Семеро Тайных - Никитин Юрий Александрович - Страница 12

– Не вздумай, – предупредил он, хотя сил хватало только тащиться следом. – Я твой хозяин, я велю…

Ход расширялся, впереди открылась широкая пещера. Узелок молнии взмыл кверху, трепещущий свет озарил красные как кровь стены. На миг почудилось, что попал во внутренности гигантского зверя. Огненный шарик колыхался неспокойно, и темные прожилки в красном граните, казалось, пульсировали, наполнялись багровой кровью, по ним ходили утолщения, будто проглатывали непрошеных гостей.

В глубине пещеры угадывалось широкое возвышение. Олег решил бы, что это ложе, если бы эта каменная плита не была такой огромной. Он осторожно продвигался вперед, молния освещала свод, а как ее опустить, он не знал, сейчас в полумраке рассмотрел на каменной плите нечто громадное, даже не понял, что увидел, но по телу пробежал нехороший озноб, волосы зашевелились на затылке.

Ноги с усилием переступали шаг за шагом, он наконец остановился у края плиты, что в высоту достигала ему до пояса.

На каменном ложе, без шкур или одеял, прямо на голом камне лежал исполин. Олегу почудилось, что человека, если это был человек, прикрывает странно-черное с тусклым блеском одеяло, только живот и ноги торчат голые, страшно костлявые, с натруженными ступнями, где желтая подошва в палец толщиной явно тверже конских копыт.

Олег переступил с ноги на ногу. Сердце стучало часто, губы пересохли. Человек еще жив, он видел, как медленно-медленно поднимается исхудавшая грудь, ребра выступают все четче и четче, пока не кажется, что сухая кожа вот-вот прорвется, все жилки начинают подрагивать… потом так же мучительно медленно – Олег успел вздохнуть и выдохнуть несколько раз – грудь опускается, опускается, опускается, пока не становится почти ровной, но и тогда живот кажется прилипшим к спине.

Слова не шли, Олег не знал, как обратиться к человеку, который есть прародитель всех северных народов, а еще раньше стяжал себе славу, о которой говорят с ужасом и шепотом, ибо осмелился бороться с небесами.

– Я слышал о тебе, великий, – сказал он наконец дрогнувшим голосом. – Прости… Я думал, что…

Он запнулся, не зная, как сказать, что ожидал увидеть его в блеске и грозном величии, на огромном коне, обязательно черном, как беззвездная ночь, с горящими багровым огнем глазами, яростного и полного звериной силы, что некогда подвигла на вызов небесам.

Лицо гиганта было желтым, как у мертвеца. Олег на миг решил, что древний герой все-таки успел скончаться, пока он рассматривал его в благоговейной тишине, но выпирающие ребра все же медленно проступили на сухой коже, долго так выступали, как толстые прутья на корзине, затем так же очень медленно опадали. Тяжелые надбровные дуги нависали как уступы скалы, а глаза прятались в темных впадинах.

Олег чувствовал боль и разочарование, ибо явился с кучей вопросов, на миг ощутил себя снова учеником волхва, который ни за что не отвечает, а только ходит хвостиком за Боромиром.

– Я могу что-нибудь для тебя сделать? – спросил Олег.

Ничто не дрогнуло, не изменилось, но Олег ощутил, как тяжелый взгляд из-под опущенных век уперся в него с силой брошенного дротика, явственно пробежал по лицу, проник вовнутрь, так же беспрепятственно ушел. Ничто не шелохнулось, а голос прозвучал как будто прямо в пещере:

– Ребенок…

– Я? – удивился Олег.

– Ребенок… – повторил голос, в нем прозвучало слабое удивление. – А уже старик… Много же тебе выпало…

Голос утих, Олег ощутил, что на миг очнувшийся исполин снова уходит в свое забытье, заговорил торопливо:

– Великий!.. Я пришел к тебе как твой сын в далеком потомстве. Неужели ты не поможешь детям своим?.. Я не знаю, что делать! Мы побили, порушили, свергли, растоптали, сожгли, уничтожили… Но что строить? Ломать – ума не надо, а что дальше?

От отчаяния задрожали губы. Исполин явно уходит из жизни, из жизни, которую не принимает, которая, судя по его затворничеству в этой пещере, пошла совсем не так, как он хотел, и, судя по всему, уже не в состоянии что-то изменить, повернуть, выправить. Олег чувствовал, как угасает в древнем герое сознание, затем словно бы вспыхнула слабая искорка, и он ощутил ответ:

– Тебе двадцать… ну, чуть больше весен… и уже ищешь, как… строить?

