Придон - Никитин Юрий Александрович - Страница 7

Всадник несется, похоже, легкий, как птица, Аснерд убрал ладонь с рукояти боевого топора. И хотя их стоянка всего в одном конном переходе от Арсы, но слишком долго пробыл на всяких кордонах, в каждом скачущем навстречу всаднике прежде всего зришь противника.

Вяземайт уловил настороженность старого воеводы, сам начал всматриваться, металлический обруч на голове, что вроде бы только прижимает волосы, неуловимо изменил цвет.

Конь незнакомца мчался почти неслышно, Аснерд не уловил стука копыт, пока конь не приблизился, красивый и очень дорогой, благородных кровей, быстрый и выносливый. Из пыльного облачка вынырнуло бледное личико, раньше всегда веселое и смеющееся, но последние полгода почти такое же измученное, как и у Придона.

Аснерд раскинул руки, Блестка соскользнула в его объятия, он поцеловал ее в макушку, да и то пришлось нагибаться, спросил сурово:

– Ты чего исхудала так? Совсем червяк, а не женщина! Зачем?.. Ох, Блестка, Блестка…

Она с большой неохотой высвободилась из его рук, таких больших, уютных и надежных, вскинула голову. Ее большие прекрасные глаза сразу начали наполняться слезами.

– Здравствуйте, дядя Аснерд! Здравствуйте, Вяземайт!.. Как он?

Аснерд сказал натужно бодрым голосом:

– Пошел на поправку!

– Ох, неправда…

– Правда, – заверил Аснерд громко. – В самом деле, Блестка! Вот посмотри на волхва… Вяземайт, кивни! Видишь, кивнул. Мы тут долго его трясли и раскачивали, у него чуть ухи не оторвались, тормошили по-всякому, все думали, как бы… Правда, Блестка!

Она сказала с печалью:

– Пойду к нему…

Аснерд придержал ее в кольце рук.

– Блестка, надо ли? Он же всякий раз, чтобы не видеть твоих слез, снимается с места. Здесь только неделю…

Она покачала головой, слезы переполнили плотины нижних век, побежали по щекам, чистые, крупные, прозрачные.

– Значит, все так же?

– Да лучше, лучше, – сказал Аснерд с досадой. – В самом деле! Но пока такой же бледный червяк, как и ты. Исхудал, как… не знаю кто. Ладно, иди. Увидишь.

Она понеслась, легкая, как облачко, к далекому шатру, Аснерд и Вяземайт проводили ее взглядами. Вяземайт проронил невесело:

– Сам страдает понятно за что? Но зачем мучиться близким?

Аснерд кивнул.

– А еще Ютлан… Что-то пропадать начал невесть где. Через год-другой посвящение в воины, готовиться бы, а его не застать. Даже в Арсе… А то, возможно, и в Артании!

Вяземайт смолчал, но в глазах промелькнуло нечто, от чего по каменной спине Аснерда пробежали мурашки.

Глава 4

Во все стороны помчались вестники, созывая на пир. Аснерд велел сообщить, что Придон, великий герой, начинает поправляться от жестоких ран. Придон морщился, перехватил озабоченный взгляд старого воеводы, тот все еще смотрит как на смертельно больного, а на пир собирает как будто для того, чтобы успеть…

Уже на следующий день начали прибывать знатные герои, известные воины. Придон с удивлением увидел и старых военачальников, с которыми не знался, не общался, тем более – не был в дружбе.

Вяземайт объяснил, что прибыли и незнакомые, потому что сидеть за одним столом с Придоном – честь для любого. Дома будут рассказывать домашним, женам и дочерям, что видели того самого, о ком по всей Артании грезят молодые девушки, плачут в подушки и завидуют куявской принцессе. Вообще о безумии среднего сына Осеннего Ветра идут слухи один другого причудливее, один другого печальнее.

Последним примчался Скилл, за ним неслась сотня героев охраны. У Придона сердце слегка взыграло, ибо даже присутствие старшего брата наполняет силой, от него веет уверенностью, готовностью сокрушить все преграды и, конечно же, защитить младших братьев и единственную сестренку.

Скилл вырвался вперед, могучий белый жеребец на скаку красиво встряхивал гривой, любовался собой, сверкал огненными глазами, даже подпрыгивал от избытка силы и бодрости, а остановившись, поднялся на дыбы и постучал по воздуху передними копытами, хвастаясь широкой грудью, подтянутым животом и мускулистыми задними ногами.

