Святой Грааль - Никитин Юрий Александрович - Страница 13

Томас спросил с любопытством:

– Что у тебя за деревянные бусы на шее? Все щупаешь, щупаешь. Боишься, что сопрут?

– Обереги – не бусы, – ответил калика, не поворачивая головы.

– Обереги? От чего оберегают?

– От многого. Через них боги дают советы.

Томас засмеялся:

– Что-то не слышу голосов!

– Да? А вот я слышу, что во-о-он в той роще, к которой едем, шайка разбойников делит добычу. А еще дальше за лесом – село, где найдем приют, отдых, ночлег.

Томас смотрел недоверчиво:

– Ну, насчет села… ты мог уже бывать там. А насчет разбойников… Хорошо, изрубим в капусту!

Калика поморщился, сказал с отвращением:

– Не можешь без драки? Лучше объедем.

Он свернул на боковую тропинку, уводящую от рощи. Томас нехотя пустил коня следом. Его жеребец вскидывал голову, возбужденно пофыркивал. Томас понял радость коня, когда вломились в густой кустарник, а впереди зажурчал крохотный ручеек. Трава вокруг ключа поднималась свежая, сочная, зеленая, налитая соком. В крохотном озерке, не больше рыцарского щита, с песчаного дна поднимался бурунчик воды. Песчинки взвихривались, кружились, оседали, образуя ровный кольцевой вал, словно вокруг крохотного замка.

Калика расседлал коней, начал собирать хворост, а Томас, считая разделку заячьей тушки более благородным делом, умело снял шкуру, выпотрошил, вычистил:

– Стрела пробила сердце!.. Сэр калика, я восхищен! С сорока шагов на полном скаку… а заяц несся через дорогу в другую сторону!

– Мы ехали шагом, – напомнил Олег хмуро.

Он выкресал огонь, раздул искорку среди сухого мха. Красноватые язычки начали робко лизать желтые, как мед, сучки. Осмелели, вгрызлись, сучки затрещали, как сахарные косточки на крепких зубах пса, взвились искорки. Томас суетился вокруг костра, пытаясь пристроить напластанные ломти мяса, а Олег молча вытащил из тюка небольшой походный котел, осторожно набрал воды.

Томас вскрикнул пораженно:

– Святой отец! Ты обо всем подумал.

Печенку Томас нарезал ломтиками, насадил на тонкие прутики, очищенные от коры, старательно жарил, держа над углями, пока в котле варилось мясо, а ароматный запах – калика набросал пахучих трав – потек по их крохотной полянке.

Пообедав, они лежали в неглубокой тени, глядя сквозь редкие ветки на знойное небо, накаленное, без единого облачка.

Кони поблизости звучно жевали траву, объедали молодые побеги кустарника. Томас закинул руки за голову, часть доспехов снял, но меч и щит положил рядом.

– Какой дивный мир создал Господь, – сказал он с тихим удивлением. – Как-то сказал сарацинам, что у нас зимой вода становится твердой как камень, на смех подняли! А скажи им, что у нас неделями идут дожди, что мы проклинаем дожди и ливни, – не поверят опять же. У них капля воды на вес золота, а мы не знаем, как от нее избавиться. Вся моя Британия – дремучий болотистый лес.

– И Русь, – согласился Олег.

– Тоже в Европе? Здешние леса – жалкий кустарник рядом с нашими. У нас жизнь проживешь, неба не увидишь! А здесь все насквозь, уединиться негде. У нас добраться из одного городка в другой, соседний, – это опасное путешествие через болота, чащу, завалы, буреломы, опять же болота, болотца, болотища!

Олег невесело бросил:

– У нас, когда какой князь вздумает идти на другого, сперва высылает отряды лазутчиков вызнавать пути: после зимы везде новые озера, болота, разливы. Потом посылает половину войска, чтобы мостили дороги, расчищали путь. Понятно, если такой князек откажется платить налоги – как принудишь? Себе дороже. Проще совершить поход на Царьград, чем на окопавшегося среди болот сидня!

Томас спросил с сомнением:

– Вся Русь такая?.. А как же кентавры?

– То Южная Русь. Иной раз по старинке зовут Скифией. Там все на конях. Там простор, там не окоем, не виднокрай, а видноколо, виднокруг. Даже деревья – редкость, зато трава до пояса. Народ один, но одевается иначе, охотится иначе, другим богам молится, ибо в Лесу боги одни, в Степи – другие.

