-то итальянской фирмы. Надо было, как я понимаю, прийти в кирзовых сапогах, телогрейке, свернуть самокрутку «козья ножка» и одобрительно приговаривать что-то вроде: ах, ядрена вошь, хорошо девки сиськами трясут… мать-мать-мать… эх, мать-мать-мать-перемать… зело мать-перемать-черезмать… обло озорно…

Аркадий подвигал задом, словно старался зацепить гвоздь, проворчал:

– Это вы чересчур, батенька. Но и забывать наши истоки – нельзя, нельзя!

Я смолчал, а Леонид сказал мирно:

– Одно дело – не забывать, другое – участвовать в этих дешевых балаганах. По мне эти бабки с матерными частушками, что выдается за русскую культуру, ничуть не лучше африканских шаманов с бубнами. Только вот не кощунственно ли отказываться от вскормившей нас русской культуры?

К моему удивлению, они смотрели на меня, я помялся в замешательстве, потом сообразил, что они за эти пять лет остались такими же, как и были, даже на тех же должностях, не сменили ни работы, ни квартиры, ни машины, только я стал совсем другим, помялся еще и сказал чуть более окрепшим голосом:

– Мне трудно это объяснить, я ведь только эксперт по электронике и ее роли в будущем общества, но не только уважаемого Леонида коробит от наших балалаечников. И этого напора, что обязательно должны их любить и постоянно слушать, если мы – русские. А вот мне ну никак не хочется быть чьим-то заложником. Даже заложником культуры! Сейчас из России свободный выезд в любую страну и на любой континент, однако и там, на месте, мне скажут, что я – русский, потому должен хранить и беречь свою культуру… Это значит, что я должен ходить в кирзовых сапогах и телогрейке, играть на балалайке и постоянно пить водку?..

Аркадий снова поморщился.

– Володя, вы заразились от Михаила утрированием. А что, обязательно надо принимать чужую культуру? Вон китайцы, переселяясь за океан, создают свои чайнатауны…

– Для старшего поколения, – уточнил я. – Молодые интегрируются быстро. Но дело не в этом. А почему обязательно или – или?

Аркадий сказал с достоинством:

– Но не может же человек жить без культуры вообще?

– Не знаю, – ответил я честно. – Может быть, и сможем. Не задумывался. Я говорю, почему «или – или», если есть возможность на выходе из своей культуры и соприкосновении с чужой создавать что-то свое… да-да, свою собственную культуру? Посреди культур, на стыке разных культур? Почему у того лезгина такой небогатый выбор: либо оставайся писать и говорить на лезгинском, либо рви с нею и становись русским? И то и другое как бы не совсем этично, нехорошо. А вот отстраниться от маленьких местечковых культур… увы, российская тоже местечковая, хоть местечко ого-го… и начинать жить всем богатством культур мира?.. Скажу в утешение, что американская – тоже местечковая. Хоть и более распространена, чем российская. И в российской, и в американской хватает болезненных комплексов, которые навязываются любому, кто имеет несчастье слепо принадлежать этим культурам и не пытаться из них вырваться.

Леонид задумался, чему-то улыбнулся, сказал невесело:

– Да, помню, твой друг лезгин приезжал в Москву в довольно нелепой папахе, хотя было уже тепло. И что-то, помню, говорил напыщенно про закон гор. Нам было неловко, я видел по мордам, но все поддакивали. Мол, таковы культурные традиции…

– Спасибо, – сказал я. – Человек будет свободен от этих культур, сформированных в дикие времена, насквозь ложных в наше время. Человек будет свободен от самой культуры вообще!

Аркадий возразил с достоинством:

– Я бы вас понял, Володя, если бы вы отстаивали многокультурие в новом объединившемся мире. Да, я тоже верю в слияние в один народ, одно человечество, но я страшусь безликости… Мир должен был ярким от множества культур!

Я вздохнул.

– Человек свободен. Он не хочет ни от чего зависеть. А принадлежность к какой-то культуре обязывает. В одной – ходить в кирзовых сапогах и чтоб балалайка в руках, в другой – бубен над головой и оленьи рога на шапке. Утрирую, конечно, но все культуры настаивают на четкой привязке к своей биологически предзаданной… простите, что коряво, культуре! Я вот родился русским и потому обязан, именно это гадкое и вызывающее протест слово – обязан поступать и говорить предзаданно. Кем? Оказывается, моими предками, которые приносили человеческие жертвы, считали землю плоской, а чтобы защититься от засухи, топили пару ведьм в озере. Знаете, я не хочу принадлежать даже современной культуре, молодежной культуре, контркультуре, андеграунду и любым современным выкрутасам, ибо они все барахтаются в тесном аквариуме все той же убогонькой культуры. Повторяю, не будет ни американской, ни русской, ни молодежной, ни африканской, ни женской, ни музыкальной, ни панславянской… тюрьмы. Простите, я хотел сказать, культуры. Хотя культура – это тюрьма. Этническая, языковая, психофизическая…

Аркадий сказал с угрюмым подозрением:

– Это как же вообще без культур?

– Вообще, – ответил я, – очень скоро культуры будут рассматриваться как окаменелости. Ведь культура – это прежде всего предрасположения и зависимости. Вы вспомните анекдоты: француз – всегда бабник, немец – солдафон, русский – пьяница, американец – технарь, чукча – нечто бесконечно тупое… Это предзаданность ролей, уже и сами русские сочиняют анекдоты о себе, как они бесконечно пьют, а в фильмах, чтобы кино было «наше, русское», все герои жрут водку, не просыхают, матерятся да блюют по подъездам!.. Нет, в гробу я видел такую культуру!

Михаил улыбнулся.

– Русскую?

– И ее, – сказал я зло. – Но порывая с нею, я не перебегаю в лагерь более «сильной или богатой». А вообще выхожу из культуры и тем самым вхожу в транскультуру. Ее еще нет, но она будет.

По их непонимающим лицам я видел, что оторвался уж слишком, улыбнулся и поднял фужер с вином:

– Что-то Коля умолк… Выпьем? Такая наша культурная традиция.

Светлана загадочно улыбалась и перетаскивала с общего блюда на мою тарелку куски семги и форели. Я не спорил, в них много жирных полиненасыщенных кислот, что благотворно действуют на… не помню, но у меня отмечено, что надо есть такую рыбу, а когда ее нет, то глотать по две пилюли Омега-3.