– Да! – выкрикнул Олег. – Да!

В блеклом голосе, бесцветном, как рожденная в пещерах рыба, прозвучало слабое удивление или же Олегу так почудилось:

– Мне… чтобы понять… понадобилось семьсот лет…

Олег отшатнулся:

– У меня нет столько времени! Время проходит…

– Не время проходит… – прошелестело едва слышно, – проходим мы.

Олег сделал мысленное усилие – такие слова мудрости надо запоминать, чтобы понять позже. Он сказал просительно:

– Нас было трое… сильных и… нет, просто сильных. И когда надо было ломать, то лучше нас, наверное, на свете не было. Ломать просто, тут все одинаковые. А строить…

Исполин прошептал с горечью:

– Это мне знакомо.

Олег поперхнулся, он вспомнил, что строил этот велет с двумя братьями и каким страшным ударом для всех это закончилось. Для них троих… да и для всего людства, ибо эти трое и дали начало главным народам на белом свете.

– Нас тоже было трое, – признался он. – Мы не братья, мы… невры.

Ему почудилось, что веки гиганта слегка вздрогнули.

– Невры?

Шепот стал чуть громче. Олег сказал торопливо:

– Да, невры. К которым ты пришел в Гиперборее.

– Вы… все еще… есть?

– Не как народ, – признался Олег. – После великой битвы… невров почти не осталось. Основной удар приняли они… А кто выжил после тяжких ран, остался среди тех племен, где лечили. Я невр, как и мои друзья, с которыми мы выдрали меч из руки, занесенной над новым Яйцом. Когда надо было рушить врага, мы дрались плечо в плечо, но когда пришло время строить… мы видим грядущий мир по-разному. Я смутно чувствую… нет, это один из нашей тройки все чувствует – как бобер или муравей, а я хочу понять. Сейчас понимаю, что надо собрать мудрецов, сообща придумать правильное устройство мира, справедливое для всех распределение счастья…

Исполин не двигался, но Олег внезапно ощутил, как нечто теплое коснулось всего его существа. Словно исполин с ласковой насмешкой слушал лепет ребенка, любовался грустно, понимая несбыточность детских желаний и неизбежность жестокого взросления.

Голос прозвучал так, словно Олегу ответил мертвец, чье тело пролежало в могиле тысячу лет:

– Нет.

– Ты не поможешь?

– У меня… не осталось… сил…

Олег вскрикнул:

– Ну почему? Встань, встряхнись! Ты же боролся с богом! Вы, трое братьев, почти построили башню до небес! Ваша мощь и доныне двигает вашим потомством, которого как песка в пустынях, как капель в морях…

В пещере стало тяжело дышать. Олег ощутил, как лоб покрывается каплями влаги. Над ложем с исполином начало сгущаться темное облачко. Голос был таким тихим, что Олег половину слов не различил:

– Нам тогда тоже было… почти как тебе… по двадцать… А потом…

Голос умолк. Олег вскрикнул:

– Что потом?

– Потом… сейчас тебе не понять…

Олег отступил в страхе:

– Сейчас? Ты хочешь сказать, что и я когда-то вот так…

Исполин не отвечал. Он был жив, но сознание ушло в другие дали, и Олег в страхе и отвращении попятился. Его трясло, ибо в словах великого Яфета прозвучала страшная уверенность, что и он, юный и могучий Олег, полный сил и жажды создавать, творить, однажды вот так без сил и желаний будет лежать на грубом каменном ложе, глаза бессмысленно в потолок, борода и волосы отрастут настолько, что можно будет укрывать свое нагое исхудавшее тело…

Он бросился прочь, в голове стучала одна мысль: нет, ни за что. Непонятно, что сломило могучего Яфета, у которого даже дети боролись с небом. Говорят, старший сын Менетий едва не разнес там все вдрызг, коварством да предательством удалось во время сна ухватить его и затащить в тартар, да и то с помощью страшных сторуких чудовищ, которых страшились даже боги. Младшему, Атланту, коварством и хитростью возложили на плечи край небесного свода, он держит поневоле, ибо если свод рухнет, то выгорят поля, во тьме заплачут вдовы, и кончится земля… Средний же, от которого и пошел род северных людей, у богов украл огонь для людей, за что и доныне прикован к самой высокой горе… Правда, он, Олег, не видел, чтобы кто-то держал край небесного свода на плечах, но, может быть, он заглядывал за Край Мира с другого конца, как не видывал и прикованного велета на горе, а приходилось летать над тем горным хребтом не раз…