– Господь изрек: нет ни эллина, ни иудея! Если помыслить, то все мы единый народ, хоть и говорим на разных языках. И Божье повеление в том, чтобы снова стать одним народом!

Олег покосился с удивлением. В негромком голосе таилась насмешка.

– Но кланялись именно твоему богу? А если кто не захочет?

Томас стукнул огромным кулаком по горячей земле:

– Принудим. Для того Господь и вдохновил великий крестовый поход – заставить язычников принять истинную веру!

Олег подвигался, словно лежал на острых камнях, сказал вполголоса:

– Мир меняется, ничего не скажешь… Раньше просто грабили. Так и объявляли: идем грабить Царьград. Идем на Персию за зипунами. Идем на соседа, дабы увести рабов, нагрести добычи, а что не унесем – сжечь… Теперь походы затеваем, чтобы нести в дальние страны цивилизацию. Конечно, грабим по-прежнему, но об этом помалкиваем, научились стыдиться… Медленно мелют жернова культуры, но верно.

Томас сел, чувствуя, что его убеждениям нанесено оскорбление. Спросил с достоинством:

– Ты о чем, сэр калика?

Олег тоже сел, посмотрел на солнце:

– Надо ехать. К вечеру прибудем в село, о котором говорил. А там расстанемся. Тебе в Британию, мне – на Русь. Впрочем, можешь отдохнуть еще, а я поеду.

Он поднялся, отряхнулся, оглушительно свистнул. Конь вскинул голову, нерешительно проломился к нему через кусты. Олег прыгнул в седло, опять же не касаясь стремян. Конь даже присел под тяжелым телом.

Томас вскрикнул:

– А котел?

Олег помахал рукой:

– Возьми, тебе сгодится в пути.

– А тебе?

– Я привык довольствоваться малым.

Он начал поворачивать коня.

Томас закричал:

– Погоди, сэр калика! Я принимаю твое любезное предложение доехать до села вместе. Любая дорога короче, если есть спутник.

Лицо калики не выразило радости. Похоже, предпочел бы остаться наедине с мыслями о высоком, но Томас поспешно вылил остатки похлебки на горячие угли, сунул котел в мешок, торопливо напялил доспехи, даже не застегнув на спине пару важных пряжек.

В седло он влез с натугой, сам не пушинка – сто девяносто фунтов, не считая доспехов, но конь под ним пошел привычно, тяжело бухая в землю огромными стальными подковами.

Обогнали телеги, нагруженные бедным домашним скарбом. Под навесом сидели женщины, дети, а мужчины управляли лошадьми – сухими, тонконогими, словно неистовый зной вытопил из них не только жир, но и мясо. Огромных франков провожали неприязненными взглядами, но когда Томас грозно зыркал на них через прорезь шлема, поспешно опускали глаза.

– Сэр калика, – внезапно сказал Томас. – Мы оба из Иерусалима едем на север… Могли бы еще не одни сутки вот так вместе!

Калика покачал головой:

– Я не жалую боевые забавы.

– По крайней мере, могли бы ехать вместе еще долго! А если придется браться за меч, то справлюсь один.

Он прикусил язык, вспомнив, что калика был свидетелем того, как он «справился»: сам выхаживал, отпаивал травами, перевязывал раны.

– Нет, – ответил калика твердо, и Томас понял, что ничто не сдвинет калику с его решения. – Я другой. У тебя совсем иная дорога, как и в жизни. К тому же ты что-то скрываешь… Я чую странность. Большую странность. И непонятную опасность, что связана с тобой.

– Опасность?.. – повторил Томас с недоумением. – Какая опасность? Впрочем, разве жить вообще не опасно? Тем более рыцарем?

Калика помолчал, затем, видя, что рыцарь в нетерпении ерзает, ждет ответа, сказал нехотя:

– Другая опасность… Что-то связанное с чашей. Хотя почему? Не пойму.

Томас прошептал в суеверном ужасе:

– Обереги сказали?

– Они.

Томас перекрестился, поплевал через левое плечо, с опаской осмотрелся – они двигались через пустое пространство.

– Пресвятая Дева, сохрани и защити!.. Сэр калика, если ты мог подумать обо мне плохо, то я сам виноват. Дважды спасал, а я не доверю такую малость?.. Сэр калика, я в самом деле везу не простую чашу!