Трансчеловек - Никитин Юрий Александрович - Страница 23

Коля спросил с интересом:

– Володька, а почему же остальной народ не ломанулся, подобно тебе, к этому… бессмертию? Они все, все дураки?

Аркадий предостерегающе покашлял, намекая, что я пережил тяжелую душевную травму и на этой почве сдвинулся. Теперь у меня мозги малость иначе повернуты, потому я все понимаю не как все нормальные люди. С такими мягше надо, мягше, еще мягше!

Я перевел дыхание, сказал ровным голосом, без всякой горячности, чтобы не выглядеть этим самым сдвинутым:

– Из-за того, что жизнь коротка, настолько коротка, что нет смысла пытаться продлить ее праведной жизнью: ну какая разница, если при разгульной и несдерживаемой проживешь до семидесяти, а если на диете, да еще откажешься от алкоголя, курения, обильной пищи, крепкого кофе, доступных женщин – то жизнь продлится аж на два-три года? А человек, который не гусарствует, видит все несколько иначе. К примеру, идет по улице, видит – огромная куча дерьма…

– Фу, – сказала Жанна и скривилась.

– Кто-то из бомжей нафекалил, – продолжил я с той невозмутимостью, под которой кроется злость, – прямо посреди тротуара! Да столько, что ой-ой!.. Можно, конечно, обойти, но вот мы видим, как вполне приличный человек с удовольствием вступает в это дерьмо…

– Фу, – сказала Жанна громче, – Володя, как ты можешь?

– Вступает новенькими ботинками, – злорадно продолжил я, – затем вообще брякается туда и возится задом, перекатывается с боку на бок, а в довершение всего зачерпывает остатки обеими пригоршнями и размазывает по своему лицу…

Альбина встала и с достоинством удалилась на кухню. Спина прямая, ноги хоть и полные, но сохранили форму, а задница ну просто огромная. Коля с удовольствием проводил ее взглядом.

– Ну ты даешь, – возмутился он, – с чего бы он стал в дерьме валяться? Да еще с боку на бок?

Света с дивана смотрела на меня с беспокойством.

– Да, Володя, – заговорила она, – ты что-то завернул уж очень сложное. Наверное, компьютерное?

– Да, – сказал и Михаил, – какой-то слишком сложный образ.

– Да? – спросил я. – А вот наш Коля подтвердит, что бывает. И часто. Так проделывает кое-кто из наших друзей…

– Ну-ну?

– Да вот Коля сам вчера рассказывал, как он ужрался в их компашке? Не помнит, кто и домой привел! А как рассказывал, как они жрали, как свиньи, как кто кого перепил и как начальник отдела первым отрубился, его повели было спать в другую комнату, но уронили, потеряли, квартира ведь ого-го, трехкомнатная, заблудиться легко!.. Так и проспал он до утра на полу на собачьем коврике…

Коля гордо ухмыльнулся, Светлана хихикнула, я развел руками.

– Видите, вам смешно! И весело. И ничего не видите в том, что эти люди добровольно довели себя до состояния свиней… да при чем тут свиньи? Это даже весело. Поощряется нами, то есть обществом, общественным мнением! Разве мы не общественное мнение? Для меня пьяный – то же самое, что вывозившийся в дерьме! К тому же сам, добровольно. Шел себе, увидел дерьмо, мог бы обойти, так нет же, дай вымажусь… вот такой я герой. А потом с гордостью буду рассказывать друзьям и коллегам, как ужрался, обблевался. Ну прямо всего вывернуло… вон Настенька в прошлый раз рассказывала, как в обнимку с унитазом всю ночь простояла на коленях…

Настена сказала возмущенно:

– Неправда!

– Что, не стояла?

– Я жаловалась, а не хвасталась!

