Тайные волхвы - Никитин Юрий Александрович - Страница 13

А сыновья Горакла росли: Агафирс, Гелон и Скиф. Росли без отца, но безотцовщина пошла на пользу. Другие могли прятаться за широкие папины спины, эти ж невольно несли всю тяжесть мужского труда. Что и говорить, выросли крепкими, отважными, предприимчивыми.

Однажды Дана велела одеться в чистое и прийти на ристалище. Сыновья удивились, но перечить не посмели и явились на полигон в сопровождении своих людей. У каждого уже работало по уходу за стадами по целому отряду.

Оглядела мать сыновей. Рослые, широкоплечие, с могучими мышцами. Все трое почтительно ждут, что скажет мать.

– Да будет вам известно, – сказала она, – что вы дети великого героя. Имя его…

Она замолчала, с сомнением рассматривая их. Рослые и крепкие парни, никогда не видела таких рослых и крепких мужчин, но достаточно ли сильны их руки, крепки мышцы?

– Кто наш отец? – не выдержал Скиф, самый младший.

– Горакл. Он всегда носил по нашему обычаю два лука. Один оставил мне для вас.

– Мне? – спросил Агафирс.

– Мне? – спросил Гелон.

– Мне? – спросил Скиф еле слышно, потому что по младшинству не надеялся на отцовский лук.

– Тому, кто сумеет натянуть тетиву. Он же и останется владеть этими землями, а братья уйдут за Дон и Днепр. Племя наше разрослось, кому-то предстоит дальняя откочевка, иначе предвижу распри.

Радостно закричали братья. Каждый надеялся оказаться самым удачливым. Вынесла мать лук из пещеры, и сыновья сразу ощутили трепет: лук был великанским, тяжелым, отполированным частым прикосновением руки героя, чья жесткая ладонь выгладила середину лука до блеска.

– Двадцать лет его никто не касался! Испытайте силы!

Схватил лук Агафирс. С тревогой смотрели братья, как умело упер одним концом в землю, одной рукой ухватился за другой конец и принялся сгибать, а другой рукой тянул вверх тетиву, стремясь набросить ее на конец.

Трещит лук, начинает гнуться. Вздулись мускулы Агафирса, и впервые увидели браться, как чудовищно силен их брат. Уже на три пальца осталось дожать, на два…

Побледнел Агафирс, ослабли его руки. Как молния разогнулся лук, ударил богатыря в подбородок. Брызнула кровь изо рта старшего брата, охнул он и осел на землю.

Радостно схватил лук Гелон. Чувствовал в себе великую силу, но осторожности ради перевернул лук, упер другим концом в землю, стал натягивать тетиву сверху вниз, добавив к своей силе еще и немалый вес…

Затаив дыхание, смотрели богатыри земли скифской, как гнется лук, трещит… Все ближе конец тетивы, вот-вот забросит ее на загогулину лука! Уже на три пальца осталось дожать, на два, на палец…

Побледнел Гелон. Вырвался лук из богатырских рук, ударил со страшной силой среднего брата по голени. Брызнула кровь богатырская, охнул и выпустил Гелон лук отца.

Ропот прошел среди собравшихся силачей. Неужели не найдется богатыря, которому лук героя пришелся бы по руке?

Скиф взял лук с волнением. Он не стал упирать в землю, ибо не помогло же братьям? Упер в свою широкую грудь, согнул тугое древко и во мгновение ока набросил тетиву.

Молчание прокатилось по рядам, затем ряды воинов взорвались радостными кличами. Есть, есть богатыри в земле славянской!

Дана сбежала с помоста. Слезы блестели в ее глазах. Скиф согнул лук с легкостью отца, если не с большей легкостью! А ведь младший сын совсем еще мальчик… Видать, великие дела начертаны ему на роду.

– Скиф доказал свое право на эти земли, – провозгласила она торжественно. – Уйти должны Агафирс и Гелон. Пусть сами выбирают: кто пойдет на запад, а кто на восток.

Сорок дней и сорок ночей пировало племя, прежде чем разделиться на три части. Богатыри клялись в вечной дружбе, скрепляли ее обрядами побратимства. Казалось, ничто не нарушит этого единства, только самые старые ведуны, посвященные в тайны веков, знали, как быстро племя превращается в разные народы, которые через несколько поколений уже не знают родства и воюют друг с другом насмерть…

Но пока пир шел горой. Много смеха вызвал расторопный гончар из отряда Скифа, который успел на новых глечиках изобразить сцены испытания сыновей Горакла. На одной из них Гелону перебинтовывали ногу, на другой – Агафирсу лекарь вынимал разбитые зубы, лишь в третьей сцене Скиф набрасывал тетиву, и сам Горакл вручал ему свой богатырский лук.

Скиф, естественно, был величайшим воином и правителем. У него, как и у его отца, тоже было три сына. Пал, Нап и Авх. Два первых обосновали по величайшему городу, слава которых не угаснет вечно: Палакий и Напит, а третий сын положил начало замечательнейшему народу авхов, самому удивительному и величайшему народу на свете, которому богом предназначено населить землю.

– Здорово, – восхитился Николай, в то же время безуспешно и со стыдом роясь в памяти. Кострому помнит, Ахтырку и Урюпинск знает, а вот эти величайшие из городов… – Слава бессмертным авхам!

– Не перебивай, отроче… Уже в старости Авх родил троих сыновей. Два из них, естественно, дураки, а третий наречен Таргитаем… Это в честь того Таргитая, самого первого…

– Ура, – сказал Николай вполголоса. – Добрались до нынешнего времени! Хорошо, что хоть на Атлантиде никто из наших не тонул.

– Это еще как сказать, – огрызнулся старичок сварливо. – Чем больше проходит времени от того потопа, тем больше оказывается спасшихся… И еще за окияном наши побывали первыми! Открыли там невиданные агромаднейшие земли! Я тебе сейчас расскажу. Подробно!

– Не надо, – остановил Николай решительно. Он поспешно вскочил на ноги. – Да еще подробно. Эрик Рыжебородый – наш доблестный Скиф, это бесспорно. Спасибо, дедушка! Бью челом. Дальше все ясно. Таргитай тоже произвел на свет троих сыновей. Мода, традиции или наследственность:.. Два сына, естественно, так себе, а третий… Гм, это я, выходит, умный?

Встревоженный таким предположением, он поспешил обратно, поглядывая на часы. В дураках да в слабаках легче бы отсидеться. С умного больше спрос, с умного да сильного – втрое. В Москве можно за женскими спинами отсидеться, а тут не зевай, Хома, на то и ярмарка, как говорит Радар… Не исключено, что и сторонники, и противники реформ кое-что успели.