Скилл соскочил. Небрежно забросил повод на седло, бросив властно: «Стоять!», – и конь замер, а Скилл обнял брата, широкие твердые ладони, привыкшие к рукояти боевого топора, плечи сжали бережно, опасаясь повредить.

Глаза с любовью и нежностью смотрели в измученное лицо. Во взгляде Скилла Придон прочел глубокое сочувствие и понимание.

– Держись, Придон…

Придон кивнул, отвел глаза. Что может сказать брат, если не какую-нибудь глупость вроде: забудь, она же куявка… Сам в священном безумии любви не мог разделить ложе ни с одной из женщин, пока снова не встретил ту, свою единственную. Замужнюю… нет, уже вдову. К тому же куявку.

Аснерд прогудел довольным медвежьим басом:

– Столы накрыты!.. У нас здесь нет дворцов, но есть ли на свете свод лучше, чем расшитое звездами небо? Есть ли стены шире, чем виднокрай?

Однако Придон видел, он окинул стоянку не только придирчивым взглядом, но и горделивым. Хоть и не Арса, но его и Вяземайта стараниями уже не простое кочевье: всех сумели разместить за настоящими столами на широких лавках с деревянными спинками. А на столах посуда не из глины, а медная, бронзовая, даже серебряная. Кубки и чаши подали золотые, а чары так и вовсе с мелкими самоцветами по краю.

Молодые воины, которым пока рано сидеть за столами рядом с именитыми героями, очень быстро, как будто в походе, развернули телеги, в середине каждого боевого квадрата повесили большие котлы на треножниках. Запылали костры, в котлах знаменитый походный кулеш, на камнях и железных листах мясо, рядом пекли хлебные лепешки. Поодаль от шатра Придона зацвели шатры гостей: у кого из простого полотна, у кого из цветного шелка, все украшены родовыми знаками, у входа щиты, даже по ним легко узнать, что этот шатер принадлежит прославленному Вологу, что водил малый отряд на Вантит, а вернулся с добычей, какой не брало и большое войско; в этом шатре неустрашимый Плеск, он в горе и ярости, видя раненого брата, бросился на целую сотню славов и заставил их отступить, а брата вынес на плечах; рядом шатры Белозерца и Щецина, неразлучных военачальников, когда они вместе, то их не опрокинуть и огромному войску; за ними шатры Волина, Ральсвика, Меклена – прославленных героев, что могут водить и малые отряды, и большие войска, сражаться пешими и конными, на суше и на воде, знают много военных хитростей, умелые и опытные военачальники, что все еще первыми вступают в бой, последними из него выходят.

Счастливые отроки, им повезло увидеть сразу столько героев, сбивались с ног, таская на столы снедь, заставляя кувшинами, кубками, а от котлов уже повеяло ароматом душистого кулеша, полевой каши артанских воинов.

Многие из героев не виделись годами, сейчас обнимались, вспоминали прошлые походы, созывали друзей, разбивались на группки. Пир начался сам по себе, без начала, без присмотра, ибо Вяземайт куда-то исчез, Придон смотрит поверх голов, почти ничего не слышит, губы шевелятся, разговаривает с богами.

Пришли певцы и музыканты, громко и вразнобой задудели на дудках, сопилках, пищалках. Немолодой певец, но с хорошим сильным голосом красиво спел о подвигах Придона, что сумел добыть волшебный меч. Скилл посматривал на певцов строго, однажды даже погрозил пальцем.

Аснерд сел рядом с Придоном, могучая рука воеводы звучно шлепнула по его спине.

– Ох, прости… Но зря Скилл так уж осторожничает, зря…

– В чем?

– Он велел, чтобы пели все, что угодно, но только не твои песни.

Придон вяло пожал плечами.

– И что? Пусть поют, что хотят.

– Песни песням рознь, – сказал Аснерд наставительно. – Когда хорошие песни, их слушают с удовольствием. Послушав, говорят, что песня хорошая. Или что певец в голосе. А вот те песни, что ты сложил…

– Ну?

– Они вроде бы и не песни вовсе, – ответил Аснерд после паузы. – После них человек не понимает, хорошие это песни или плохие. Он вообще не понимает, что слушал песни. Он начинает либо рыдать, либо хохотать, хватается за топор, куда-то бежит кого-то спасать… Опасные у тебя песни.