Все посматривали понимающе, каждый тоже преувеличивает свои подвиги в этой области, я чувствовал, что пора бы остановиться, я же рублю основной столб нашей цивилизации, но нечто изнутри меня продолжало говорить:

– Но ведь о таком стыдном поступке… все-таки пьянство нехорошо, правда?.. О таком стыдном можно бы и промолчать? Даже лучше помолчать? Но не промолчала же, верно?.. Рассказывала долго, с подробностями, похохатывала, и все вокруг похохатывали одобрительно. Это все от нашего осознания, что жизнь коротка, что все равно помрем. А раз так, то какой смысл вести себя чисто и праведно, Бога ж все равно нет, так гуляй, Вася… ну пусть Коля, извини, это поговорка такая, а так вообще ты гуляешь так, что любой Вася позавидует…

Коля гордо приосанился, но Аркадий смолчал, да и Михаил с Леонидом смотрят как-то странно. Жанна опомнилась первой, защебетала, оглянулась в сторону кухни, оттуда плывут мощные запахи крепкого кофе.

– Ой, Альбиночка уже сварила! Какая умница, всегда вовремя…

– Это Анатолий варил, – наябедничал Коля. – У нее бы сбежал и все плиту бы тебе залил!

– Типун тебе на твой великий и могучий!

Весело, с шуточками и приколами отправились пить кофе, но какой-то осадок остался, зря я так резко. Вообще от меня никто подобного не ожидал. Обычно я отсиживался рядом с Каролиной, которая брала на себя все светские разговоры, а я только улыбался и кивал, счастливый, что попал в такое высокое общество. Их не изменить, это мне можно меняться: я – внизу, мне нужно карабкаться вверх в «приличное общество», я могу и должен воспринимать что-то новое, а они уже достигли благополучного культурного уровня.

Потому, когда расходились, прощались особенно сердечно, обнимались, целовались, обещали чаще звонить и чаще встречаться. Светлана довезла меня до моего дома, спросила тихо:

– Ты в самом деле так изменился?

– Разве не видно? – пробормотал я.

– Видно, – вздохнула она. – Ты как-то резко повзрослел… Не сердись, но ты выглядел, да и был мальчишкой рядом с Каролиной. А сейчас зрю не мальчика, но мужа.

– Разве это плохо? – спросил я, защищаясь.

– Нам, женщинам, нет. Но, наверное, тебе самому неуютно?

Я посмотрел в ее мудрые женские глаза, что если что и не поймут, то безошибочно почуют.

– Честно говоря, да. Но мне так нравится.

Я начал открывать дверцу, она сказала в спину:

– Что, так и не пригласишь меня зайти?.. Ладно-ладно, шучу, не надо такое лицо. Держись, Володя!

2010 год

Провалилась очередная попытка создать заслон против игры транскорпораций: когда мощными денежными вливаниями создаются условия для оранжевых революций. В одной многострадальной Украине, где начало положила померанцевая революция Ющенко, прокатились одна за другой сразу три: блакiтна – под руководством батька Грицайло, шабельна – Кондратюка, а недавно всех смела кайловая, ее возглавили братья Костюковские. Всякий раз отменялись все предыдущие законы, полностью сменялось правительство, дважды даже вводили новые деньги: первый раз – бандеровки, второй – петлюровки.

Народу это так понравилось, что, когда братья Костюковские сформировали правительство и правили два года, начались толки, что пора бы снова что-нить подобное, это ж как весело: палатки на Майдане, бесплатная жратва и пиво, танцы, песни, разгул, а где-то можно побить автомобили и пограбить какую лавчонку, никто не пикнет против справедливых революционеров, выражающих чаяния…

Экономика вошла в глубокий штопор, как-то не тянет работать, когда некто может вбросить миллиарды долларов только на то, чтобы вышли на площадь и с песнями и плясками требовали смены правительства и отставки президента.

Самая азартная игра велась между гигантами Sony, которая подмяла и в Штатах две трети всей электроники, правда, сама обамериканизировавшись, и объединением Микадо-2: те и другие ухитрились сменить правительства в трех десятках стран, но самое чудовищное для простого человека было в том, что никакой заметной выгоды супергиганты для себя не искали. Так, игра, вроде гольфа для особо важных персон.

Журналисты подсчитали, что Sony сменили восемнадцать правительств, а Микадо-2 – двадцать семь, причем в Грузии у них ведется постоянная игра, правительства и парламенты там сменяются, как в калейдоскопе, народ ликует, всем теперь только хлеба, зрелищ и революций, работа не в чести, когда перманентная борьба за более светлое будущее… а тем временем останавливаются заводы, устаревает оборудование, однако население живет за счет огромных денежных вливаний в противоборствующие партии.